С самого утра в доме Мэтта Уолста ведется подготовка к предстоящему празднику. Как-никак, ему исполняется тридцать четыре, и Эшли явно позаботилась о том, чтобы он не забыл этот день никогда.
Он сонно потирает глаза, рукой дотягиваясь до электронных часов на прикроватной тумбочке. На часах 9:27, конечно, Мэтт никогда не был ранней пташкой, Нил даже подшучивал, что он спит всегда и везде, при любой удобной возможности, даже в туре, когда удобства далеки от идеальных, но, в конце концов, разве он не имеет право поспать чуть подольше в собственный день рождения?
Мысленное упоминание Сандерсона заметно ободряет, и брюнет приходит к выводу, что теперь точно не уснет. Он потягивается, вставая с кровати, собираясь принять душ, а после изо всех сил изображать заинтересованность в предстоящей вечеринке, которую Эш наверняка распланировала до мелочей. Минут через двадцать он выходит из ванной комнаты, направляясь в кухню, ведь сейчас ему как никогда необходим крепкий кофе. Мэтт на автомате целует свою девушку, которая решила не уезжать домой вчера, чтобы помочь с приготовлениями, да он и не был против. Как китайский болванчик он отвечает на нелепые вопросы вроде «А будет ли Сэл с ребятами?» или «Ты не знаешь, куда я дела свой ежедневник? Мне нужно еще позвонить в бар, забрать выпивку, поскольку у них что-то приключилось с машиной доставки». Его порядком утомляет вся эта кутерьма, до которой ему нет никакого дела. Ему все равно, с тех пор как два с половиной месяца назад Мэтт услышал, что Нилу важно разобраться в себе и понять, как дальше жить, не разрушив жизни как минимум шестерых людей.
«Мне нужно разобраться в себе, пойми, Мэтти». И Уолст его понимает, не может не понимать, его всегда восхищала трогательность, которой насквозь пропитаны отношения Нила с Джетом и Вайолет, да кого он обманывает — за такую преданность своей семье он любит Нила еще больше, если только можно любить так сильно.
В безумной суматохе Мэтт не замечает, как наступает вечер. До прихода гостей остается пятнадцать минут. Он сидит у себя в комнате, а по вискам кувалдой стучит мысль, что ему важно увидеть сегодня только одного человека. Ему чертовски необходимо знать, придет ли Нил.
Это все, чего он хотел бы в свой день рождения.
Через десять минут отчетливо слышен звонок в дверь, о чем Мэтту сообщает радостный лай собаки, эхом раздающийся по всему дому. Бадди всегда умудрялся чувствовать, кто стоит за дверью, и если хозяин будет рад гостю, то можно было слышать радостное поскуливание. Это вселяет надежду, что пришел именно тот, кого он так ждал. По кому так тосковал. Кто нещадно разворошил что-то внутри, оставляя его наедине с мыслями, вскрывающими черепную коробку.
Мэтт слышит ободряющий крик Эш «Мэтт, спускайся поскорее! Мы тебя заждались!», бросает последний взгляд на себя в зеркале, закрывает дверь в спальню и спускается вниз по лестнице, пытаясь угомонить не в меру разбушевавшееся сердце, которое колотится так часто, что Уолст искренне недоумевает, как до сих пор не схватил удар.
На последней ступеньке он замечает компанию, собравшуюся у входной двери. Его девушка выглядит просто превосходно, сияя от счастья. Как жаль, что ее старания вряд ли будут оценены, ведь Уолст видит небрежно уложенные светлые волосы, еще издалека чувствует свежий аромат с нотками лемонграсса, который неизменно заставлял самообладание помахать ручкой всякий раз, когда Нил находился рядом с ним. Мэтт выходит из секундного замешательства, и, собираясь с мыслями, направляется к гостям, готовый принимать поздравления, и надеясь, что к тому моменту четырехкамерное не проломит грудную клетку, не выдержав такого напряжения.
Он видит Джанин, которая увлеченно болтает с Эшли, он с радостью слушает теплые пожелания жены Нила, которая всегда ему нравилась. Мэтт восхищается ею: она настолько светлый человек, магнитом притягивающий окружающих и располагающий к себе, что он даже не может к ней ревновать.
Она делает его счастливым.
Их взгляды встречаются, и Мэтт чувствует, что слова застревают где-то в глотке, а ноги подкашиваются от осознания, что они впервые так близко друг к другу за десять недель.
Он ведь так и не пришел на годовщину Нила и Джанин, прикрывшись внезапно подкосившим гриппом, который также помешал ему прийти и на вечеринку по случаю дня рождения Нила. Короткое сообщение «С Днем Рождения, Нил! Будь счастлив» — это все, на что его хватило тогда.
Мэтт не знает, как он умудрился упустить тот момент, когда они остались вдвоем.
Слишком волнительно. Слишком близко.
Слишком.
— Ээээй, Земля вызывает Мэтта! Приём! — Нил щелкает пальцами прямо перед лицом Уолста, заставляя того выйти из транса. — Мы можем поговорить?
Мэтт кивает, берет куртку, и они выходят на улицу, где так холодно, что никому и в голову не придет их искать. Дом гудит от громкой музыки, не щадящей барабанные перепонки, что только играет им на руку — вряд ли кто-то заметит, что они ушли.
