Исповедь

Спасибо за всё.

Было очень больно Удар. Еще удар. И так до бесконечности. Мне уже все равно, что он со мной делает. Все равно сколько раз ударил. Плевать даже на то, что он говорит. Все что я делаю – это пытаюсь прикрывать кое-как лицо, потому что синяки на нем будет потом трудно объяснять маме. Это не в первый раз. Да и есть ли смысл считать? Выхода нет. Боль от побоев уже привычная, почти родная. Как и он. Такой сильный, уверенный, наглый и жестокий. Упорно день за днем сбивая в кровь кулаки в попытках «сделать из меня человека». Сдавленный смешок вырывается сквозь стиснутые зубы. Это еще сильнее раззадоривает его. Он даже больше не матерится – сосредоточен на ударах. От души пинает меня по голове. Заставляет убрать руки от лица. С наслаждением проводит грязной кроссовкой по щеке. «Извернулся же, толстяк» – вяло думаю я. С его-то весом, в тесной машине исхитриться поелозить кому-то по лицу ногой нужно еще суметь. Меня ничего не удивляет. За долгие годы издевательств я привыкла к этому. Я не человек. Я не живая. Я дрянь, которая предала любимого, и теперь я должна исправиться. Стать человеком. Только так. Каждый день он заставляет меня повторять это, как какую-то мантру. «Я блядь, дрянь, я не стою того, чтобы об меня даже вытирали ноги. Меня надо убивать каждый день. Топить в говне ежедневно. Только так. Я не заслуживаю ничего другого». Его успокаивали эти слова. Нервная дрожь стихала, он становился спокойней. Поначалу было так трудно заставлять себя это говорить. Было так страшно просыпаться среди ночи от звонка телефона, бежать на цыпочках на кухню, чтобы не разбудить маму. И говорить это до утра, не пытаясь сдерживать потом слез. Ему нравилось, что я плачу, это было словно признак раскаяния. Признак того, как сильно я ненавижу себя. И я возненавидела. Не только себя, но и его за компанию, и свою жизнь. Часто, слишком часто во время ночных издевок я смотрела на ряд ножей, висящих на стене и с трудом подавляла желание встать, схватить один из них и со всей дури полоснуть по запястью и не один раз. Но разум подавлял это желание. И вместо этого я начинала все вспоминать с самого начала. Наше знакомство, от которого я так долго отнекивалась. Его попытки завоевать меня. Предложение встречаться, на которое я ответила согласием, предупредив, что будет трудно, что у меня чертовски сложный характер. Но он был настойчив и тогда ответил мне «рискну». Но рискнула в итоге я. Полгода безмятежного счастья. А потом начались сложности. Почему я не сбежала сразу? Я задавала себе этот вопрос бесчисленное количество раз. Месяц за месяц, год за годом. Искала ответ в самой себе и не находила. Когда он ударил меня в первый раз, это было вроде как случайно. Горячая ладонь обожгла мне щеку в самом разгаре очередной ссоры. Он так извинялся, раскаивался, говорил, что просто не знал, как заставить меня замолчать. Потом это стало происходить все чаще и чаще. Потом он ушел. А я вернулась. И все оказалось в сотни раз хуже. Ему стало наплевать на меня. Он творил, что хотел. Бесконечные бабы везде – по вечерам, после меня, в интернете. Он как будто не мог и секунды прожить без женского общества. Я терпела долго, пыталась бороться. Но все доводы разбивались об его железную логику: «Я же тебя люблю. И я тебе не изменяю. Ты же это знаешь». А я уже ничего не знала о нем. Я не узнавала человека, который был рядом со мной. Которому было откровенно плевать на все, что со мной происходило. Который бросал и возвращался, уверенный, что я приму. И я принимала. Я сходила с ума без него. Меня ломало и выворачивало без него. В нем был какой-то магнетизм, который тянул к нему всех баб. Я была не одна такая. Все его бывшие девушки постоянно напоминали о себе, возникали в нашей жизни, слали страстные сообщения, названивали, исцеловывали машину, оставляли на ней записки. Но я уже не ревновала. Поначалу возмущалась, ревновала, а потом просто смирилась. Это была часть его, от которой невозможно было избавиться. Как и от него самого. Стоило мне начать собирать свою жизнь из осколков, как он снова