Волею судьбы.

Не дожидаясь рассвета, Анжелика наскоро переоделась и тщательно упрятала волосы под косынку, для надежности прикрыв голову еще и шалью. Взяв старые сабо Мелюзины, она, крадучись, подошла к тюфяку колдуньи и положила рядом с ней роскошное жемчужное ожерелье. Восхитительные молочно-белые, отливающие всеми цветами радуги бусины, скрепленные изящной застежкой из серебра, на удивление удачно гармонировали с седыми волосами Мелюзины, превращая ее из лесной ворожеи в королеву в изгнании. Задержавшись на мгновение, Анжелика изучающим взглядом прошлась по лицу спящей старухи с плотно закрытыми глазами и горькими складками, залегшими в уголках иссохших губ. Откуда появлялись лесные колдуньи? Какой горестный или проклятый путь приводил их в одни и те же места, почему они заключали союз с луной, летучими мышами и тайными зельями? Откуда они черпали свои опасные знания, и откуда у них бралось милосердие помогать тем, кто их ненавидит и боится? — Спасибо тебе за все, — шепнула Анжелика и, подхватив свои вещи, вышла из пещеры. Она не увидела, как Мелюзина приподняла голову, следя за ней взглядом, а потом начертала в воздухе какой-то знак, словно благословляя на прощание. *** Анжелика пробирались по гребню утеса, чтобы выйти на болота. У неё оставалось мало времени, поскольку не было никаких сомнений в том, что, едва рассветет, Николя заявится к ней и, обнаружив, что она сбежала, тут же отправится на ее поиски. Был только один человек, который мог помочь ей улизнуть, и именно к нему она сейчас и направлялась. Её не пугал наполненный звуками ночи лес, она не боялась неожиданной встречи с дикими животными, хотя знала, что здесь обитают волки, кабаны, и, если верить молве, даже медведи. Лес пугал ее меньше, чем общество людей, которые были способны на куда более изощренные злодеяния, чем звери, подтверждением чему служил ей ларец, который несколько часов назад она забрала из башенки замка Плесси. Не без труда Анжелика залезла на карниз второго этажа, путаясь в длинном платье и обливаясь холодным потом при одной мысли о том, что в любую минуту может сорваться вниз. Но все обошлось. Сунув руку в узкую бойницу башенки, она с облегчением нащупала там прямоугольные грани сандалового ларца. Хвала небесам! Анжелика осторожно спустилась вниз и, отойдя от замка на приличное расстояние, остановилась и, после долгих стараний, смогла, наконец, откинуть крышку, пружина задвижки которой за долгие годы совсем заржавела. На пожелтевших от времени листках она увидела ампулу с ядом цвета изумруда, предназначенную для кардинала и королевских отпрысков… Когда она вышла из леса, ее ноги погрузились во влажный губчатый мох. Начались болота, по цвету напоминающие бескрайние луга. Ей захотелось пробежаться между деревьев по этой гладкой зелёной равнине, но большие плоскодонки, привязанные к берегу, давали ей ясно понять, что там — вода. Слева показалась мельница, приземистая, с ощеренным колесом над спящей, усеянной кувшинками водой. Шлепая по мелкой воде, Анжелика направилась к ней. Дверь была открыта, и она остановилась на пороге. Молодой мельник, не обратив ровно никакого внимания на возникшую из ниоткуда гостью, с угрюмым выражением лица при тусклом свете свечи пересчитывал монеты. Анжелика обвела взглядом простое убранство комнаты, где все было покрыто тончайшим слоем муки. Везде громоздились мешки, пахло зерном. Она улыбнулась, заметив, что здесь ничего не изменилось за то время, что они не виделись, и негромко произнесла: — Здравствуй, Валентин, это я. Когда Анжелика его окликнула, он поднялся со своего места, оттолкнувшись широкими ладонями от стола, и пристально посмотрел на нее. В его грубом лице вдруг проступили черты того упрямого мальчишки, что когда-то толкал лодку, спеша отвезти «молодую госпожу де Сансе» в ее болотное убежище и уберечь от ревнивых посягательств пастуха Николя, оравшего с берега: «Анжелика! Анжелика!..» Пастух бегал по лугам со своим посохом, собаки и овцы трусили за ним, Анжелика и Валентин, спрятавшись в тростнике, тихо фыркали, а затем отплывали подальше, куда эти крики уже не доносились, приглушенные ветвями ольхи, вязов, ясеней, ив и высоких тополей. Вот и сегодня она пришла к нему, желая избавиться от докучливого внимания бывшего друга детства, чей необдуманный поступок едва не лишил ее жизни. Валентин не задал ей ни одного вопроса. Казалось, не было ничего естественнее того, что Анжелика заявилась сегодня к нему, хотя он точно знал, что она уже несколько месяцев, как мертва. И ее просьба перевезти ее через болота тоже нисколько его не смутила — кто знает, что на уме у фей. Лучше их не злить и в точности исполнять все, о чем они просят. Потому он, согласно кивнув в ответ на ее просьбу, направился к привязанной около воды лодке. Робкие лучи восходящего солнца очерчивали темный силуэт Валентина, стоявшего с шестом на корме, и он казался Анжелике таким же призрачным, как и ветви вязов, склоненные над водной дорожкой. От влажного тумана пощипывало в горле. Этот туман от воды поднимался все выше, доходя ей до подбородка, и в нем, будто в молоке, тонули очертания деревьев с утопленными в болоте корнями. Иногда лодку царапали ветки, и Анжелика в страхе вздрагивала. Наконец, чтобы нарушить гнетущее молчание, она заговорила: — Помнишь, Валентин, ты был уже хозяином на болотах, когда возил меня ловить рыбу. — Ну да, — буркнул он, не оборачиваясь. — А сохранилась ли та хижина, где мы варили уху? — Анжелика не оставляла попыток разговорить его. — Она на месте. Анжелика чуть помолчала, а потом снова продолжила — тишина пугала ее: — Я помню, как однажды упала в воду, а ты меня выловил, всю в водорослях, — она прыснула, вспоминая тот нелепый вид, в котором появилась в Монтелу. — Дома меня наказали и строго-настрого запретили показываться на болотах, а вскоре отослали в монастырь. Больше мы с тобой не виделись. — Нет, был еще один раз: на свадьбе дочери папаши Солье, — внезапно подал голос мельник. — Ах, да! — она улыбнулась. — Ты тогда еще вырядился в новый костюм и стоял столбом, не осмеливаясь танцевать. — Сейчас начнутся танцы! — закричала Анжелика и быстро смешалась с толпой юношей и девушек, которые группками или парочками сбегались со всех сторон. Она чуть не наскочила на подростка, которого даже не сразу узнала, так нарядно он был одет. — Боже, Валентин! До чего же ты красив, дорогой мой! — воскликнула она на местном диалекте, которым хорошо владела. Сын мельника был в костюме, сшитом наверняка в городе, из такого добротного серого сукна, что полы кафтана казались накрахмаленными. Кафтан и безрукавка были украшены несколькими рядами блестящих золотых пуговиц, туфли и мягкая шляпа — металлическими пряжками и бантами небесно-голубого атласа, такого же цвета были и подвязки. Этот нелепый наряд сидел на нем мешковато, словно с чужого плеча, но красное лицо четырнадцатилетнего мальчика сияло от удовольствия. Анжелика не видела Валентина несколько месяцев, так как он уезжал с отцом в город, и теперь она с удивлением обнаружила, что едва доходит ему до плеча, и от этого даже немножко оробела. Чтобы скрыть смущение, она схватила приятеля за руку. — Пошли танцевать. — Нет! Нет! — отказался он. — Я боюсь испортить свой красивый костюм. Лучше я пойду выпью с мужчинами, — самодовольно добавил он и направился к столу, где сидела вся местная аристократия, к которой присоединился и его отец. — Потанцуем! — крикнул один из мальчиков, схватив Анжелику за талию. Это был Николя. Его темно-карие, как зрелые каштаны, глаза искрились весельем. Они стали друг к другу лицом и под пронзительные и однообразные звуки волынок и свирели принялись притоптывать ногами. Врожденное чувство ритма вносило в эти вроде бы монотонные и тяжеловесные крестьянские танцы какую-то удивительную гармонию. Глухой стук сабо, в такт музыки ударяющих по земле, сливался со звуками волынок и свирели, а сложные фигуры, которые все танцующие выполняли очень слаженно, придавали этому сельскому балету изящество. Неожиданно ей припомнился сеновал, где она заснула, устав от фарандолы, куда потом вслед за ней проскользнул Валентин. Он был первым, кто рассмотрел в ней едва зарождающуюся женственность и осмелился поцеловать. Прикосновение его влажных губ было тогда так неприятно ей, что она его оттолкнула. Не ко времени возникшее воспоминание смутило Анжелику, и она умолкла. — А потом, — произнес медлительный голос мельника, словно он следил за бегом ее мысли, — потом я заболел. Отец сказал: «Будешь знать, как трогать фею!» Он повез меня в церковь Милосердной Божьей Матери, чтобы изгнать бесов. — Из-за меня? — удивленно встрепенулась Анжелика. — А что, разве неправда? Ведь ты — фея. Анжелика не сказала ни да, ни нет. Она было развеселилась от его слов, но Валентин угрюмо продолжал: — Я выздоровел, но это тянулось долго — от такой болезни быстро не оправишься, ведь она не в тело целит, а в душу. Начинаешь сохнуть. Потому, может, душа и остается больной… Ты ведь за этим пришла, чтобы снова забрать мою душу? — он в упор посмотрел на нее. Анжелика испуганно помотала головой. У него был взгляд сумасшедшего. Валентин облегченно выдохнул и отвернулся. Шелковистый шелест водорослей заполнил пронзительную тишину, вдруг прерванную тонким жабьим криком, а терпкий запах мяты возвестил о приближении берега. — Уже подъезжаем. Тут недалеко, — подал голос мельник. Скоро лодка врезалась носом в прибрежный песок. Анжелика, не дожидаясь, когда Валентин ей поможет, выпрыгнула за борт, погрузившись почти по колено в воду. — Прощай, — протянула она ему руку, обернувшись, но он в ужасе отпрянул от нее. — Нет, больше ты меня не заманишь в свои сети. Бог да защитит меня от твоих чар, — и он поспешно оттолкнулся шестом от берега. *** Анжелика шла уже не меньше двух часов и смертельно устала. Ноги ее подкашивались, на висках от слабости выступили капли пота. Когда она окончательно выбилась из сил, ее нагнала двуколка. Обрадовавшись такому неожиданному подарку судьбы, Анжелика попросила кучера подвезти ее. Он сказал, что следует в Фонтене-ле-Конт, и она без промедления согласилась ехать с ним. Когда они прибыли в город, узкие улочки оглушили ее невероятным гомоном. Как же давно она не видела столько людей в одном месте! Жители сновали туда-сюда, занятые повседневными заботами, с удовольствием вдыхая свежий весенний воздух и весело переговариваясь на пороге своих домов. Ее любезный попутчик высадил Анжелику неподалеку от Ратуши, несколько раз настойчиво намекая на продолжение знакомства, но она с улыбкой отказалась, и он, огорченно поцокав языком, уехал. Анжелика осмотрелась. На черепичных крышах приземистых, плотно прижатых друг к другу домов играло солнце, делая их почти белыми, а колокольня церкви Нотр-Дам, устремленная ввысь, казалась и вовсе прозрачной, словно нарисованной акварелью на пронзительной небесной лазури. Её внимание привлек постоялый двор, расположенный на улочке, вплотную примыкающей к Ратуше, где, Анжелика надеялась, ей удастся найти кого-нибудь, кто сможет отвезти ее в Париж, не задавая лишних вопросов. Но, едва ступив на порог этого гостеприимного заведения, она буквально нос к носу столкнулась с Терезой Дюпарк, чью туго перетянутую корсетом талию обнимал какой-то богато одетый молодчик. На счастье девушки, край накинутой на голову шали надежно скрывал её лицо, и ветреная актриса, млеющая от любезностей случайного кавалера, её не узнала. Устроившись в самом дальнем углу обеденного зала, Анжелика поискала глазами остальных членов труппы и обнаружила их удобно расположившимися у камина с глиняными кружками в руках, наполненными, несмотря на ранний час, подогретым вином, которое они черпали прямо из котелка, подвешенного над очагом. Она решила пока понаблюдать за ними, прежде чем обнаруживать свое присутствие. — Вся эта история со «Смешными жеманницами» уже давно забылась, — разглагольствовал толстяк Гро-Рене, яростно жестикулируя, отчего вино из его кружки расплескивалось во все стороны, а отдельные брызги долетали даже до его благоверной, напрочь позабывшей, по-видимому, о его существовании, поскольку она позволяла своему собеседнику осыпать себя не только комплиментами, но и весьма смелыми ласками. — Да и мадам де Пейрак после ареста мужа вряд ли обратит внимание на наше возвращение в Париж, занятая гораздо более серьёзными вещами. — Мы можем попробовать снова выступать в Пти-Бурбон, — поддержал его Лагранж, — если итальянцы будут не против. Или же можем поискать себе влиятельного покровителя, господина Фуке, например. Он, говорят, большой любитель искусств. Анжелика вздрогнула, как и всегда, когда при ней произносили имя суперинтенданта. По ее спине пробежал холодок, словно сейчас он мог каким-то дьявольским образом появиться здесь и потребовать у нее ларец, глубоко запрятанный в ее дорожном мешке. — Сейчас в Париже пусто, — задумчиво отозвался Мольер, крутя в ладонях наполненную доверху кружку с вином, из которой ещё не сделал ни глотка. — Все отправились в Сен-Жан-де-Люз на свадьбу короля с испанской принцессой. Возможно, и нам стоит поехать туда? Как вы считаете, друзья? — он обвел взглядом участников труппы. — А что мы будем там представлять? — робко спросила Арманда, краснея до ушей от брошенного на неё пристального взгляда драматурга. — Есть у меня одна вещица, как нельзя более подходящая к предстоящему бракосочетанию его величества, — Мольер выдержал небольшую паузу и, лукаво улыбнувшись, торжественно произнес: — «Сганарель, или Мнимый рогоносец»*! Как звучит, а? И какой глубокий смысл… — Ну, кто бы сомневался, — закатила глаза Мадлен, мать Арманды. — Снова ты затеваешь скандал, Жан-Батист. — И на этот раз останусь в выигрыше, помяни мое слово, — Мольер наконец сделал большой глоток из своей кружки. — Судьба благоволит смелым. — Или безумцам, — проворчала Мадлен. — Тогда она точно на нашей стороне! — с немалой долей театральности он приложил руку к сердцу, чем вызвал смех всей труппы. Тереза Дюпарк, услышав о новом спектакле и предполагаемой поездке в Сен-Жан-де-Люз, тут же оттолкнула от себя своего опешившего от такой резкой смены настроения кавалера, уже было запустившего руки в манящие глубины ее декольте, и устремилась к остальной компании.  — А какую роль получу я? — пропела она, становясь прямо напротив Мольера и томно взмахивая длинными ресницами. «Господи, она неисправима!», — рассмеялась про себя Анжелика, вспомнив, каким повышенным вниманием актриса окружала Жоффрея, желая во что бы то ни стало добиться его расположения, когда они останавливались в «Золотом шаре». Ради достижения своих целей она всегда была готова пустить в ход все отпущенное ей Богом обаяние и Сатаной — бесстыдство, что почти всегда приносило ей успех. Так вышло и на этот раз. — Несомненно, главную, моя дорогая, — отвесил ей дурашливый поклон драматург, отчего она вспыхнула от удовольствия, не без ехидства покосившись на помрачневшую Арманду. — Кому, как не тебе, играть красавицу, из-за которой начнутся все последующие неприятности… Единственная проблема, — он обхватил основательно заросший подбородок ладонью, — у нас нет декоратора. Гонтран, увы, так некстати оставивший нас ради сомнительных секретов итальянских живописцев, готов был работать бесплатно, предпочитая приобретение бесценного опыта презренному металлу, и второго такого идеалиста нам не сыскать, даже если мы перевернем вверх дном всю провинцию. А без приличного реквизита и декораций нам придется демонстрировать нашу пьесу в лучшем случае на фоне позорных столбов, украшающих любую центральную площадь каждого уважающего себя города. При упоминании о брате Анжелика почувствовала, как у нее быстрее заколотилось сердце в груди. Как же некстати он покинул труппу! Сейчас его помощь стала бы для нее просто спасением. — А те деньги, которые подарил нам господин де Пейрак в «Серебряной башне», разве они уже подошли к концу? — Тереза Дюпарк хитро прищурилась. — Я помню, что кошель, который он передал вам, был весьма увесистым. — Маркиза, детка, — поморщился Мольер, — к чему эти расспросы? Стоит ли говорить о деньгах так громко, когда вокруг столько нескромных и жадных до чужого добра ушей? — он встал со стула и, схватившись за голову, простонал: — Нелегкий, ах, право, нелегкий труд хранить большие деньги! Деньги, деньги мои бедные, голубчики родные, друзья бесценные, все так и норовят вас у меня выудить!..** — Что будете заказывать? — от резкого голоса трактирной служанки, раздавшегося у неё прямо над ухом, Анжелика, полностью захваченная беседой актеров, едва не подпрыгнула на месте. — Молоко и хлеб, — с трудом выдавила она из себя, и подавальщица, недовольно хмыкнув, удалилась. Что ж, подумала девушка, коль скоро труппа господина Мольера не собирается возвращаться в Париж, то и ей не стоит напоминать им о себе. Достаточно того, что они подвергали себя опасности, помогая им с Жоффреем бежать из столицы. Так что придется ей, видимо, искать себе других сопровождающих. *** Позавтракав, Анжелика вышла из таверны и стала оглядывать повозки, которых ранним утром на площади было в избытке. Вдруг до нее донеслись взрывы хохота. Заинтересовавшись, она приблизилась к дышащей на ладан телеге, влекомой столь же убогой клячей. Кучер, беззубый старик, смеялся так, что не мог говорить. Три красные потные толстухи вторили ему. Изодранный полотняный верх повозки был откинут и под ним, словно крольчата, копошились на вонючей соломе младенцы. — Бог в помощь, добрые люди, — обратилась к ним Анжелика. — Какие хорошенькие! — указала она на малышей. — Куда вы их везете? — Мы — кормилицы приюта Фонтене, что при канцелярии Дома Призрения. Нам велено перевезти этих младенцев в Пуатье, а то их опять набралось слишком много, — словоохотливо отозвалась одна из женщин. — Хотим проехать через Партене, потому как нам сказали, что на пути в Ньор неспокойно, разбойники балуют. Вот потому мы, бедные женщины, испугались этих пакостников и решили сделать крюк по спокойной дороге… — О, — воскликнула Анжелика, мгновенно осознавшая свою удачу, — а я хочу поехать в Пуатье к сестре, она там учится в пансионе при монастыре урсулинок, да боюсь, как бы кто не обидел… — она застенчиво потупилась. — А вы, я вижу, дамы приличные, и кучер ваш такой надежный мужчина, — старик на облучке приосанился. — Возьмите меня с собой, а я помогу вам присмотреть за этими крошками, — и она улыбнулась так обворожительно, как только могла. Женщины в телеге переглянулись. — А почему бы и нет, полезай, — одна из толстух подвинулась, освобождая ей место. — Твоя помощь пригодится. У тех, кто посылает нас троих с двумя дюжинами сосунков, нет ни на грош понятия. Добрую половину из них приходится кормить «баюкой», — она указала на кружку с размоченным в вине хлебом. — Тут уж не диво, ежели многим до места не доехать. Вон, один уже помирает, — женщина ткнула ей под нос крохотного тощего младенца, обкрученного дырявой красной тряпкой. — Как доберемся до ближайшей деревни, отдам его кюре, пускай похоронит. Анжелика, сама не зная почему, протянула вперед руки и взяла еле сопящего носиком младенца. Его личико было почти восковым, а под глазами залегли фиолетовые тени. Темные волосики свалялись, и он был похож на птенца, выброшенного из гнезда. Перед Анжеликой вдруг встала страшная картина того дня, когда маленького Жоффрея, полоснув саблей по лицу, выкинула в окно безжалостная рука солдата. Видение было настолько ярким, что она изо всех сил прижала к груди легкое, как перышко, тельце, которое чуть слышно захныкало. — Подождите меня несколько минут, я сейчас! — и Анжелика, не выпуская ребенка из рук, кинулась к стоящей неподалеку торговке, чтобы купить у нее молока. — Сердце какое жалостливое у девки, — протянула одна из кормилиц. — Дева Мария, не иначе. — Или грехи замаливает, — хохотнула другая. — Такая красотка уж точно не к сестре в Пуатье едет. — А нам какое дело? — вступил в разговор кучер. — Поможет с этим крольчатником, — он мотнул головой в сторону детишек, — и на том спасибо. Охота же вам ей кости мыть. Кумушки согласно закивали, и когда Анжелика