Волкодав

Джиён вытянулся во весь рост и замер, напряженно вслушиваясь в ночную тишину. Хвоя неприятно колола поясницу даже сквозь плотное полотно рубахи, но это было даже хорошо: не так хотелось спать. Он ещё раз потянулся и перевернулся на бок, подложив под голову ножны. Если и сегодня не явится – плюнет на всё и спишет ту ундину на длинные людские языки. Дел ещё непочатый край, чтобы тратить время на бесполезные засады у паршивого пруда. Из дальних окраин Перелесья приходили вести о какой-то неведомой твари, бьющей скот и калечащей мирных людей. Вот куда следует направиться, вот дело, достойное того, кто стремится спасать простой народ. Пусть Волкодавом он стал по меркам Стаи совсем недавно, зато с самого щенячества жаждал стяжать славу героя. С того самого момента, как дед рассказал ему легенду о чёрном Звере, сожравшем солнце, и первом Волкодаве, вернувшем светило на место. Джиён вздохнул и снова глянул в небо. Россыпи звезд мерцали загадочно, подмигивали, делились какими-то своими тайнами, понять которые под силу разве что старикам да шаманам. Щербатая луна вторила им, ползя от горизонта вверх. Знала ли луна о солнце? Встречались ли они на своём бесконечном пути по небосводу, или каждый шёл своею дорогой, не зная, что по ту сторону Мира есть еще кто-то? Кто-то, кто так же одинок, как и он сам? Он едва не пропустил еле слышный всплеск со стороны пруда, но чуткий слух не подвёл хозяина и сегодня. Джиён мгновенно подобрался и повёл носом, удобнее укладывая рукоять клинка в ладони. Пахнуло тиной, тимьяном и клевером. Волкодав ухмыльнулся, стараясь ничем не выдать, что заметил присутствие кого-то ещё. Выходит, не врали. Ундина появилась на обрыве вместе с очередным порывом ночного ветра. Он соткал её из воды, пыли и паутины, словно плетёт корзину лубочник. Она ступила на траву, и трава под её ногой увяла, не в силах тягаться с нежизнью. - Здравствуй, путник, - нежный, как звон колокольчика, голосок полился-покатился по холму. - Что же ты забыл здесь так поздно? «Не пустить к воде, - всплыло в джиёновом мозгу быстрее, чем он успел об этом подумать. Всё-таки отменный учитель был Тедди-Меченый, - ни за что к воде не пустить». Он приподнялся, сонно моргая, словно бы только проснулся. Но, как только взгляд остановился на нежити, он широко распахнул глаза. Удивление даже играть не пришлось, такую ундину видел он впервые. Как марево колыхалась она по воздуху, словно не желая принимать единую форму. Вот она прекрасная девица, а вот проглядывает сквозь неё чей-то высокий, крепкий образ. Джиён сглотнул, машинально стиснув рукоять клинка покрепче. Что это за напасть? Всем известно, что ундины – девицы красы невиданной, но всё-таки облик у них один на всю их проклятую нежизнь. - Я… - хрипло начал Джиён и тут же замолк, инстинктивно отшатнувшись назад. Нежить всколыхнулась, на миг замерла и, словно придя к какому-то решению, уплотнилась, став совсем не тем, кого Волкодав ожидал увидеть. Стоял теперь перед ним молодой мужчина, высокий, ладный, и никакой на нём одежды не было, кроме длинных его волос. Сверкнули янтарно-жёлтые глаза и словно прожгли Джиёна насквозь. Да так, что не смог Волкодав оторвать от них взгляда, словно прикованный стоял он на трижды проклятом обрыве и лихорадочно листал в голове все свои знания о речных духах. - На север Перелесья приходи, пёс, - голос его окончательно пришпилил Джиёна к земле. Низкий, рокочущий, как водопад. Знакомый. Налетел порыв ветра, на миг потемнело все вокруг, а