Добро пожаловать в Ракузан.

А я мечтал, чтобы ты не умерла, забудь и подыхай теперь. Знаешь, ты для меня мертва, теперь ты для меня лишь тень. Я утопил тебя в этом кровавом сплэше, знаешь, я убиваю людей.

12 лет назад — Я дома, — тринадцатилетний Акаши Сейджуро говорил это своим мягким, но достаточно громким голосом каждый раз, когда возвращался из школы домой. В ответ он получил только приглушённый звон тарелок. Должно быть, мама снова отпустила слугу пораньше и сама приготовила обед. Для него. Сейджуро, поставив школьную сумку на тумбу, снял начищенные до блеска кожаные чёрные туфли и пиджак, а после внимательно посмотрел на себя в зеркало. Сегодня маме не придётся выкидывать его одежду в стирку или сразу же тратить деньги на новую. Ей больше никогда не придётся доставать аптечку с полки, как только он появляется дома, или звонить их собственному врачу с мольбами о его скорейшем приезде. Помимо недавнего шрама, который теперь рассекал его правую бровь, больше на лице ничего не было, что заставило мальчика довольно улыбнуться и ещё раз убедиться в том, что он сделал всё правильно. Помыв руки в ванной и переодевшись в домашнюю одежду, Сейджуро направился на кухню, заранее готовясь к серьёзному разговору с матерью. Отец об этом узнает спустя неделю или даже больше, поэтому время на подготовку к более неприятному разговору с ним ещё есть. В крайнем случае, умение импровизировать у Сейджуро было в крови. — Вкусно пахнет, — сдержанно сказал Сейджуро, оказавшись на кухне. После его слов мама охнула и уронила нож на пол, который до этого был у неё в руке. — Сейджуро, как ты рано сегодня, — её голос, несмотря на взволнованное лицо, был тихим и спокойным. — Ты в порядке? Она сразу же подняла нож и, положив его на стол, подошла к Сейджуро. Осмотрев его лицо и руки, мама вопросительно взглянула в глаза сыну. — Верно, сегодня я пришёл на час раньше, потому что глупые одноклассники ко мне не приставали и не решились побить меня после уроков за школой, — мальчик уверенно отвечал на внимательный взгляд матери, которая уже начала догадываться, что сын что-то недоговаривает. — Ты всё-таки помирился с Кагами-куном, и вы теперь ходите домой вместе? — женщина потрепала сына по красным волосам, которые с возрастом стали чуть темнее, и снова вернулась к готовке. — С Тайгой я возобновил общение уже давно, но он переехал несколько дней назад, и теперь после школы нам не по пути, — Сейджуро сел за стол и принялся рассматривать маму со спины, будто бы пытаясь разглядеть её выражение лица через длинные рыжие волосы. — Вот как, — женщина повернулась к Сейджуро и поставила перед ним тарелку с супом-тофу, после сразу же вернувшись снова к плите. — И как же ты добился такого доброжелательного отношения от одноклассников? — Поговорил с ними, — Сейджуро пожал плечами и, взяв ложку со стола, принялся за обед. — Очень вкусно, спасибо, мам. — Пожалуйста, сынок, — по голосу матери Сейджуро понял, что ему не стоит выкладывать всё и сразу, потому что она вытянет из него это сама. Медленно, но вытянет. — С ними говорили. И я. И учителя. И директор. Они всё равно окончательно не прекращали свои действия. Что ты им сказал? После этого вопроса Сейджуро отставил тарелку с супом в сторону и приоткрыл рот, чтобы ответить ей, но вместо его ответа женщина услышала дребезжащую мелодию звонка своего мобильного телефона. — Погоди секундочку, Сей, — она ответила на звонок, когда вышла из кухни, но Сейджуро всё равно слышал каждое её слово и через закрытую дверь. Это был врач-психотерапевт, который посещал дом Акаши уже на протяжении одиннадцати лет. Сейджуро не любил его присутствие. Не любил, потому что он был заодно с матерью. Но с другой стороны мальчик не испытывал к этому человеку никаких негативных чувств. Он просто не имел никакого желания разговаривать с ним и слушать то, что воспроизводит его рот со вставными золотыми коронками. — Я думаю, вам не стоит приезжать сегодня, потому что Сейджуро вернулся домой целым и невредимым, и, кажется, он наладил контакт с ребятами из класса, — голос матери был тихим, но вселяющим уверенность. — Я сама пытаюсь это выяснить. Конечно, если возникнут проблемы, я вам тут же сообщу. — Наивная дура, — тихо прошипел Сейджуро, посмотрев на тарелку перед ним с диким отвращением. — Да, я знаю, что нельзя так говорить про свою собственную мать, но она меня просто вымораживает. Сейджуро перестал слышать материнский голос за стеной, потому что голос в его голове был намного громче. — Не стоит ей ничего говорить, слова здесь лишние, — правая рука Сейджуро крепко держала рукоятку серебряной ложки, упираясь большим пальцем в чашечку прибора. — Она близкий человек. Тогда почему она так сильно мешает? Неправда, она