вернулась с полным кувшином теплого парного молока, помогли ей залезть внутрь. *** До Парижа она добралась меньше, чем за неделю, продав в одной из лавок Пуатье кольцо из шкатулки графа де Пейрака, вырученной суммы за которое с лихвой хватило и на место в почтовой карете, и на питание на постоялых дворах. Малыша, которого она про себя стала называть Жоффреем, Анжелика, дав несколько мелких монет кормилицам, забрала себе. У нее сердце разрывалось, когда она видела, как бесцеремонно обращаются эти, неплохие, по своей сути, женщины, с порученными им брошенными младенцами. Двое действительно не доехали даже до Партене, и их оставили в деревеньке Секондиньи местному кюре, чтобы тот их похоронил. Еще один перестал дышать неподалеку от Шаландре. Младенец же, тихо посапывающий на руках у Анжелики, запеленатый в одну из ее запасных сорочек, накормленный молоком, даже немного порозовел от такого неслыханного ухода, и было очевидно, что если она будет продолжать присматривать за ним, то у него есть все шансы выжить. Потому, когда они прибыли в Пуатье, Анжелика уже решила, что не оставит малыша в приюте, где его наверняка уморят. — Клянусь, я буду хорошо о нем заботиться, — с жаром уверяла она женщин, которые, в конце концов, сдались ее настойчивым уговорам. — Все равно не жилец, — махнула наконец одна из них, — скажем, что по пути умер вместе с теми тремя. А тебе-то он зачем? Анжелика легко провела пальцем по щечке ребенка. — Он напоминает мне… одного человека, — с нежностью произнесла она. — И я не хочу, чтобы он умер, — тихо добавила она. — Я выхожу его. — Поклянись на распятии, что позаботишься о младенце, — потребовала одна из кумушек, протягивая Анжелике нательный крест. Та крепко сжала его в руке и, глядя в глаза женщине, твердо сказала: — Клянусь. — Ну тогда иди с Богом, — напутствовала ее недоверчивая кормилица, — но только не забудь его окрестить. — Конечно, обещаю, — и Анжелика, завернув ребенка в свою шаль, распрощалась с женщинами. — Говорила же, что она грехи замаливает, — негромко проговорила одна из кормилиц, когда Анжелика скрылась из виду. — Вытравила нежеланное дитя или в приюте оставила, а теперь совесть ее заела. — Ну, значит, повезло ребенку, — отозвался старик с облучка. — Лучше, чем за родным, будет за ним смотреть. — Дай Бог, дай Бог, — перекрестилась женщина. — Чего стоим? Поехали дальше, а то до вечера не управимся с этой оравой, — и телега загрохотала по неровным камням мостовой. *** Уже у крепостных стен Парижа Анжелика ощутила омерзительные запахи, исходящие из канав, переполненных отбросами, и скривилась — за несколько месяцев, проведенных вдали от большого города, на лоне природы, она отвыкла от этого непременного атрибута столицы. В соответствии с королевскими эдиктами привратники должны были проверять документы у прибывающих, а чиновники — получать городскую ввозную пошлину, и лишь после этого разрешали проехать внутрь городских стен, но у Анжелики были деньги, а потому она легко решила этот вопрос одним звонким экю. Карета остановилась на Королевской площади, окруженной трёхэтажными домами из красного кирпича с белыми каменными бордюрами и островерхими серыми крышами, крытые скаты которых были прорезаны слуховыми оконцами, а кое-где украшены изящными башенками с часами и колоколом. Два здания выделялись особо — с арочной галереей внизу и скрытыми садами позади, увенчанные высокими мансардными крышами — то были павильоны короля и королевы, глядящие друг на друга. Выйдя из экипажа, Анжелика вздрогнула — неподалеку от площади высилось массивное и грозное здание с бойницами и пушками, обращёнными в сторону города — Бастилия. Господи Боже, только бы она успела поговорить с господином Венсаном до того, как Жоффрея решат отправить сюда! Анжелике почему-то казалось, что если он попадет в эти ужасные застенки мрачного средневекового замка-тюрьмы, то уже никогда не сможет их покинуть. Потому она, покрепче прижав к себе ребенка, быстро зашагала в сторону острова Сен-Луи, чтобы оттуда по мосту Турнель попасть в Латинский квартал на улицу де Фосс-Сен-Виктор, где жила Луиза де Марильяк со своими дочерьми милосердия. Увидев на пороге молодую, опрятно одетую женщину с младенцем на руках, старая дама приветливо улыбнулась. — Входи, дитя мое, в этом доме ты найдешь приют и помощь. Сегодня ты переночуешь здесь, а завтра утром мы отправим тебя в Сен-Лазар, где вас с ребенком обеспечат пищей, жильем и работой… Анжелика откинула с лица шаль, и мадам де Марильяк резко замолчала, а глаза ее расширились от удивления. — Как… как это возможно? — пробормотала она, непроизвольно протягивая вперед руку, чтобы коснуться девушки. Та сжала дрожащие пальцы старой дамы в своей теплой ладони, словно подтверждая, что она не призрак, и улыбнулась: — Да, это я, мадам, не бойтесь, я действительно жива. — Но говорили, что вас убили разбойники, — все никак не могла успокоиться та. — Меня выходила живущая на болотах знахарка, — Анжелика решила не распространяться о той роли, которую сыграл в ее спасении друг детства, ставший бандитом. — Я сама узнала о том, что все считают меня мертвой, чуть больше недели назад. — Но тогда о вашем чудесном воскрешении нужно известить ваших родственников, друзей, — засуетилась тетушка Жоффрея. — Нет, нет, — с испугом в голосе проговорила Анжелика. — Не стоит. У меня есть свои причины на то, чтобы продолжать сохранять мое спасение в тайне. Потому я пришла сюда, к вам, чтобы просить убежища, — зеленые глаза умоляюще взглянули на хозяйку дома. Та заколебалась. — Я объясню вам все позже, — быстро проговорила Анжелика, — только дайте мне перепеленать и покормить ребенка. — Конечно, — наконец сдалась госпожа де Марильяк. — Я поселю вас в той же комнате, в которой вы жили в прошлый раз. И пришлю к вам одну из своих девушек. — Я буду вам очень признательна, — с облегчением выдохнула Анжелика. — Это… — старая дама все-таки решилась задать свой вопрос. — Это ребенок Жоффрея? — указала она на младенца, который, проснувшись, залился плачем. — Нет, — покачала головой Анжелика, на мгновение почувствовав сожаление, что ребенок не его. — Но я на кресте поклялась ухаживать за ним. — Искупление… — еле слышно проговорила женщина. — Что ж, это имеет смысл, особенно в сложившейся ситуации. Быть может, это доброе дело зачтется вам… Идемте, я устрою вас наверху. *** — Обратиться к господину Венсану де Полю — это очень хорошая идея, — возбужденно проговорила мадам де Марильяк, когда через некоторое время они встретились в гостиной, и Анжелика рассказала ей обо всем, что случилось с ней после их с графом де Пейраком поспешного отъезда из Парижа. — Но как вы представитесь ему? Святой отец весьма