в следующую секунду стояли на лугу лишь растерянный Волкодав, да замершая с перекошенным лицом ундина. Руки, слава Богам, у Джиёна были ловкими, а инстинкты верными. Прежде чем сам он о том подумал, он подскочил к нежити, взмахнул клинком и рассёк ей шею, аккурат там, где у людей седьмой позвонок. Ни единого звука не издал немертвый рот, пока, рассыпая волосы, летела голова к земле. Невыразимый ужас исказил некогда прекрасные черты ундины. Только думалось Джиёну, что был то совсем не страх перед исчезновением. Совсем не он. Он должен был почувствовать удовлетворение. Как всегда бывало, когда исполнял он свой долг как следует. Не посрамив дух Стаи, не огорчив Богов, не поступившись с честью… Так что же не так было на этот раз? У Джиёна не было ответа. Пока деревенские гуляли, пели и славили удаль своего спасителя, сам спаситель сидел необычайно тихо, ни ел, ни пил, ни гулял, а в голове у него то и дело звучало низкое перекатистое: «пёс». Помотав головой, Джиён поднялся. Не в его правилах было бежать битвы, а в том, что грядёт именно она, сомневаться не приходилось. Значит, чем быстрее он придёт в Перелесье, тем быстрее встретит там эту дрянь. А чем быстрее он встретит её, тем быстрее и прикончит. Собирать Волкодаву нечего: были бы только с собой верный меч да тёплый плащ. Засунув в котомку мяса и хлеба с праздничного стола, Джиён выскользнул из толпы и растворился в ближайших кустах. Шёл он споро, пусть тропы здесь были незнакомы ему, но лесные дороги испокон века были везде одинаковы. А пока ноги были заняты делом, голова тоже закипала от дум. Вот только мысли всё никак не хотели собираться воедино. Что это был за нечистый? Что он от него, Джиёна, хотел? И ведь понял, скотина, что перед ним Волкодав, воин солнца. Ундина не заметила бы ничего, а этот словно знал с самого начала, с кем говорит. «Пёс», - прошелестело в листве, заставляя Джиёна вздрогнуть и ухватиться за клинок. Вот и дожил, воин солнца леса боится, ветра шугнулся. Может, сразу к мамке под подол спрятаться от беды? Джиён аж сплюнул сгоряча, да что с ним такое в самом деле? У ворот Лиховой избы не испугался, вампиров упокоил навеки, выскочив к ним с одним клинком посреди ночи, а теперь… Как мальчишка какой-нибудь растерялся. Нечисть, она нечисть и есть; поможет солнце ясное, Сынхён ясноокий, на всякую нечисть имеется управа, найдётся и на эту. Заночевать пришлось под раскидистым дубом на краю лесной опушки. Джиён осмотрелся, оставил на паре стволов охранные грамотки и достал из котомки прихваченное мясо. Пути оставалось до завтрашнего вечера, если ничего по дороге не отвлечёт. Поев, он устроился на ночлег, но спать мешало какое-то смутное ощущение опасности. Покрутившись с боку на бок, Волкодав поднялся и… …Почти нос к носу столкнулся с подкрадывавшимся к нему упырем. Непростительная для воина солнца оплошность. Выругавшись, Джиён вскочил на ноги, выхватывая оружие, но упырь лишь усмехнулся и растаял в ночной мгле. До сна ли теперь было? Мрачный Волкодав собрал вещи, не прекращая поминать недобрым словом всю нечисть в этих местах, и снова вышел в путь. В свете поднявшейся из-за вершин деревьев луны дорога была видна как днём, так что шёл он ходко, но уже ни на секунду не ослаблял бдительности. Надо же! Как близко подобрался к нему упырь, прознали бы про это ребята, что с ним учениками были, а потом и подмастерьями, засмеяли бы, и за дело. И ведь плевать хотел упырь на охранные грамоты. Мимо прошёл, как заговоренный. Джиён вдохнул