хочет как лучше. Она делает нас слабее, ещё слабее, чем мы есть сейчас. — Сынок, — тревожный голос матери перебил Сейджуро. Мальчик свирепо посмотрел в глаза женщине, а ложка в его руке медленно согнулась под силой одного лишь пальца. — Ты до конца моей жизни готова слушать этого ублюдка, но только не меня, — сломанная ложка полетела в стену, а мигом побледневшая женщина совсем перестала узнавать своего сына. Её испуганные карие глаза смотрели только на лицо Сейджуро. Женщина с ненормальным криком выбежала из кухни, когда один глаз её сына сначала налился кровью, а после из ярко-красного цвета стал ядовито-жёлтым. — Не убежишь, пропавшая, ты должна ответить на все мои вопросы, пока ещё можешь говорить и смотреть мне в глаза! — голос Сейджуро стал пугающе злобным, теперь его было трудно сопоставить с прошлой мягкостью и сдержанным спокойствием. Мать Сейджуро неслась по коридору к входной двери, не чувствуя собственных ног и своего тела в целом. Ещё издалека она заметила, что дверь, которая обычно всегда слегка приоткрыта, сейчас была крепко заперта, а ключ в скважине отсутствовал. Она успела понять, что бежать ей некуда. Едкая скверна затаилась глубоко внутри после осознания, что она ищет спасение от своего родного сына. Упав на колени перед входной дверью, растерянная женщина почувствовала на себе чужой взгляд. — От моих вопросов ты не сможешь сейчас сбежать, хлопнув перед моим носом дверью, — женщину безумно трясло от одного лишь голоса того человека, который стоял у неё за спиной. — Зачем ты так поступала со мной? Зачем внушала мне свою чёртову политику благодушия и гуманизма? Ты помешана на человечности и добром отношении ко всему живому, но это всё потому, что ты не была на месте того, кто живёт на этом свете со всеми остальными по общим законам, принципам и правилам, но всё равно не принимается за живое. Сейджуро злобно пнул обувь, которая стояла рядом с дверью, и подошёл к матери со спины. Присев рядом с ней, он нежно взял её растрёпанные рыжие волосы и перекинул их на одно плечо, оголив при этом второе. Женщина почувствовала, как по коже прошлось что-то очень острое и холодное. Она хотела закричать вновь, но не смогла, потому что её перебил мобильный телефон, который всё это время был крепко зажат у неё в руке. — Бери трубку и говори своим обычным тихеньким голосом так, будто тебя устраивает всё то, что происходит в твоей семье, — женщина послушно кивнула и, не сводя своего взгляда с поверхности двери, ответила на звонок. — Акаши-сан? Сейджуро-кун дома? Он рядом с вами? Акаши-сан, только не совершайте необдуманных поступков, а выслушайте внимательно, — из уголков глаз женщины одна за другой полились крупные слёзы, а её тоненькая рука была больше не в силах держать мобильный телефон. Сейджуро подхватил его сам, переместив острый предмет, который был вне поля зрения женщины, в левую руку. — Ваш сын, Акаши Сейджуро, несколько часов назад совершил тройное убийство на крыше школы. Мы нашли свидетеля. Это был точно ваш сын, пожалуйста, не молчите, Акаши-сан… Женщина не слышала голоса директора, стука собственного сердца и звука столкновения телефона со стеной. — Если бы ты хотя бы раз прислушалась к моим словам, к тому, что думает, твой сын, а не тот мужик с образованием и профессией, в которой он сам же ни черта не разбирается, — она могла различать только то, что говорил ей шёпотом на ухо её сын. Или уже не её. — Если бы ты действительно понимала своего сына, а не вела себя так, будто его понимаешь. Слова застряли в горле и резали его изнутри. Или это был острый конец того предмета, который уже попробовал её плечо. Она не понимала ничего, кроме того, что сейчас происходит с ним, но было поздно, слишком поздно. — Они существовали, но к ним все относились так, будто они живые, будто они способны чувствовать боль, сострадание, жалость к тому, кто слабее их, — голос Сейджуро дрожал, но не от волнения, а от переполненной злости и обиды, которая копилась всё это время внутри него и усердно рвалась на волю. — И ты относилась к ним лучше, чем ко мне. Ты пыталась понять, почему они так ведут себя, ты пыталась понять их, но не меня. Холодные чужие пальцы стянули запястье с такой силой, будто хотели вырвать все разветвления вен, которые и так чересчур виднелись сквозь кожу. Правый висок почувствовал присутствие острой боли, а слова, которые всё это время терзали пересохшее горло, вырвались наружу диким криком, который слышен был только ей самой. — Ты потеряна, и ты не сможешь почувствовать ту боль, которая способна пробудить тебя и показать мир таких же сломленных, но живых, — перед мокрым лицом появилось остриё ножниц, измазанное чужой кровью и страхом. — А другой мир тебе видеть и не нужно.