Волею судьбы.

Они подъезжали к Ньору — главным воротам Марэ Пуатевен*. Ранние зимние сумерки накрывали древний город графов де Пуатье сиреневой дымкой, что придавало ему вид необычный и почти сказочный. Только огромный старинный замок с величественными великанами-донжонами по краям — холодный, строгий, с голыми каменными стенами, устремленными ввысь — привносил в картину, раскинувшуюся перед путниками, отголосок реальности. Гонтран восхищенно присвистнул. — Эх, было бы у меня время, я сделал бы набросок всего этого великолепия! Какой контраст, какие краски… Ты знаешь, — внезапно обратился он к сестре, — что эту крепость построил муж Алиеноры Аквитанской, Генрих II? Анжелика отрицательно покачала головой. Брат скорчил презрительную гримасу. — Да уж, смотрю, монашки в Пуатье не слишком утруждались заботой о твоем образовании! Или ты сама не горела желанием зубрить скучные науки, а, сестренка? — Кто бы говорил, братец! — огрызнулась Анжелика, уязвленная насмешкой Гонтрана. Можно подумать, он сам семи пядей во лбу! — Бьюсь об заклад, что и ты не был примерным учеником нашего кюре в Монтелу, — она едва не показала ему язык, как в детстве, но сдержалась и с вызовом произнесла: — Зато я помню легенду, которую рассказывала нам Фантина о ньорском драконе! — Ах, дааа, — протянул Гонтран неуверенно. — Что-то припоминаю… — Расскажите нам ее, мадемуазель, — раздался голос Мольера из глубины повозки. — Ваша история скрасит нам то время, которое мы потратим на поиск гостиницы. Если память мне не изменяет, то постоялый двор «Золотой шар»** находится где-то неподалеку… Помнишь, Лагранж, мы останавливались там, когда приезжали в Ньор в прошлый раз? — Да уж, такое не забыть! — отозвался, не оборачиваясь, молодой человек, сидящий на козлах и правящий мулом. — Мы еще надрались тогда, как свиньи, этим чертовым ньорским ликером из дягиля***… Как его там, «Анжелика»? — Точно, «Анжелика»! — воскликнул толстяк Гро-Рене, приобнимая свою жену Терезу. — Туда еще добавляют миндаль, корицу, мускатный орех… — он даже причмокнул от удовольствия. — Трава ангелов! Божественный напиток! — Как поэтично в устах этих выпивох звучит ваше имя, — граф склонился к уху Анжелики и негромко рассмеялся. — Мне уже не терпится отведать этот легендарный местный деликатес! Кстати, о легендах, — Жоффрей повысил голос, обводя взглядом сидящих в повозке актеров. — Я тоже не отказался бы услышать историю о драконе! — и он ободряюще улыбнулся девушке. Анжелика глубоко вздохнула, собираясь с мыслями, и начала рассказ. — В стародавние времена, на том самом месте, где сейчас возвышается замок Ньор, стоял маленький городок, затерявшийся среди болот Пуату, поросших высоким камышом. А среди этих болот, в узком ущелье, жил страшный дракон, который часто наведывался в городок и забирал детей и женщин. Мужчины никак не могли одолеть его, ибо он был хитер, силен и изворотлив. Много слез пролили местные жители, теряя своих близких, — девушка перевела дух и с удовольствием отметила, что ее внимательно слушают. — Однажды один солдат, которого звали Жак Аллоно, был приговорен к смертной казни за дезертирство. Перед казнью он стал умолять помиловать его, предлагая взамен убить дракона. На него надели рыцарские доспехи, он опустил забрало на шлеме и двинулся к страшному ущелью, вооруженный острым мечом и прочным щитом. Долго длилась битва, но солдат все же сумел воткнуть меч прямо в горло чудовища. Изрыгая страшный рев, дракон начал метаться в предсмертных судорогах, заливая все вокруг своей кровью. Солдат, радуясь победе, снял шлем, и в этот момент, — Анжелика сделала драматическую паузу и продолжила трагическим шепотом, как это делала Фантина, желая как можно сильнее напугать ребятишек де Сансе, — дракон откусил ему голову! Они оба одновременно испустили последний вздох… Тело дракона водрузили на телегу и возили по городу, показывая всем, а бедного солдата похоронили на солдатском кладбище и поставили ему надгробный камень, описав на нем его подвиг. Говорят, этот камень существует до сих пор… Последняя фраза медленно угасла в воцарившейся вокруг торжественной тишине, наполненной неподдельным интересом спутников к рассказу девушки. Актёры выдержали невероятно долгую паузу, прежде чем разразиться бурными аплодисментами, желая таким образом, видимо, подчеркнуть всю степень своего восхищения от только что услышанной истории. Анжелика раскраснелась от удовольствия и взглянула на графа, ожидая его реакции. — Прекрасное напоминание о набегах людей с Севера и их устрашающих драккарах, увенчанных драконьими головами, — одобрительно проговорил Жоффрей де Пейрак. — Удивительно, как богата людская фантазия и какие необычные формы принимают реальные события, преломленные в призме народных сказаний, — он поцеловал