и не выдохнул; так это же та дрянь, что из ундины давешней на него зенками желтыми пялилась, она и провела упыря сквозь барьер. Пришлось остановиться, унять дрожь в руках. Насколько же силен этот нечистый, если Волкодавий барьер ему нипочём? И насколько велико его желание, чтобы Джиён пришел к нему как можно скорее? На удивление, было спокойно. Больше его за всю ночь никто не потревожил. А рассудив, что если б эта тварь хотела его убить – давно бы это сделала, при такой-то силище, он и вовсе перестал оглядываться по сторонам. Раз ему нужно дойти, он дойдёт, но больше под дудку какого-то там нечистого плясать не станет. Инстинктивно, одной рукой он почесал предплечье другой, там, где было у него родимое пятно в форме головы собачьей. С детства из-за этого пятна пророчили ему волкодавью судьбу. Да и сам Джиён иной для себя не видел, всегда манили его странствия дальние да помощь ближним. Служба Ясному Солнышку, как первый Волкодав завещал всему их племени ещё испокон веков. С детства не сиделось ему на месте, никто из ребятишек не находил на свою голову столько приключений, сколько Джиён. И никто не выходил из них так ловко, как он. Все в деревне только диву давались, и невольно думали, что охраняет этого мальчишку с небесной сферы сам Сынхён. Впрочем, Джиён на самом деле часто кожей ощущал чье-то покровительство, только вот это ему всегда страсть как не нравилось. Обидно было отдавать какому-то мистическому надзирателю львиную долю собственной удали, поэтому приключения становились всё более сумасшедшими и опасными, а, в конце концов, родители устав от сумасброда-сына, отдали его в Стаю. И это стало самым счастливым моментом его юности. Моментом, когда он обрёл цель. И вот теперь он идёт лесными дорогами, чтобы эту самую цель оправдать. Но вот сейчас ощущение такое, словно он сбился с пути. Впервые в жизни. Перелесье встретило его могильной тишиной и заброшенной деревней. Из домов сбежали даже крысы, и это было самым паршивым знаком. Джиён шкурой ощущал сгустившееся над местностью напряжение; вот только разобрать не мог, злое ли оно. Вообще, всё, начиная с той ундины, шло не так, как должно. Поэтому запутавшийся Волкодав порешил: будь, как будет, раз ничего нельзя предугадать заранее, значит, действовать придётся по ситуации. Только эта мысль пришла к нему в голову, как он услышал за спиной тихое шуршание земли под чьей-то ногой. Резко развернувшись, он автоматически вытащил клинок из ножен, но раздался громкий свист, что-то ярко сверкнуло, и вылетел верный друг из его руки. Джиён отскочил подальше, ловя в фокус своего давешнего знакомца. Тот стоял, все так же нагой, словно в саван одетый в свои белоснежные длинные волосы. Стоял и смотрел на него жёлтыми своими глазами. И молчал. И до того это молчание вдруг стало невыносимо, что Джиён, сам не понимая почему и зачем, бросился вдруг вперёд. Он сделал подсечку, от которой нечисть ушла всё так же, не проронив ни звука, прокатился по мокрой траве и метнул взгляд в сторону, куда улетел его клинок. Пан или пропал. Волкодав бросился к оружию и тут его противник словно ожил. Крепкие, будто стальные, пальцы ухватили его за плечо и швырнули на землю. Джиён стиснул зубы, перекатываясь в сторону и пытаясь уйти от атаки, но опоздал всего на секунду. Его схватили за ногу и рывком вернули на место, кроме прочего крепко приложив затылком о камни. Говорят, перед смертью перед глазами пролетает вся жизнь. Перед джиёновыми глазами пролетели только последние