Лживые уверования

Все начинается, когда под крики, схожие по тональности с урчанием циркулярной пилы, Себастьян кладет на стол собственную потрепанную, единственную в доме перьевую подушку. Джим сразу как-то теряет всю свою антисимметричную злость, скрещивает руки на груди и со знанием дела произносит: - Класть подушку на стол — к смерти близкого человека. Моран сначала хмурится, но как-то скептически, а затем тяжело вздыхает, перекладывая неправильной формы мягкий квадрат обратно. - Что, подохнуть раньше времени боишься? Этим вопросом выходящий из комнаты полковник выбивает из Джеймса всю способность здраво мыслить и анализировать на ближайшие минут пять; пусть лучше ищет здесь двойное дно, чем снова затягивает свое «убирайся из моего дома вместе со всеми своими блядскими вещами». На улице дождь, мокнуть не хочется совершенно. Продолжается эта бравада, когда у снайпера в руках трескается стакан; богемское стекло просто расходится по швам, а сидящий поодаль Джим с искренним любопытством прослеживает змеевидные струйки алкоголя, то, как они вливаются в отполированное дерево. - Он ведь не стоял на столе? - Нет. Он был у меня в руке. - Интересно, можно ли это считать приметой. - А ты не мог бы поинтересоваться, не знаю, не порезался ли я? - Пальчики целы? - Проваливай обратно в Преисподнюю. Мориарти весело посмеивается, кажется, с того самого момента штудируя Вавилонское столпотворение всевозможных статей: он учит, по какой траектории должна проходить черная кошка, что бы беда не приходила одна; сколько соли нужно просыпать, для того что бы ссора переросла в кровавое побоище; отучивается от привычки свистеть в доме; внимательно следит за тем, не надета ли какая-нибудь часть утреннего гардероба на изнанку, а после каждой уроненной – не нарочно ли? – вилки несется за припрятанной в столе береттой, а вдруг. - Мне снились выпадающие зубы, - Джеймс стоит напротив зеркала и толкается языком в клыки, то ли пытаясь убедиться в их крепости, то ли наоборот, раскачать. - Это рефлексивная паранойя. - Они выпадали у тебя, - брюнет широко скалится отражению светло-синих глаз в куске стекла. - С кровью? - Да. - Как не эстетично. У Мориарти нет понятия солидарности с красными днями календаря - даже излюбленное Рождество не в счет, - а так же с тем, что желание спать, когда время переходит за полночь, пересиливает возможный энтузиазм. Себастьян покручивает в пальцах оторванную еловую ветку, тщетно пытаясь выцепить звериным обонянием хвойный запах; шелест иголок фоново перебивает напевное мурлыкание, словесное выражение гениальности разума. Полковник мягко ведет головой, Джим же резко передергивает плечами, когда в приоткрытое окно залетает птица. Голосящее, вымаливающее помощь существо падает на пол, почти что нарочито в центр комнаты, и конвульсивно дергает своими маленькими лапками, поднимает поломанными крыльями пыль. Тень перестает шевелиться в гробовом молчании, под внимательные взгляды двух пар веселящихся чему-то своему глаз. - Не вылетевшая птица - к чьей-то смерти, - задорно подмигивает Джим, для пущей убедительности кивая пару раз все еще смотрящему на издохшую пташку полковнику. - Если мой кольт заряжен - кто-то в скором времени тоже умрет, - тихий щелчок вторит обнимающему все вокруг скептицизму, когда Моран снимает с предохранителя удерживаемый в руке пистолет. – Давай работать. Джеймс улыбается в направленное на себя в мнимой угрожающей мотивации дуло, на манер считалки перебирая тонкими пальцами стопку фотографий; он все же не Бог, что бы самовольно решать, чья смерть опередит все остальные - Сатана предпочитает играться.