строг в вопросах нравственности, — вдруг смущенно посмотрела на нее старая дама. — О, мне совершенно все равно, что он подумает о моей нравственности! — рассмеялась Анжелика, вспомнив как господин де Поль застал ее с молодым пажом на кафедре собора Нотр-Дам-ла-Гранд в Пуату. Похоже, мало что изменилось со времени их последней встречи — она все такая же легкомысленная, какой была восемь лет назад. «Не следует так просто относиться к такому сокровищу, как девственность, ее нужно хранить до замужества», — наставительно говорил он ей тогда, но знал ли он, что есть куда большая ценность — сила взаимной любви? — Он должен понять, какое светлое чувство связывает нас с Жоффреем, как это поняли вы, мадам де Марильяк, — уверенно проговорила Анжелика. — И что значат людские законы для тех, чьи сердца соединил сам Господь Бог? — Будем надеяться, что и Господь, и его служитель будет снисходительны к вам, дитя мое, — перекрестилась хозяйка дома. — И помогут моему бедному мальчику, — на ее глазах блеснули слезы. *** Утром, надев такое же серое крестьянское платье, опоясанное холщовым передником, какое носили все дочери милосердия, и длинный плащ из грубого сукна с широким капюшоном вместо традиционного корнета, чтобы скрыть лицо, Анжелика, подхватив малыша, отправилась вместе с мадам де Марильяк в Сен-Лазар. — Оставьте его дома, мои девушки за ним присмотрят, — попробовала отговорить ее старая дама, но Анжелика отказалась. — Я хочу окрестить крошку, — проговорила она, укладывая в свою дорожную сумку рожок для младенца и пару пеленок, найденных в сундуках хозяйки дома. Путь им предстоял неблизкий. Монастырь Сен-Лазар лежал на пути из Парижа в Сен-Дени, и в его стенах больные и раненые, брошенные дети, обездоленные всех категорий находили убежище, помощь и пищу. — Сен-Лазар стал чем-то вроде Ноева ковчега, куда допускаются и кормятся все виды живых существ, больших и малых, — произнесла Луиза де Марильяк, входя в ворота обители. Несомненно, это был самый большой монастырь, который Анжелика когда-либо видела. На огромной территории находились и госпиталь, и исправительный дом, и приют для детей, и семинария, и, собственно, само духовное прибежище для последователей Венсана де Поля. Святого отца они нашли на кухне госпиталя, где он, засучив рукава потрепанной рясы, давил в ступке листья алоэ, перетирая их в зеленую однородную кашицу. Анжелика, почтительно его поприветствовав, заинтересованно произнесла: — Вы готовите какое-то лекарство, господин Венсан? — Да, — не отвлекаясь от работы, ответил отец де Поль. — Многие страждущие в этих стенах страдают от чахоточной скорби, и мой долг — облегчить их мучения. — Если смешать сок алоэ с медом и салом, то его полезные свойства увеличатся в несколько раз, — проговорила Анжелика и тут же смутилась, увидев удивленные взгляды святого отца и мадам де Марильяк, устремленные на нее. — Я выросла в деревне, там приходится разбираться в подобных вещах, — пробормотала она, опуская глаза и кляня себя за длинный язык. — Услуги лекаря стоят дорого… — Какие еще рецепты вы знаете, дитя мое? — мягко осведомился Венсан де Поль. — С алоэ? — переспросила Анжелика. — У него много свойств — можно применять и как слабительное, и как средство от мигреней, и для очищения ран… Его листьями можно лечить бельма и нарывы. — А свойства других трав вам известны? — в глазах мужчины зажегся неподдельный интерес. — Бутоны пиона хорошо помогают от бессонницы, — начала медленно перечислять Анжелика, вспоминая все, чему учила ее старая Мелюзина, — вербена исцеляет болезни зубов, а также облегчает головные боли, — продолжила она смелее, умолчав, впрочем, о том, что ее используют еще в качестве приворотного зелья и для снятия порчи. — Отвар бессмертника незаменим при болях в желудке, крапива — при кровотечениях, а цветки ноготков помогают от спазмов… — Все, все! — прервал ее святой отец. — Я вижу, вы действительно разбираетесь в травах. Это очень полезный навык, если использовать его с пользой для больных, а не во вред, — он пристально посмотрел на Анжелику, которая тут же поняла, что он имеет в виду и внутренне похолодела. Еще не хватало, чтобы ее приняли за знахарку! Это могло обернуться очень большими неприятностями и повредить тому делу, ради которого она пришла сюда. — О, мои знания весьма скудны, святой отец, и использовались только для излечения членов моей семьи, — поспешно проговорила она. — Моя мать держала небольшой огород с лекарственными травами, от нее я и научилась всему, — по мере того, как она говорила, лицо священника расслаблялось, и вот уже на нем заиграла легкая улыбка. — В госпитале ваша помощь была бы неоценима, — произнес он, и Анжелика мысленно возликовала. — Не правда ли, госпожа де Марильяк? — обратился он к ее спутнице, и старая дама важно кивнула. — Я согласна на любую работу! — воскликнула Анжелика. Она готова была сейчас сделать что угодно, только бы святой отец помог ей. — Вот и прекрасно! — отозвался Венсан де Поль. — Когда сюда придет наш аптекарь, то он тут же введет вас в курс дела. А сестра Луиза объяснит вам ваши обязанности в отношении больных нашего приюта, — он указал на ребенка, которого Анжелика держала на руках. — Это дитя не будет обременять вас в ваших заботах? О нем есть, кому позаботиться? — О, как раз насчет него я и хотела с вами поговорить! Этот ребенок не мой, но я на кресте поклялась заботиться о нем, — повторила она то, что до этого говорила Луизе де Марильяк, — и его необходимо окрестить. — Забота о ближнем — похвальная добродетель, — отозвался святой отец. — Идемте в часовню, я сам окрещу его. — И… — Анжелика мгновение поколебалась, а потом добавила: — Примите мою исповедь, господин Венсан. *** Поскольку в этот день отмечалось явление святого Михаила***, младенца нарекли Мишелем. — И произошла на небе война: Михаил и ангелы его воевали против дракона, и дракон и ангелы его воевали, но не устояли, и не нашлось уже для них места на небе. И низвержен был великий дракон, древний змий, называемый Диаволом и Сатаною, обольщающий всю вселенную, низвержен на землю, и ангелы его низвержены с ним, — произнес Венсан де Поль. — Пусть же это дитя обретет способность бороться со Злом во всех его проявлениях и неизменно побеждать в этой нелегкой битве, как и его небесный покровитель. — Аминь, — перекрестилась Анжелика и приняла ребенка из рук священника. — Более подходящего имени для него нельзя было и придумать, святой отец. — Архангел Михаил исцеляет мучеников во время пыток, поддерживает находящихся в изгнании, смягчает наказание для грешников в аду, помогает простым христианам. От своей паствы же он ожидает лишь сострадания по отношению к нуждающимся. Кто