её минуты, словно заново показав, где, как именно и сколько раз он опростоволосился. Наверное, чтоб не было соблазнов вопрошать небеса: «Отчего же так вышло?» Он сжался, внутренне приготовившись к финальному удару, который подведет итог его непутевой судьбе. Но удара не последовало. Лишь слова. - … И простёр он над небом руки свои, - тихо произнёс его мучитель, - и схватил Зверя, и разверз пасть его, и воссиял освобождённый Красное Солнце Сынхён вновь над землею. А Зверя разрубил он на семь частей и сбросил их в бездну. - Ты… - Джиён пропустил вдох. Он не мог ничего понять, почему эта тварь не убивает его, а вместо этого декларирует всем известные части из Спасения Миров? Он ведь лежит перед ним безоружный, даже кольчуги нет на нём, чтоб оттянуть неизбежный конец. Длинные волосы скользнули по щекам и груди, когда мужчина склонился над поверженным Волкодавом. Только не ждал воин, что в глазах этого нечистого будет не гнев и жажда крови, а… …Горечь? - Зверь, что пожрал солнце, – он замолчал, ловя своими невозможными глазами взгляд Джиёна, - может быть, вот кто я? Джиён ничего не ответил, лишь лежал, чувствуя, как от напряжения дрожит жилка в стиснутом кулаке. - Сынхён. Так меня зовут, - мужчина выпрямился, вновь укутавшись волосами. - Слышишь ты меня, пёс? У Джиёна перехватило горло, словно его сжал кто. Не может такого быть, чтоб стоял перед ним сейчас сам Сынхён. Само ясное солнышко. - Брешешь, - хрипло выдохнул он и закашлялся, - нечистый дух. Врёшь, не возьмёшь. Но этот самозванец лишь улыбнулся и протянул руку вперед. Янтарные глаза ярко вспыхнули, и луч солнца прорвался сквозь утренний туман, словно игла сквозь слой ткани. Он пал на протянутую ладонь, котёнком приласкался к пальцам, после перепрыгнул на тяжело вздымающуюся джиёнову грудь, обдал теплом и вновь пропал в тумане. - Не может быть, - прошептал Волкодав непослушными губами. - Не может этого быть. - Но это так, - голос Сынхёна раскатисто обдал джиёновы уши, струной задевая изнутри что-то, о чём сам Джиён предпочел бы не знать. - А тот, кто сожрал меня… Сильная рука сжала джиёново запястье, а чужие глаза вновь заглянули в самую душу. Он оказался куда ближе, чем Джиёну мнилось, и куда горячей было его дыхание, чем ждал воин солнца от нечисти. Так ведь он и не нечисть вовсе, а Бог его, Волкодава. Вот чей он, выходит, воин? Джиён приоткрыл было рот, чтобы спросить Сынхёна о том, как же так вышло, но заговорить ему не дали. Горячие, словно накалившиеся на солнце камни, губы прижались к его собственным. Чужой язык нагло, настойчиво ворвался в джиёнов рот. Волкодав вздрогнул всем телом, попытался отпрянуть, но, прижатый телом Сынхёна, не смог даже рукой шевельнуть. А хотел ли? Вопреки всему, что знал Джиён в жизни, вопреки всем собственным идеалам и устоям тело его отозвалось на этот поцелуй по-своему. Потянулось навстречу жару и само словно загорелось ярким костром. Так, словно знало этот зной и раньше. Ладони, шарящие под рубахой, царапающие кожу ногти, странный и сладкий бред, который, казалось, не имеет конца, всё это казалось само собой разумеющимся и единственно верным. Джиён тихо застонал и сам испугался этого звука. Что же это происходит? Ведь то бог, не богиня; даже не нечисть какая женского пола (ходили слухи и о таком). То мужчина. Джиён с трудом подавил дрожь, собрал последние силы и, подобравшись, оттолкнул от себя Сынхёна. Сделав кувырок, он откатился назад и вскочил на ставшие ватными ноги. Разметав волосы, бог молча смотрел