появлялся на горизонте. И все становилось только хуже. С каждым витком наши отношения все больше походили на кошмар. Настал предел. В очередной раз после его ухода, я поняла, что так больше нельзя. С помощью друзей нашла работу. И снова появился он. Я сопротивлялась до последнего. Но он был сильнее. Он получил желаемое, а я в ответ – равнодушие. Откровенный игнор. Я сходила с ума, пытаясь достучаться до него, пытаясь заставить его услышать. Пока в один из вечеров не напоролась на его острые словно лезвие бритвы слова? «Мне плевать на тебя. Я не хочу тебя. Ты мне не нужна. Я просто привык быть с тобой. И не понимаю, почему я не уйду. Просто мне все равно с кем быть». Мир не мог обрушиться в тот момент. Мира просто уже не было. Была я и моя боль. За окном шел дождь. Мама уехала на выходные отдыхать. Я была одна. И я сходила с ума. Я бродила вокруг этих несчастных ножей, испытывая отчаянную решимость взять один из них в руки. Но он того не стоил. Мне нельзя было этого делать. Моя семья бы этого не перенесла. У них никого нет кроме меня. Вместо ножа я взяла в руки телефон и набрала в первый раз номер того, с кем общалась на работе. Наши отношения были сугубо деловыми. Мы вместе делали деньги. К сожалению, так получилось, что в тот вечер он был единственным человеком, с которым я могла поговорить. Мы проговорили до утра. Точнее говорила я. Выплескивая всю боль, что копилась внутри. Рассказывая взахлеб обо всем, что так болело. Вскрывая каждый свой нарыв в душе, и прижигая его словами. Было больно. Я то плакала, то успокаивалась. А на том конце провода меня просто слушали. Первый раз меня слушали. И слышали. Он слушал меня вместе с дождем – моим частым и единственным собеседником. Когда зазвенел будильник, мне даже не пришлось просыпаться. Только положить трубку телефона. Утро началось с улыбки, впервые за долгое время. Так потянулись дни. Я не скрывала свое общение с ним. Но и не афишировала. Мы редко пересекались на работе, максимум пару раз в неделю. Иногда ходили вместе курить. Иногда говорили по телефону. Но никогда не возвращались к тому самому первому разговору. Со временем, я привыкла, что у меня есть «подружка». Человек, которому можно что-то рассказать и который просто выслушивает, без «ахов» и «охов», без глупых советов и категоричных заявок в духе «бросай его». Он был старше меня. Человек другого круга. Я не видела в нем мужчину. Наши отношения исключали всякую романтику или секс. Лишь редкие разговоры по душам. Он помогал мне по работе, мы хорошо зарабатывали вместе, иногда вдвоем курили или пили кофе. С ним я смеялась. Легко, беззаботно, как в детстве. Но я была спокойна, зная, что он такой со всеми нашими девчонками. Что я для него не исключение. Что никакого криминала в наших отношениях нет. Мне даже в голову не приходило скрывать их. А потом узнал он. Закатил истерику. Послал меня. Три дня его не было. Я спокойно продолжала общаться со своим другом. Он никак не комментировал все происходящее. И снова звонок. Снова он. С клятвами и обещаниями. Как оказалось, все это время его друг промывал ему мозги о том, какая я исключительная, что нет никого, кто смог бы его терпеть так долго, кто бы так любил его. Он умолял, просил и клялся, что он изменится. Что сделает все, что бы вернуть меня. И я поверила. Он сдержал слово. Но запретил общаться с тем, с работы. И его попросил со мной не общаться. Никогда в жизни я не бросала друзей. Мы в ответе за тех, кого приручили. Как можно бросить друга? Человека, который был с тобой в тяжелые моменты твоей жизни? Который помогал тебе не сойти с ума, когда тебе было плохо? Бросить тогда, когда тебе стало хорошо? Я не могла так поступить. Просто не могла. И мы продолжили общение, но тайком. Четыре общих смены, две недели. И его уволили. А потом спустя месяц уволилась и я. Мы прекратили общение. Общаться больше было негде. Разные города. Разное будущее. Судьба? Или злой рок? Жизнь наладилась. Набрала обороты. Все было на самом деле хорошо. Он держал свои обещания. Исправления были налицо. Пришлось отказаться от интернета, удалить