Аромат ванили

      Даже в ночном полумраке её роскошные золотые крылья привлекали взор. Она шагала по пустынному коридору, гордо подняв голову и выпрямив спину. Геральд усмехнулся, наблюдая за нарочито подчёркнутым благородством и важностью, что читалась в каждом её движении.       — Ребекка, — в голосе сквозило нескрываемое презрение. Взор бледно-голубых глаз коснулся знакомого лица. Она поджала губы, окинув его высокомерным взглядом.       — Геральд, — медовым голосом произнесла Серафим, выдавив из себя подобие улыбки в намерении скрыть истинные эмоции.       Обмен любезностями был окончен. Демон прошёл мимо, удаляясь в глубины тёмного, едва освещаемого тусклым сиянием коридора. Он замедлил шаг, чувствуя в воздухе колебания её энергии. Этого оказалось достаточно, дабы предугадать дальнейшие действия женщины.       Идеально ровные длинные пальцы дрогнули в нервном движении, ломая всё напускное безразличие. Ребекка заговорила, скривив свои губы и бросая слова в спину. Впрочем, иного от неё ожидать не приходилось.       — Слышала, у тебя новая протеже.       Геральд остановился. Приближённая к Шепфе выдержала его холодный взгляд, вызывающе вскинув подбородок. В потемневших от гнева серых глазах он видел опаляющую ненависть. Впервые за долгие десятилетия её подлая, прогнившая насквозь сущность грозила вырваться наружу и явить себя миру.       — Допустим, — он ответил холодно, не намереваясь обсуждать свои решения. — Что-то ещё?       Серафим улыбнулась, но в её улыбке, как и в каждом движении, он чувствовал только лишь фальшь.       — Я разочарована. Из всех возможных перспективных ты выбрал это… ничтожество.       Чёрная бровь изогнулась в удивлении, в бледно-голубых глазах промелькнула тень презрения. Он переспросил, предполагая, что ослышался.       — Что?       Ребекка рассмеялась.       — Что, ожидал услышать «мою дочь»? Виктория перестала быть ею в тот миг, когда отреклась от света. Так, — она посмотрела на свои пальцы, подчёркнуто безразлично рассматривая кольцо на руке, — жалкая, ничтожная дрянь. Грязь под моими ногтями.       Внутренние звери пробудились, поднимая с глубин души спящую, концентрированную ярость. Он совладал с гневом, однако сейчас это чувство, заполнившее сознание, имело все шансы выйти из-под контроля. Хотелось вырвать её язык и предать его огню. Геральд поймал себя на мысли, что даже очищающее пламя не сможет испепелить все прегрешения Серафима и уничтожить клевету, что лилась нескончаемым потоком с её рта.       — Заткнись, — в голосе прозвучала предупредительная ледяная угроза. Он стиснул зубы так, что на скулах заиграли желваки.       — О, Геральд, пакт сделал тебя чересчур сентиментальным. Лучше бы ты дал ей умереть в той сточной канаве, из которой она выбралась.       В ранее холодных голубых глазах вспыхнуло пламя неудержимой ярости. Последняя капля презрения упала в переполненную им чашу. Демон подошёл к Ребекке, медленно проговаривая каждое слово.       — Я сброшу тебя с той мнимой вершины, на которую ты забралась. Ломая сустав за суставом. Если ты немедленно не закроешь свой лживый рот.       Впервые на восковом, безэмоциональном лице Серафима отразилось истинное удивление.       — Ты с ней спишь! — поражённо выдохнула она. — Как я раньше не догадалась!       — Ребекка! — предупредительно рыкнул он, чувствуя, как спящий столетиями гнев поднялся с глубин души и обжёг сердце, унося прочь холодную сдержанность.       — Лучше бы я убила её в своей утробе.       — Закрой. Свой. Рот, — он схватил её за шею, с силой пригвоздив к холодному камню. Раздался оглушительный треск, глубокая трещина в стене поползла вверх, обрушив вниз небольшое облако пыли.       