знает, кем станет наш маленький Мишель, когда вырастет? — господин Венсан мягко коснулся макушки мальчика. — Благословленный вашей рукой? Несомненно, великим человеком, — уверенно произнесла Анжелика. Оставив окрещенного младенца с Луизой де Марильяк, она прошла в боковой неф небольшой часовни и опустилась на колени перед исповедальней, за резной дверцей которой скрылся Венсан де Поль. Ей вспомнилась церковь Сен-Ландри и их необычное свидание с Жоффреем. Как же это было давно, словно в другой жизни. Жизни, что сулила им счастье и радость взаимной любви, жизни, надежду на которую у них так жестоко отняли, едва они успели ее обрести… — Начинайте, дитя мое, — раздался голос священника. — Вы, верно, не помните меня, но наша с вами встреча в Пуатье изменила мою жизнь… Сколько длилась ее исповедь? Она потеряла счет времени, но, рассказав отцу Венсану все, Анжелика впервые за долгие месяцы вздохнула с облегчением, словно сняла огромный камень с души. Святой отец долго молчал, а потом произнес: — Я так понимаю, что это не только исповедь вашего запутавшегося сердца, но и просьба о помощи? — Да, господин Венсан, — прошептала Анжелика. — Лишь вы один сможете помочь графу де Пейраку. Все, о чем я прошу вас — поговорить с королем и рассказать ему о том, что все обвинения против него сфабрикованы Николя Фуке из-за истории с ларцом, в которую я невольно ввязалась. — Это очень сложная ситуация, — Венсан де Поль, казалось, полностью погрузился в свои мысли. — Я не знаю всех подробностей дела, но, думаю, смогу все выяснить завтра, и, возможно, мне даже позволят поговорить с самим господином де Пейраком. Что касается встречи с его величеством, то тут вам придется подождать — его нет в Париже и вернется он не раньше, чем через несколько месяцев. В самом скором времени должна состояться его свадьба с испанской инфантой Марией-Терезией, а это, как вы понимаете, событие чрезвычайной важности. — За это время Жоффрея успеют перевезти в Бастилию и вынести ему смертный приговор! — в отчаянии воскликнула Анжелика, заламывая руки. — О нет, столь важное дело потребует личного внимания короля, — успокаивающим тоном произнес святой отец. — Потому у нас с вами есть время выяснить, в чем обвиняют мессира графа и все ли обвинения соответствуют действительности. Уверяю вас, если дело останется в церковном суде, то у него есть все шансы получить справедливое решение. Я лично позабочусь об этом. — Спасибо, спасибо вам, — Анжелика исступленно прижалась губами к пастырскому перстню вышедшего из исповедальни Венсана де Поля. — Отпускаются тебе грехи твои, — он перекрестил обращенное к нему сияющее, полное признательности лицо девушки и ободряюще добавил: — Завтра я расскажу вам все, что мне удастся узнать. *** Но ни завтра, ни через неделю преподобному отцу не удалось поговорить с заключенным. На все расспросы о нем начальник Фор-л’Эвека отмалчивался, словно Жоффрея де Пейрака и вовсе не было в стенах его тюрьмы. Это навело господина де Поля на определенные мысли, которыми он поделился с Анжеликой. — Его держат в такой строгости либо для того, чтобы он никому не открыл тайну, о которой вы мне поведали, либо для того, чтобы уморить в тюремных застенках. Или же рассчитывают на то, что о нем просто забудут… — Но ведь его должны судить? — в ужасе прошептала девушка, которая уже и сама не понимала, какой исход ее пугает больше — процесс над Жоффреем или же его полное забвение. — Насколько мне удалось узнать, супруга господина де Пейрака настроена очень решительно и хочет довести дело до победного конца. Но, поскольку и его величество, и его высокопреосвященство сейчас заняты подготовкой свадьбы в Сен-Жен-де-Люзе, то ей придется так же, как и нам с вами, ждать момента их возвращения в Париж, чтобы получить аудиенцию. Не беспокойтесь, дочь моя, как только это произойдет, я сделаю все от меня зависящее, чтобы его величество Людовик узнал об истинной подоплеке дела графа де Пейрака. *** Анжелика с головой погрузилась в жизнь Сен-Лазара. Ей хотелось занять каждую секунду своего времени, чтобы не сойти с ума от тягостного ожидания возвращения короля в Париж и тревожных мыслей о Жоффрее. Видя ее усердие, монастырский аптекарь со временем переложил на нее большую часть своих обязанностей, потому, бывало, она по целому дню не успевала даже присесть, не говоря уже о том, чтобы в полной мере позаботиться о малыше, которого она забрала у кормилиц в Фонтене-ле-Конт. Потому, скрепя сердце, она стала оставлять его днем монахиням, которые ухаживали за брошенными детьми в приюте для подкидышей, который Венсан де Поль распорядился построить неподалеку от монастыря. В свое время ему пришлось выдержать нешуточную борьбу с членами образованной им же конгрегации, которые недоумевали, зачем преподобному отцу вздумалось взваливать на себя такой тяжелый и неблагодарный труд, как забота о детях, не представляющих никакой пользы для общества, но требующих огромных расходов, на что он неизменно отвечал: «А не может ли быть так, что кто-то из них станет великим человеком или святым? Рем и Ромул были брошенными детьми, Моисей был найденышем». Боясь, что ее могут узнать, Анжелика не выходила за стены Сен-Лазара, как другие дочери милосердия, которые ежедневно отправлялись в больницы и тюрьмы, чтобы ухаживать там за больными и утешать словом Божьим страждущих. Их сопровождали обычно монахи ордена лазаристов, проживающие здесь же, на территории монастыря. Один из них, отец Антуан, привлек особое внимание Анжелики своей беззаветной преданностью идеям милосердия и какой-то неземной добротой, которая проявлялась в каждом его жесте и взгляде. Их знакомство началось с того, что он, без всяких просьб с ее стороны, подхватил тяжеленную корзину, наполненную разнообразными травами, которые она собирала в аптекарском огороде монастыря, и помог донести ее до кухни, где Анжелика собиралась варить свои целебные отвары. — Благодарю вас, святой отец, — проговорила она, когда монах, поставив корзину на стол, собрался уходить. — Право, сестра, разве такой пустяк стоит благодарности? — улыбнулся он ей в ответ какой-то по-детски обезоруживающей улыбкой. — И разве не присланы мы в этот мир с единственной целью — приносить пользу по мере своих сил? С этого дня она стала невольно наблюдать за ним — как он участливо беседует с больными, как напутствует монахинь перед их ежедневными трудами или играет с мальчишками из приюта в монастырском саду. Для каждого у него находилось доброе слово и ласковый взгляд, и неудивительно, что эти обездоленные с рождения дети видели в нем не только духовного пастыря, но и отца, которого у них никогда не было. Ее заботы о Мишеле также не остались им