все аккаунты, но он тоже это сделал. Счастье. Наконец-то краткие просветы счастья и спокойной жизни. Мы потихоньку начали оттаивать и оживать. Пока в наши жизни снова не ворвалась беда… Его друзья рассказали о том, что я ему «изменяла». Одно сообщение от него, с кучей матов, после самого счастливого вечера в жизни. Кинулась перезванивать, силясь понять, что же случилось. Он не брал трубку. Потом, спустя час, соизволил ответить на звонок. Его друг поругался со своей девушкой, которая работала вместе со мной. Приехал к нему. И начал распинаться на тему того, какие все телки бляди. И сказал, что я тоже блядь. Потому что там, на работе, изменяла своему парню. С той ночи жизнь стала адом. Я предала его. Изменила. Врала. Нарушила запрет не общаться с «левым» парнем. И никакие доводы не действовали на его разум. Не было возможности достучаться до него. Я яростно сопротивлялась, пытаясь заставить его услышать. Не помогло. Все закончилось больницей. Он просто швырнул меня на асфальт, после того, как я вырвалась из машины, где он избивал меня. Я пыталась позвать на помощь. Боль, адская боль. Сломанная рука, порванные связки колена, содранные в кровь бока, разбитые губы, порванная одежда. Он отвез меня в больницу, сказал врачам, что я упала с крыльца в институте. Мне ставили уколы от столбняка, обезболивающее, обрабатывали, вправляли кости, накладывали гипсы и повторяли «Какой хороший у тебя парень! Ни на шаг от тебя не отходит – волнуется!». А я подавляла истеричный смех, отлично понимая, почему он не отходит от меня. Боится, что расскажу врачам правду, а те сразу же вызовут милицию. Уколы действовали. Мне было все равно. И я не сразу не поняла, куда он меня везет. А зря. Это было большое поле, где не было ни одной живой души. Он постелил на землю пакет. В ступоре, одурманенная лекарствами, я дремала на сидение. Мотая меня как игрушку, он раздел меня до нижнего белья. Потом поставил на колени на пакет. Я брыкалась, орала от боли. Колено не сгибалось, но он просто отставил ногу в сторону, завел руку в гипсе за спину, обмотал и ее тоже пакетом. Распятая между своими не функционирующими конечностями, униженная, горящая в жарком огне боли, я не понимала, что он делает. И никак не могла ему помешать. Нога в гипсе, рука в гипсе, левые и правые бока, вплоть до линии трусов зияли свежими болячками, щедро политыми зеленкой. Из них все еще сочилась кровь. Перед глазами стояла пелена. Мне даже не было страшно. Только больно. Дернув меня за волосы, он заставил меня посмотреть на него. В его руках был мой фотоаппарат. Он потребовал: – Скажи свое имя. Полностью. Я крепко сцепила зубы, пытаясь отрицательно покачать головой. Тогда он еще сильнее дернул. От боли рот сам открылся. – Говори, сука! – Зачем? Удар в этот раз пришелся по виску, мотнув мою голову в другую сторону от моих зажатых в его кулак волос. Казалось, что вся моя шевелюра осталась у него в руках. – Блядь еще будет мне вопросы задавать?! Делай! Или я просто тебя убью. Посмотри на меня и скажи, как тебя зовут. Он умел быть убедительным, когда хотел. Я сказала. И после этого на мое лицо обрушился дождь остро-воняющей, горячей жидкости. Я плевалась, захлебывалась, пыталась отползти, но он доставал меня везде струей своей мочи. Он обоссал меня, сняв это все на камеру. На его губах сияла улыбка, когда он закончил. Обоссаная, грязная, в гипсе, я лежала на загаженной, мокрой земле и выла, как звереныш загнанный охотниками. Это был конец. Стоя надо мной, он рывком поднял меня на ноги. Кинул пачку влажных салфеток: – Вытрись, блядь. И запомни, еще хоть одно левое движение, хоть что-нибудь левое и я выложу это видео на YouTube, отправлю на почту всем твоим подружкам, твоей маме и твоему отцу. Я сделаю так, чтобы об этом узнали все. А потом публично брошу тебя, сказав, что ты, оказывается, любишь подобные извращения. На видео меня не видно. Ты сама назвала свое имя. Если ты сделаешь хоть что-нибудь, что мне не понравится, то считай свою карьеру, даже жизнь в этом городе разрушенной до основания. Ты не сможешь посмотреть своим