на него снизу вверх, а сам Волкодав не мог отвести взгляда от чужих алых припухших от поцелуя губ. Знакомых губ. - Вспоминаешь… - не спросил, констатировал Сынхён, - скоро всё вернётся. - Не понимаю, - прошептал Джиён, сжимая и разжимая кулаки. - Что вспоминаю? Бог ты или нет? В какую игру ты со мной играешь? - И бог, и нет, - Сынхён медленно поднялся. - Тебе виднее, это из-за тебя я такой. И это, - взгляд его стал колючим, - твоя игра. «Игра». Слово-отмычка, слово-выручалочка. Джиён распахнул глаза, ловя на обратной стороне сетчатки расплывчатые изображения. Двое. Их всегда было двое. Один яркий, сияющий, второй мерцающий, словно звездное небо. Двое и всего одно обещание. Обещание, которое… В висках закололо. Джиён скривился, обхватив голову ладонями и, охнув, осел на землю. Творилось что-то невозможное, чего он никогда в жизни не хотел, и хотеть не мог. Потому что даже не знал, что такое вообще бывает на свете. Сынхён оказался рядом как-то чересчур незаметно и неожиданно, но напугало Волкодава совсем не это, а то, как отреагировало на божество его собственное тело. Он вновь попытался отпрянуть, но почему-то вместо этого дернулся вперёд, накрывая чужие губы своими. Сынхён положил ладонь ему на затылок, заставляя прижаться ближе; сердце божества билось, стуча о джиёнову грудную клетку. Словно пытаясь пробиться внутрь. Зачем? Волкодаву надоело ни черта не понимать. Всё, что он знал, что хочет быть ближе к солнцу. Непонятно по какой причине. Да и всегда ли важна причина? Обжигающие сынхёновы ладони вновь легли на кожу Джиёна, но в этот раз он позволил им остаться, подавшись навстречу и запуская собственные пальцы в шелковистые чужие волосы. Где-то вдалеке тоскливо завыли волки, словно знали, окаянные, что отступать их врагу и брату больше некуда. Джиён застонал, когда чужой язык, щекоча, прошелся от его горла до уха, отозвавшись неведомой прежде томительной дрожью в пояснице. Ладонь Сынхёна скользнула по животу Волкодава и уверенно спустилась ниже, легко пробравшись под завязки штанов. Джиён с тяжелым выдохом откинулся на траву, инстинктивно прикусывая нижнюю губу, когда пальцы божества сомкнулись на его члене. Он и не замечал до того, как сильно возбужден. Нормально ли это? Нормально ли хоть что-нибудь из происходящего? Ладонь Сынхёна двигалась ровно так, чтобы делать Джиёну максимально приятно. Он словно знал тайные, сокровенные мелочи, всё, чтобы Волкодаву было хорошо. Его губы шептали на ухо что-то горячее и непристойное, а Джиёна метало и разрывало на сотни маленьких щенков прямо здесь на густой траве. Он кончил с именем своего бога на губах и замер, тяжело дыша, не веря во всё происходящее. - Теперь я, - шепнул Сынхён, переведя ладонь чуть ниже и, прежде чем Волкодав успел что-нибудь понять, ввёл внутрь один палец. - Горячо… - выдохнул Джиён, цепляясь в плечи божества и инстинктивно напрягаясь. - Мне тоже, - улыбнулся Сынхён, облизнув губы. И это была первая его улыбка, которую видел Волкодав. Если бы он только знал, что его Ясное Солнышко так улыбается… Если бы он только мог улыбаться ему всегда. Второй палец проник внутрь, заставляя Джиёна поморщиться. - Расслабься, - ладонь Сынхёна вновь легла на член Волкодава, заставляя выгнуться в спине и зажмуриться. - Это не страшно. Но это было страшно, хотя Джиён и не мог понять, почему именно. Его не столько пугало происходящее, как то, что мелькало там, на внутренней стороне век, стоило только ему закрыть глаза. Картинки, которые никак нельзя