незамеченными. — У вас доброе сердце, сестра, — как-то сказал он Анжелике, когда она, взяв на руки уже изрядно подросшего мальчугана, собиралась идти спать в свою комнату, выделенную ей монахинями обители. Она пожала плечами и нежно коснулась губами лобика вовсю улыбающегося ей беззубой улыбкой младенца. — Этот малыш напоминает мне человека, которого я люблю и за судьбу которого беспокоюсь, — ответила Анжелика. — Потому я не могу сказать, что руководствуюсь в своем отношении к нему только лишь состраданием. — И тем не менее, дарить любовь ближнему, ничего не требуя взамен — высшее проявление христианской добродетели. Ведь сказано в Писании: «Любовь долготерпит, милосердствует, любовь не завидует, любовь не превозносится, не гордится, не бесчинствует, не ищет своего, не раздражается, не мыслит зла, не радуется неправде, а сорадуется истине; все покрывает, всему верит, всего надеется, все переносит». — Иногда испытания, ожидающие нас на дороге любви, становятся непереносимыми, — с горечью в голосе произнесла Анжелика и исступленно прижала ребенка к своей груди. — Ваше сердце кровоточит, сестра, — проницательно заметил отец Антуан. — Но не стоит отчаиваться — Бог посылает нам испытания, чтобы мы, преодолевая их, укреплялись в нашей вере и постигали Его замысел. — Я не отчаиваюсь, святой отец, — проговорила она, — я, вопреки всему, надеюсь на лучшее… *** — Сегодня у меня много дел в тюрьме Фор-л’Эвек, сестра, — неожиданно обратился к ней отец Антуан в один из жарких августовских дней, когда липкий изнуряющий зной заставил всех обитателей монастыря оставить свои дела на улице до момента, когда повеет блаженной вечерней прохладой. Анжелика, убаюкивающая на руках маленького Мишеля, которого тоже разморило от невыносимой жары, вопросительно взглянула на монаха. — Мне нужно принять исповеди у нескольких осужденных и приободрить одну женщину, измученную пытками. Она гугенотка, и я не знаю, будет ли она расположена беседовать с католическим священником-мужчиной, несмотря на свое тяжелое моральное положение. Потому я прошу вас пойти со мной. Мне кажется, что вы сможете найти слова, чтобы утешить ее и подготовить к последующим испытаниям. — Но… я не знаю, — Анжелика, только сейчас осознавшая, что сможет попасть туда, где держат в заточении Жоффрея, вдруг вскочила на ноги, не обращая внимания на недовольно завопившего ребенка. — Я попробую… — Вот и славно, — кивнул ей монах. — Собирайтесь, я жду вас у ворот монастыря. *** Вонь немытых тел, нечистот, крови, спертого воздуха удушающей волной нахлынула на Анжелику, и ее едва не вырвало на гнилую солому, устилающую каменный пол тюрьмы. Она с ужасом озиралась вокруг, не представляя, как в таких кошмарных условиях можно сохранить человеческий облик и не сойти с ума. Заключенные, оборванные, со всклокоченными волосами, забитые в камеры, как сельди в бочку, тянули к ней из-за решеток свои грязные, скрюченные руки. Она испуганно ухватилась за рукав сутаны отца Антуана. — Мужайтесь, сестра, — услышала она его полный участия голос. — Мы здесь, чтобы исполнить свой долг, а они — чтобы искупить свои грехи, пусть даже иногда наказание за них несоизмеримо выше тех проступков, что они совершили. — Но это же бесчеловечно — содержать их здесь, словно скот, — возмутилась Анжелика. — Они же люди, в каких бы преступлениях их не обвиняли! — Вот и напомните об этом той несчастной, к которой мы направляемся. Возможно, после всех перенесенных ею страданий она уже позабыла о том, что она такое же дитя Божие, как и все остальные, и заслуживает сочувствия и прощения. Анжелика в нерешительности остановилась на пороге камеры, в которой содержалось с добрый десяток — а то и больше — женщин, которые лежали, сидели, ходили из угла в угол и разом обратили свои лица к двери, жадно рассматривая явившуюся к ним непонятно зачем дочь милосердия. — Идите, сестра, Маргарита Бернар там, — охранник указал алебардой куда-то в угол, в темноте которого невозможно было ничего рассмотреть. — Не бойтесь, я буду прямо за дверью, — шепнул он ей чуть слышно. — Если вдруг что случится, просто крикните: «Фабрис!» — и я тут как тут. — Спасибо, — одними губами ответила девушка и направилась в указанном ей направлении. В углу на окровавленной соломе лежала темноволосая женщина в разорванной одежде. Анжелика опустилась около нее на колени и осторожно коснулась плеча несчастной. — Оставьте меня в покое, я уже во всем созналась, — простонала та и сжалась в комок, закрывая руками голову. — Маргарита, я пришла помочь вам, — мягко проговорила Анжелика. — Уходите, уходите, уходите, — со слезами в голосе повторяла женщина, пытаясь отползти от нее как можно дальше. — Оставь ее, — лениво бросила одна из сокамерниц. — После пыток она тронулась умом. Ни к чему ей твои проповеди. — Это сообщница того тулузского колдуна, который хотел избавиться от своей жены, чтобы та не мешала ему развлекаться с молоденькими любовницами, которых у него, говорят, было столько, что и не сосчитать, — охотно вступила в разговор другая. — А чтобы никто ничего не заподозрил, он травил ее малыми дозами яда, которые и давала хозяйке каждый день эта дрянь. Да только ничего у них не вышло, сцапали голубчиков и сюда упекли, — торжествующе закончила женщина. Анжелика молча выслушала эту тираду, а потом рывком отняла руки от лица распростертой у ее ног страдалицы. — Бедняжка Марго! — прошептала она, с жалостью глядя на искаженные страхом и болью черты некогда строгой и полной достоинства служанки графа де Пейрака, вместе с которой они перевязывали раны Пегилена де Лозена в отеле Ботрейи осенью прошлого года. — Фабрис! — громко крикнула Анжелика и поднялась на ноги. — Уже закончили, сестра? Что-то вы быстро, — стражник распахнул дверь и обвел подозрительным взглядом женщин, находящихся в камере. — Принеси горячей воды, и побольше, — не терпящим возражения тоном проговорила Анжелика. — Не положено… — начал было охранник, но натолкнулся на непреклонный взгляд зеленых глаз Анжелики. — Хорошо, сестра, подождите немного. — Ловко ты с ним, — уважительно протянула одна из заключенных, темноволосая толстуха с приятным, почти красивым лицом падшей женщины. — Эх, выйду отсюда — ей-ей! — пойду в монашки! Со всех сторон раздался хохот. — Не бреши, Полька, какая из тебя монашка? Ну разве что примешь постриг под жирным брюхом какого-нибудь распутного попа! — съязвила ее сокамерница. — К черту монахов с их вялыми стручками, — весело отозвалась девушка. — Мне куда больше по вкусу бравые военные. Помню, я говорила солдатам, когда еще была полковой шлюхой: «Любите меня, воины! Я истреблю ваших вшей!». — И жалкие гроши из ваших дырявых карманов! — Не без этого! Но я могла