родителями в лицо. Ты же у нас вся такая правильная и хорошая, поверь мне, твоя семья такого позора не перенесет. Поэтому будь любезна, подумай о своих родных, насколько они тебе дороги? И не пытайся никуда уйти от меня. Если ты дернешься – видео тут же пойдет по назначению. И ничего никому доказать ты не сможешь. Уж поверь мне. Кое-как оттирая себя маленьким влажным клочком, я с ужасом понимала, что вот сейчас-то и начнется ад. Он все верно рассчитал, я никогда не смогу причинить такой боли своим родителями. Никогда не смогу так подвести их. А значит, буду делать все, что он скажет до тех пор, пока у него это видео. – Теперь у тебя два выхода. Либо пытаться исправиться. Стать снова человеком. Перестать быть блядью. Завоевать мое доверие и вернуть любовь. Или же исправляться и ждать, что я влюблюсь в другую, и тогда может быть для тебя это не будет иметь последствий. Если же ты попытаешься уйти сама, написать на меня заявление в милицию, пожаловаться кому-нибудь – прежде чем меня уведут в наручниках, видео уже будет в интернете. Уйти могу только я, и только к другой девушке. Если же я просто захочу уйти, устав от такой бляди, как ты, то ты должна будешь валяться у меня в ногах и умолять, чтобы я остался. Потому что и в этом случае видео будет в интернете. Все поняла? Я кивнула. Он с размаху ударил меня лицу. – Не слышу ответа! Когда я задаю вопрос, ты должна отвечать сразу! – Да. – Точно? – Да. – С этого дня волосы распущенными не носишь. Никаких юбок, косметики, лака на ногтях, длинных ногтей. Никаких подружек. Интернета. Сидишь дома. Выходишь только в случае крайней необходимости. И то сначала звонишь, спрашиваешь разрешения и если я его даю, то скидываешь мне с домашнего на сотовый, когда уходишь и когда возвращаешься. Когда идешь по улице - смотреть должна в асфальт! Никакой помады на губах. Никаких никуда поездок. Когда я звоню тебе или пишу, трубку берешь сразу же! Или ебальник сломаю! Если ты мне еще хоть раз соврешь – я побрею тебя налысо. Если посмеешь хоть раз поспорить, огрызнуться, выматериться или взять в руки сигарету – я сожгу твою обожаемую кошку. Ответы только «да» и «нет». У бляди своего мнения не бывает. Ясно? – Да. – Выполнять будешь? Крепко зажмурившись, я тяжело сглотнула, пытаясь подавить рвущийся наружу ответ, состоящий из пожелания отправиться по короткой дорожке из трех букв. Вспомнила о последствиях. Размахнувшись, он пнул меня по ноге. Я упала. За волосы потянув меня вверх, он сказал: – Не слышу ответа! Будешь? – Да, – это было больше похоже на выдох, чем на ответ. – Громче! – Да. – А теперь полностью. Я блядь, которая будет выполнять все твои указания, в жалких попытках исправиться. – Я блядь, которая будет выполнять все твои указания, в жалких попытках исправиться. Брезгливо отшвырнув меня от себя, он сказал: – Чтоб ты сдохла, тварь. * * * Захлебнувшись собственным криком, я села на кровати. Посмотрела на спящую маму, которая заворочалась во сне. Кажется, на этот раз я ее не разбудила, успела проснуться до того, как крик вырвался из моего сна. Тихонько спустила ноги с кровати. Кошка, моя любимая, обожаемая кошка, сонно замурчала возле моей подушки. Нащупала тапочки. Посмотрела на экран мобильника. Полчетвертого утра. Вышла в подъезд. Поднялась на пролет выше. Достала из заначки сигареты. Жадно затянулась. Странно было стоять в пижаме ночью в подъезде. Но соседи уже привыкли ко всем моим странностям. Да и плевать я на всех хотела, если честно. Это был сон. Просто сон. Мой психотерапевт говорит, что эти кошмары снятся от того, что я не могу рассказать то, что меня мучает. А как можно о таком рассказывать? Уже год, как этот кошмар закончился. Трагично оборвался на «предательстве» его обожаемой машины. Просто скорость выше нужного, просто занесло, просто дерево попалось. Я помню, как сидела возле гроба, недоверчиво вглядываясь в его неестественно накрашенное лицо. И все? Это все? Не ушел к другой? Не исправилась… Все осталось незаконченным. Его родители списывали на шок отсутствие моих слез. Я просто сидела у гроба и методично раскачивалась