было поймать, что могли лишь мелькать где-то на периферии, но стоило сконцентрироваться хоть на одной – исчезали. Однажды они не исчезнут. Не будет ли это самым страшным? Пальцев стало три, Джиён дышал сквозь зубы, пытаясь свыкнуться с новыми ощущениями. Голос Сынхёна стал ещё глубже и ниже, чем прежде. - Не могу больше… Ноги Волкодава перехватили под коленями, и он почувствовал, как к его ягодицам прижалось что-то куда большее и куда более горячее, чем пальцы его бога. Он не успел испугаться, когда Сынхён плавно повёл бедрами вперёд, толкнувшись внутрь. Он не успел вскрикнуть; пересохшее горло подвело в самый последний момент. Он успел лишь вдохнуть и до боли вцепиться ногтями в чужие предплечья. Сынхён шепнул что-то бессвязное, делая первые плавные движения, Волкодав сморгнул предательские слезы, выступившие от резкой непривычной боли, и позволил себе сделать выдох. Толчки становились всё более сильными и уверенными, а с очередным Джиён внезапно услышал собственный стон. Он испуганно сжал губы, не понимая как это вышло, но следующее движение бёдер Сынхёна вырвало новый. Ему было хорошо, и это совсем не было хорошим знаком. Так не должно было быть. Но ему было хорошо и с каждой секундой становилось всё лучше. Словно его тело знало и помнило все эти ощущения. Словно оно всю жизнь ждало только их. Ждало Сынхёна? Он стонал теперь, не стесняясь самого себя, всё равно это не имело смысла. Его Ясное Солнце сорвал последние тормоза и, приподняв ягодицы Волкодава, вбивался в него так, словно тоже хотел и ждал его одного. Могло ли так случиться? Финал накатил приливной волной. Не как обычно, не постепенно, а, словно цунами, накрыл и протащил Волкодава несколько километров по гальке и камням, снося по пути окружающую его реальность. Джиён даже и не знал, что так бывает, а Сынхён словно знал, да давно забыл. Он толкнулся в него в последний раз и вздрогнул, низко, густо застонав. Волкодав ахнул, чувствуя, как горячо становится внутри и закусил губу, пытаясь унять дыхание. Они лежали обессиленные, влажные, и Джиён совсем не понимал, что же будет дальше. - Ты должен умереть, - дыхание Сынхёна защекотало ухо Волкодава, - я так долго ждал… - Что?! – Джиён расширил глаза, а потом замолк. Он вспомнил, «что». - Ты понимаешь, что иного пути нет? – сияющий длинноволосый блондин стоял над обрывом, беспокойно вертя в пальцах послушный, как глина, луч света. - Если ты хочешь быть рядом со мной, то ты… Мы… Невысокий брюнет уверенно шагнул к блондину, обнимая его со спины. - Неужели даже бог не может найти выход, Сынхён? Сынхён покачал головой. - Увы, мне неподвластно ничего из этой меры реальности. Я могу находиться здесь лишь некоторое время, но после я должен вернуться в свою плоскость… Джиён, я ведь говорил тебе. - У псов не лучшая память, - улыбнулся брюнет, крепче сжимая руки. - Зато отличные инстинкты… Попробуем сделать это? Сынхён вздрогнул, смотря вниз, Джиён прижался к нему ближе. - Что ты потеряешь? - Тебя, - Сынхён развернулся, ловя чужое лицо в ладони. - Я тебя потеряю, если все пойдёт не так. - Все будет, как надо. Сынхён рвано выдохнул, улыбнулся и откинулся назад. Джиён разжал руки, позволяя ему упасть. Собственные лёгкие в очередной раз отказались работать. Широко распахнув глаза, Джиён отчаянно вцепился ногтями в спину Сынхёна. Он дал ему свалиться. Дал умереть… А сам не умер. Сам испугался в последний момент и отшатнулся от пропасти. Поэтому… «О, Небеса». Джиён вывернулся, ловя взглядом лицо своего