Они садятся на небольшую лавочку, расположенную на заднем дворе. К этому времени Мэтту с горем пополам удается взять себя в руки, хоть немного утихомирив колотящееся сердце.
— Я слушаю тебя, Нил, — голос обманчиво холодный, равнодушный, и Мэтт отводит взгляд в сторону, понимая, что не сможет сдержаться, если посмотрит в глаза цвета облачного неба, не сможет не утонуть, не сможет не раствориться, — ты, кажется, хотел поговорить.
— Помнишь, как ты впервые поцеловал меня? — с губ Уолста слетает рваный вздох, он вовсе не ожидал, что разговор приобретет такой поворот.
***
13 лет назад
Это был его двадцать первый день рождения.
Тогда он впервые понял, что влюблен в друга своего брата.
Тогда он как никогда ясно осознал, что влюблен в своего лучшего друга.
В этот день он смирился, что они останутся только друзьями, потому что человек, в которого он был по уши влюблен, женат. И это куда значимее, чем нелепые признания в любви, которые он мог дать Нилу. Это клятва в верности, это союз, заключенный на небесах, и он был бы полным придурком, если бы позволил своим чувствам разрушить счастье лучшего друга.
Друга. Человека, который навеки поселился в его сердце.
Это был его двадцать первый день рождения.
Тогда он впервые поцеловал Нила, позволив себе маленькую слабость. Поцеловал, осознавая, что в реальности это еще лучше, чем в мечтах. Поцеловал, понимая, что так давно этого хотел. Поцеловал, оставляя в своей памяти только одно до одури опьяняющее, полное нежности, горечи и бесконечной тоски касание губ, зная, что других уже не будет.
Это был его двадцать первый день рождения.
День их первого поцелуя. День первого признания в любви.
«Я люблю тебя, Нил».
«Я просто хотел, чтобы ты знал».
***
— Конечно, помню, — уголки губ трогает слабая улыбка, — мне никогда не было так страшно, как в тот день.
— Страшно? У тебя хотя бы хватило смелости признаться, что мы не просто друзья. Что мы никогда не сможем ими быть.
— Мы? —
Вот она. Надежда. Надежда, жидким металлом обжигающая заледеневшую в жилах кровь. Надежда, заставляющая Мэтта впервые позволить надеяться. Впервые за тринадцать лет. И это слишком много для него.
—
Мэтти, ты все понимаешь правильно. Я не могу выбросить тебя из головы. Я не могу продолжать обманывать тебя, Джанин и даже Вайолет с Джетом. Но что важнее, я не могу обманывать себя. Сколько раз я пытался убедить, что все это неправильно, что я не могу разрушить свой брак, но мне страшно до ужаса, что я могу тебя потерять. — Последние пару слов он произносит так тихо, словно боится, что если скажет чуть громче, это непременно произойдет.
Он поворачивается к Мэтту, решаясь на то, для чего раньше ему бы понадобилась, по меньшей мере, бутылка водки, которая из-за Дэни была неизменным атрибутом их праздников. Нил дрожащими пальцами проводит по скуле Мэтта, касаясь нежно, словно перышком, медленно умирая изнутри от такого невинного прикосновения. Мэтт закрывает глаза, наслаждаясь касанием теплых пальцев Сандерсона, порхающих по его коже.
Слишком хорошо, чтобы быть правдой. Слишком нереально.
Слишком.
— Знаешь, я всегда любил тебя. Мне кажется, я испытывал к тебе далеко не дружеские чувства намного дольше, просто только тринадцать лет назад я понял, что ты никогда не будешь моим. У судьбы отменное чувство юмора: тебе нужно было жениться, чтобы я понял, что теряю. — Именно сейчас его почему-то потянуло на откровения. Именно сейчас он осознает, как легче становится с каждым словом, вырывающим с мясом боль, ставшую за многие годы его постоянным спутником.
Нил слушает затаив дыхание, и прежде чем Мэтт успевает что-то сказать, он достает небольшую темно-синюю коробочку из кармана куртки. Он мысленно считает до десяти, пульс бешено колотит по вискам, и открывает коробочку, открывая взору именинника скромное серебряное кольцо, с россыпью камней, пылью усеявшей его по диаметру, словно Млечный Путь в ночном небе. Мэтт жмурит глаза, растерянно оглядываясь по сторонам, наверняка думая, что все это шутка. Но у него просто-напросто не хватает сил, чтобы сказать хоть слово.
— Воспринимай это как обещание. Я не гарантирую, что будет просто, но постараюсь сделать все возможное, чтобы исправить собственную ошибку, по глупости совершенную больше десяти лет назад.
Я люблю тебя, Мэтт, — шепчет, обнимая, опаляет дыханием ухо, позволяя целому солнцу вспыхнуть внутри, — прости, что мне понадобилось так много времени, чтобы это осознать.
Мэтт разрывает объятье, глядя прямо в глаза. И только сейчас может с уверенностью сказать, что Нил не шутит. Не издевается. Не хочет ударить побольнее. Он действительно имеет это в виду.
И, черт возьми, это лучший подарок — знать, что твои чувства взаимны.