из стороны в сторону. Как же так… Как же так… Это было странно и страшно одновременно. Я не хотела такого конца. Даже после всего того, что он сделал мне за последние полтора года. Не это. Не так. И я осталась совсем одна. Через неделю я сделала татуировку на ноге. На левой щиколотке. Чуть выше косточки маленький контур бабочки, как карандашный набросок, от которого шла красивая вязь на суахили «Hakuna Matata». Подкуривая следующую сигарету я посмотрела на свои ноги. Надпись опоясывала всю щиколотку. Жизнь без проблем. Беззаботная жизнь. Вспомнила, как сев в кресло тату-мастера, прослушав лекцию о том, что татуировка влияет на наше психологическое сознание, что она неуловимо, но меняет нашу жизнь, я начала рыдать. Первый раз за полтора года рыдать. Я плакала все-то время, что мне набивали тату. Мастер в недоумении смотрел на меня, бесконечно спрашивая, неужели мне так больно? Я, как пони, мотала головой и продолжала рыдать. Было так сладко плакать. Выплескивая все, что во мне накопилось. Я раздолбила вдребезги его ноутбук, даже не пытаясь найти в нем это гребаное видео. Просто швыряла его об стену гаража, била по нему камнями, ломала на мелкие запчасти, получая от этого наслаждение. Его родители даже не спросили меня, зачем мне его ноут, просто решили, что я беру его на память. Теперь осколки этой памяти были надежно закопаны в самом дальнем углу нашего двора. Выйдя на улицу, прихрамывая и рыдая, я брела вдоль обочины, когда услышала визг тормозов. Мне даже не хотелось шарахнуться в сторону. Пускай сбивают меня, что угодно делают… Сегодня, началась моя жизнь без проблем. – Стой! Стой, глупая! – Что-то налетело на меня, начало тормошить, не замолкая ни на секунду, обдавая запахом до боли знакомых духов. Подруга. Моя любимая подруга детства. От которой за последние несколько лет я отдалилась как можно дальше, не желая причинять ей страдания. Она пыталась сопротивляться до последнего. Не отпускала меня, пыталась приезжать, звонить, писать. Что угодно, лишь бы быть рядом. – Что с тобой? Как ты здесь оказалась? Почему плачешь? Почему хромаешь? Я своим глазами не поверила, когда увидела тебя, бредущую по дороге! Просто ошалела от радости! – Она тараторила, не хуже любого АК-47. Потом замолчала, вгляделась в мое лицо, крепко прижала меня к себе и тоже начала плакать. Когда слезы закончились, она затащила меня в машину и решительно потребовала: – Рассказывай. – А нечего рассказывать. – Что с ногой? – Тату. – Ты сделала тату? Правда? Какую? Ту, которую мы с тобой придумали, да? Покажи, покажи! – Она была такой счастливой. – Да, ту, которую мы придумали. Кать… Его больше нет. Делая вид, что с интересом рассматривает мою ногу, она сказала якобы «между прочим»: – Опять расстались? – Нет. Не расстались. Его совсем нет. Вообще. Он, – сглотнув ком в горле, я выдавила это страшное слово, – умер. … Сигарета обожгла мои пальцы, вырывая из плена воспоминаний. С недоумением, я посмотрела на фильтр, пытаясь понять, где я и что. Ах да… Ночь. Кошмар. Подъезд. Вот уже год, как я посещаю психотерапевта. К нему оттащила меня все та же Катька, не выдержав моего молчания и депрессии. Теперь раз в неделю она лично возит меня к нему. Раз в две недели она таскает меня на маникюр, называя это «женским» времяпровождением. Еще выставки, кинотеатры, танцевальные вечера… Она пытается заставить меня жить. Получается по-разному. Иногда ей даже удается меня рассмешить. Я выдыхаю на окно, как в детстве. Стекло тут же запотевает. Я вывожу на нем слова, посвящая их тому, кого уже год как нет рядом. «Спасибо за все. Было больно.» А ты все так же меня не отпускаешь. Травишь душу. Но я тебе благодарна за все. Убеждаю себя, что тогда бы не было меня сегодняшней. Сильной, несгибаемой, уверенной. Спасибо тебе. Теперь я никогда не буду наивной или простой или открытой. Я больше никогда не буду доверять мужчинам. Спасибо за все. Ты научил меня жизни. Жестокой, реальной жизни. Больше никого я не подпущу к себе так близко. Никогда. Больше никто и никогда не причинит мне боли. Спасибо тебе. Было очень больно.