божества. Сынхён просто молчал, крепко сжав губы и опустив свои яркие глаза. «О, Небеса…» - … И простёр он над небом руки свои, - прошептал Волкодав. - И схватил Зверя, и разверз пасть его… Зверь, что пожрал Солнце… - … Это ты, - стало ему ответом. - На два дня погасло солнце, а на третий я вернулся, так и не сумев погибнуть окончательно, чтобы переродиться. Ты держишь меня здесь, не даёшь ни исчезнуть, ни быть вместе с тобой. А я… Посмотри кем стал Ясное Солнышко. - Нежить… - Джиён поверить не мог, что сказал это, но Сынхён только кивнул. - Неумертвие. Кто же знал, что такое и с богами происходит? И кто же знал, что отсюда нет спасения. - Но тогда получается, что первый Волкодав… - Стал Волкодавом, только чтоб спастись от меня, - лицо Сынхёна посуровело. - Ты… Он бежал на край света, и создал свои «Стаи» в подземельях, где у меня нет никакой власти. Тогда я собрал себе в помощь всю нежить, до которой смог дотянуться и попытался вызвать его оттуда… Спросить почему, - Сынхён устало вздохнул и отодвинулся от Джиёна. - Только к тому времени щенки его успели поднатореть в деле своего мастера, и всех тварей, кроме той, что была мной, отбросили назад или уничтожили. Джиён хотел сказать хоть что-нибудь, но слова застревали в глотке. А память, словно спустивши шоры, закрывающие всю джиёнову жизнь, торжественно выдавала каждую картинку из описанных божеством. - Но почему? - Потому что он никогда не любил меня, - просто сказал Сынхён. - У меня было несколько столетий и с десяток твоих перерождений, пёс. У меня было время, чтобы понять это. Но уже нет никакого иного пути. «Не любил?» - голова шла кругом, Джиён все никак не мог собрать воедино разбегающиеся по углам кусочки. - «Десятки перерождений?» - он облизнул губы, лихорадочно пытаясь понять происходящее, а потом неожиданно понял. Он надеялся, что Сынхёну будет не очень больно. Насчёт себя-то он был уверен, в Стае учат держаться. Он покрепче сжал ладонь божества, зажатую в собственных пальцах, и заглянул в затухающие янтарно-жёлтые глаза. - Как мёд, - Джиён улыбнулся, машинально слизывая струйку крови из уголка рта, - на свету… Он прижался ближе, поморщившись от того, что лезвие клинка прошло глубже. Осталось всего чуть-чуть, главное дотерпеть. Из-за плеча Сынхёна Волкодав ещё мог видеть рукоятку своего верного друга, который больше, даст Небо, ему не понадобится. Теряя сознание, он прижался к ещё теплым губам Сынхёна; как же страшно… И как же страшно было богу отказаться от всего, что он имел ради такого, как Первый? Насколько страшно было бессмертному умирать? - И всё-таки любил, - шепнул Джиён, закрывая глаза. - Всегда любил, но столько раз ошибался. Прости… Солнечный луч, словно потерявшийся щенок, беспокойно пробежался по разметавшимся по земле белоснежным волосам, по двум прижавшимся друг к другу телам и отразился от кончика клинка, выходящего из одной из спин. Несколько секунд он словно обдумывал, что ему теперь делать, а потом вспыхнул, пожрав в языках пламени обоих. Закоптившийся почерневший меч, тихо звякнув, свалился на камни. Джиён вытянулся во весь рост и замер, напряженно вслушиваясь в ночную тишину. Хвоя неприятно колола поясницу даже сквозь плотное полотно рубахи, но это было даже хорошо, не так хотелось спать. Он ещё раз потянулся и перевернулся на бок, подложив под голову руку. - Удобно? – насмешливый низкий голос заставил его сначала вздрогнуть, а потом улыбнуться, медленно поворачиваясь навстречу его владельцу. - А ты проверь.