Ребекка молчала, сверля его наполненными ненавистью глазами. Она действительно была живой куклой, что не испытывала никаких эмоций. Ни радости, ни сожаления, ни любви. И, в свете последних событий, не чувствовала даже боли.       — Я правая рука Шепфы. Ты не посмеешь причинить мне вред. Причинить боль мне — нанести непоправимое оскорбление нашему создателю.       Впервые её высокомерный голос дрогнул. И в нём демон уловил нотки испуга.       — Уже. Уже причинил, — Геральд усмехнулся, наслаждаясь застывшим, неконтролируемым страхом, что отразился в радужке её глаз. — Я долго отказывал себе в этом удовольствии. Практически забыл, каково это. Чувствовать, как руки отнимают чью-то жизнь. Напомнишь? — Демон сжал её шею, оставляя на коже бордовые пятна.       — Ненавижу! Ненавижу таких, как вы. Погрязшие в пороках, ничтожные, омерзительные, — она занесла руку, намереваясь ударить, но Геральд перехватил запястье, до хруста сжимая пальцы. — Я презираю весь ваш род и клянусь, однажды сам повелитель Ада преклонит предо мной колено.       Услышав подобное заявление, он рассмеялся ей в лицо.       — Твои амбиции тебя погубят.       Казалось, удар по самолюбию оказался тем самым, болезненным. Лицо исказила гримаса. Она вырвала руку из его цепкой хватки и замахнулась, ударив наотмашь. Геральд сжал её горло сильнее, не позволяя вдохнуть. И только когда с губ сорвался хрип, демон разжал пальцы, чувствуя, как пылающий гнев утопает в отвращении. Даже прикасаться к этому существу, носящему статус Серафима, было омерзительно.       — Думаешь… ваш непреложный закон… защитит её? — Ребекка закашлялась. Содрогаемая яростью, она сжала руки в кулак. — Позволь напомнить, что непреложный он только для демонов. Твой пакт не защитит её от меня.       — Я вырву твоё сердце и брошу его к ногам Сатаны. Думаю, он примет от меня такой ценный дар.       — Не посмеешь.       Геральд усмехнулся, стирая кровь со своей разбитой губы.       — Только попробуй причинить ей боль и узнаешь.       — Эта тварь с детства была странной. Она пугала меня. Всегда пугала, — голос сорвался на крик. — Она смотрела в пустоту, разговаривала с кем-то, улыбалась. И Уокер потакал ей. Пожалуй, я смогла бы компенсировать своё разочарование, выбери она сторону света. Но увы, тьма в её душе дала свои ростки.       — Ты. Ничего. Не знаешь. О её душе, — он отчеканил каждое слово, заглядывая в ядовитые, отравленные ненавистью глаза. — Ты хоть когда-то её любила?       Ответ не потребовался. Он увидел его в равнодушном, стеклянном взгляде.       Нет.       — Не тебе говорить мне о любви. Что она скажет, когда узнает, кто ты на самом деле? Fiat voluntas Iustitiae hodie.       Она повторила слова, напоминая ему о видении возможного будущего. В башне, в центре совета был вынесен негласный приговор. Цепкие холодные пальцы легли на шею, фиксируя голову. Обрывки слов, острая разрывающая боль и.… тьма.       — Ты безумна, Ребекка. Ненависть ослепила тебя.       — Ты ведь сам это знаешь, Геральд. Она — твоя погибель. Причина твоей смерти. Помни мои слова. Когда создания тьмы падут к её ногам, а в глазах вспыхнет алый огонь, ты поймёшь, что я была права. Я породила чудовище.       — Единственное чудовище здесь ты. Убирайся. Прочь, — его гневный голос раздался эхом в пустынном коридоре. Ребекка отряхнула крылья, возвращая на лицо привычную, лживую улыбку.       — А ты? Помни, кто ты на самом деле.       Он помнил.       Пламя, что сжигало ещё живую плоть.       Каждую мольбу в безжизненных, поблёкших глазах.       Каждый стон, каждую агонию и судорогу боли.       Он помнил каждую жизнь, что отнял.       И мир, что утопил в крови.       Я не забыл.