отдаться и по любви — ради прекрасных усов и крепких рук какого-нибудь офицера я забывала все свои принципы! — Тогда и правда тебе прямой путь в монашки, ведь говорит же Господь: «Возлюби ближнего своего», — женщина дернула подбородком в сторону Анжелики. — Спроси сестру, как часто ей приходится раздвигать ноги перед своим патроном, который ее сюда привел… — А ну замолчите, подлые твари! — рявкнул стражник, внося в камеру на вытянутых руках таз с водой, над которым клубился пар. — Простите их, сестра, они сами не знают, что мелят своими погаными языками. — Бог простит, — выдавила из себя Анжелика, шокированная столь непристойными разговорами. Как остальные дочери милосердия терпят это? Ведь им приходится выслушивать подобное почти каждый день. — Сдалось нам ее прощение, — хмыкнула Полька. — Думает, небось, что мы отребье, отбросы, которым не место среди приличных людей, а строит из себя святую, которая пришла наставлять нас на путь истинный. Пусть катится к черту! Анжелика, не обращая внимания на ее слова, снова опустилась на колени около Марго. — Потерпи немного, скоро тебе станет легче, — сняв со своей головы простую полотняную косынку и обнажив свернутые в тугой пучок у основания шеи золотистые волосы, она погрузила ткань в горячую воду и стала осторожно обмывать раны и кровоподтеки на теле служанки Жоффрея, которая негромко постанывала, не открывая глаз. — Почему ее не осмотрел врач? — бросила она через плечо Фабрису. — Так а кому она сдалась? — буркнул охранник. — Умрет — никто про нее и не вспомнит. Главное, что призналась в том, что от нее требовали. — Какая жестокость, — прошептала Анжелика. — Разве это по-христиански? — Это по-человечески, — отозвалась одна из женщин. — Всем на всех наплевать в этом насквозь прогнившем мире. *** В монастырском саду, согласно традиции, росли цветы, издавна символизирующие Богородицу: белые розы, лилии, фиалки, маргаритки, ирисы и ландыши. С ними мирно соседствовали пряные травы, капуста, лук-порей и пузатые тыквы, сочетая красоту и практичную пользу растений. Анжелика сосредоточенно рассматривала содержимое своей корзины, прикидывая, все ли компоненты она собрала. Шалфей, иссоп, рута, полынь… Ах да, еще нужна мята! — Сестра, — вдруг окликнул ее из-за решетчатого забора негромкий мужской голос. Анжелика быстро выпрямилась и обернулась к говорившему. — Фабрис? — ее изумлению не было предела. — Зачем вы здесь? — Хотел вас увидеть, — широкоплечий светловолосый детина вспыхнул румянцем во все лицо и смущенно потупился, будто несмышленый юнец. — Я и не знал, что на свете такие, как вы, бывают. Вы когда косынку сняли с себя тогда, в камере, чтобы раны арестантки нашей обмыть, так и пропал я… — он снова вскинул светлые, как вода в ручье, глаза на Анжелику, буквально онемевшую от этого признания. — Я знаю, что дочери милосердия не монахини в полной мере… То есть не совсем монахини****, — он запутался в словах и замолк. — Я не понимаю вас, — растерянно проговорила девушка. — Да я сам себя не понимаю, — протянул стражник из Фор-л’Эвека. — Да только ни есть, ни спать теперь не могу, только о вас и думаю постоянно. Так вот, что я хотел сказать… — спохватился он. — Вы не принимали постриг и живете в миру, значит, вы можете… это… того… ну… — Что? — поторопила его Анжелика, уже догадавшаяся, к чему он клонит. — Выйти за меня замуж! — выпалил парень и преданно посмотрел на нее. — Вы с ума сошли! — воскликнула Анжелика. — Истинно так, — подтвердил тот. — Да и кто бы не сошел, увидев такую неземную красоту? Вы в сто раз красивее, чем дева Мария, что рисуют на молитвенниках, и такая же добрая. Даже эти чертовки, которые вас хаяли, присмирели, когда увидели, какой вы на самом деле чистый ангел. Я слышал, они говорили потом, что, видно, есть Бог на свете, коли живут промеж нас люди, подобные вам. — Какие глупости! — Анжелика кусала губы от неловкости. — Я самая обычная женщина, и любая из сестер поступила бы точно так же. — Ни одна! — возразил ей Фабрис. — Много ваших у нас перебывало, молитвы бормотали да от арестантов наших шарахались, как от чумных, а чтобы так, как вы, запросто, преступнице из жалости тело, пытками искореженное, обмыть — дудки! — Фабрис, — Анжелика с трудом подбирала слова, чтобы не обидеть парня, — я тронута и вашим чувством, и вашим предложением, но не могу его принять. Я дала обещания, которые не могу нарушить. Вы понимаете меня? — она ласково взглянула на него. — Как не понять, — на его лице появилась жалостливая гримаса. — Не пара я вам… — он отвернулся и, сгорбившись, направился прочь, а потом, резко обернувшись, выкрикнул: — Я еще завтра приду! — и бросился бежать вниз по улице. — Господи, только этого мне не хватало! — всплеснула руками Анжелика, а потом громко рассмеялась абсурдности ситуации. *** — Я рад, что успел сделать все, что от меня требовалось, дочь моя, — Венсан де Поль положил руку на склоненную голову Анжелики, по щекам которой ручьем лились слезы. — Я передал ларец кардиналу Мазарини, и он заверил меня, что обязательно поговорит с королем о деле графа де Пейрака. Могу вам пообещать, что процесс будет вестись Епископским судом Парижа, и я сам тщательно выберу судей, в чьей справедливости буду уверен. Церковь не оставит своего сына и не позволит свершиться беззаконию! К ним подошел стоящий неподалеку отец Антуан: — Святой отец, я вижу, вы очень утомлены, позвольте отвести вас в вашу келью. — И правда, — согласился с ним Венсан де Поль. — Позовите-ка сюда еще брата Франсуа, боюсь, вы один не справитесь. Когда два священника подхватили на руки его уже почти невесомое тело, отказывающееся служить своему хозяину, он весело произнес, обращаясь к Анжелике: — Вот я теперь большой человек, точно епископ! — и она вымученно улыбнулась ему сквозь слезы. Едва его вынесли из часовни Сен-Лазар, Анжелика упала на колени перед иконой Божьей Матери, шепча горячие молитвы о выздоровлении преподобного отца. Но Бог уже твердо решил призвать к себе своего ревностного слугу, и 27 сентября 1660 года Париж содрогнулся от горькой новости о его смерти… ____________________________ * «Сганарель, или Мнимый рогоносец» — одноактная пьеса в стихах Мольера, написанная в 1660 году. Впервые представлена 28 мая 1660 г. в парижском театре Пти-Бурбон. ** Реплики Гарпарона из комедии «Скупой». *** 8 мая католики вспоминают явление святого Архангела Михаила на горе Гаргано в Италии. **** Дочери милосердия — общество апостольской жизни, то есть его члены не приносят монашеских обетов. Венсан де Поль так охарактеризовал устав конгрегации — «их монастырём будут дома больных, их капеллой — приходская церковь, их кельей — снимаемая комната, их решёткой — страх Божий».