кончики пальцев Анжелики. — Прекрасная история, благодарю вас, мадемуазель. — Ты и вправду неплохая рассказчица, сестра, — нехотя поддакнул графу Гонтран. — Я как будто побывал на кухне Монтелу около нашего старого прокопченного очага. О, а расскажи еще про Жиля де Ре**** и черную башню Машкуля, — его глаза загорелись от нахлынувших воспоминаний, а голос задрожал от возбуждения. — Ну, это уже в следующий раз, — Лагранж засунул голову внутрь повозки и задорно улыбнулся, — где-нибудь около жаркого костра в дремучем лесу. А сейчас нас ждут зажаренные в масле сардины, морской язык в сливочно-чесночном соусе, козий сыр и местная, тающая во рту ягнятина! Прошу вас, господа, — он отвесил спутникам дурашливый поклон. — Мы прибыли в «Золотой шар»! *** В таверне было весело и шумно. Все столы были заняты, но золотой луидор, переданный Жоффреем хозяину постоялого двора, сотворил чудеса, и им выделили отдельный кабинет, в который служанки тут же начали заносить вино, пиво, сидр, тарелки с мясом и сыром, рыбу на шкворчащих сковородках — видимо, только что снятых с огня. Мальчишка, вбежавший с охапкой дров, начал споро растапливать сложенный из крупных, плотно подогнанных друг к другу камней камин, находившийся в глубине комнаты, и от него почти мгновенно потянуло блаженным теплом. — О, такое путешествие мне по нраву! — Гро-Рене скинул сапоги и протянул ноги в мокрых чулках к очагу. От них тут же повалил пар. — Тереза, крошка, подай мне бокал вина! — Встань и возьми себе сам, — отозвалась заботливая женушка и, поспешно налив вина из глиняного кувшина в пузатый кубок, протянула его только что вошедшему графу де Пейраку. — Согрейтесь с дороги, мессир! Мы-то ко всему уже привычные, а вам такие переезды в новинку, — она одарила мужчину соблазнительной улыбкой и, словно невзначай, коснулась ладонью своих темных, чуть растрепавшихся локонов. — Право, мне так неловко — я, должно быть, ужасно выгляжу… — Смею уверить вас, прекрасная Маркиза, — он с церемонным поклоном принял из ее рук бокал с вином, — ваше очарование неизменно, как яркое сияние Северной звезды в небесах. А что касается меня, то я бывал в условиях и похуже. И в гораздо менее приятных компаниях, — он отсалютовал ей фужером. — Но я благодарю вас за ваше участие. Обернувшись к Анжелике, которая едва сдерживала закипающий в ней гнев, видя столь бесцеремонные заигрывания актрисы с Жоффреем, он проговорил: — Идемте к столу, моя дорогая, вам нужно согреться и поесть. Дорога была долгой и трудной, и вы, должно быть, совсем выбились из сил, — он подвел ее к уже сервированному столу, поставил на него бокал, переданный ему Терезой, помог Анжелике расшнуровать завязки плаща и, аккуратно перекинув его через локоть согнутой руки, осведомился с преувеличенным вниманием: — Что вы желаете отведать? Ягненка или рыбу? И то, и другое пахнет просто восхитительно! — его глаза откровенно смеялись. — Позвольте налить вам вина. Возможно, здешние не такие тонкие, как на моей родине, в Аквитании, но тоже весьма изысканные… — Благодарю вас, господин де Пейрак, — глаза Анжелики на мгновение стали почти темными, настолько ее разозлил этот спектакль, — но я в состоянии сама за собой поухаживать. Вы же можете вернуться к беседе со столь очаровавшей вас дамой, — с этими словами она уселась на стул, обращенный высокой спинкой к камину, и налила себе, назло графу, полную кружку сидра, которую тут же опустошила, едва не закашлявшись от неожиданной крепости напитка. — Еще сидра? — он наклонился к ней с заговорщицкой улыбкой. — Или вы предпочтете, чтобы я распорядился насчет ньорского ликера из дягиля? — Как вам будет угодно, сударь, — холодно отозвалась Анжелика, изящным движением пальцев выуживая с общего блюда кусок буженины. — Но думаю, вам лучше осведомиться об этом у мадемуазель Дюпарк. Уверена, она более сведуща в подобных вопросах. Как и во многих других. — Неужели ревность? — в его черных глазах заплясали веселые искорки. — А я думал, что вы навсегда оставили ее в доме госпожи де Марильяк на Фосс-Сен-Виктор! Она бросила на него быстрый взгляд. — Там я оставила свои сомнения в отношении прошлого, но не настоящего, — проговорила она. — Ну что ж, остается только надеяться, что ваши сомнения не коснутся нашего с вами будущего, — он легко поцеловал ее в полуоткрытые, готовые возразить ему губы и отошел к камину, чтобы перекинуться парой слов с мэтром Мольером, не забыв прихватить с собой бокал вина, налитый для него нахальной актрисой. Плащ Анжелики он оставил на лавке, на которую спустя мгновение плюхнулся Гонтран, помогавший Лагранжу и Луи Бежару распрягать мулов и заносить в таверну ценные вещи, которые труппа не решилась оставить в повозках. — Я голоден, как черт! — Гонтран наколол на вытащенный из-за пояса нож сразу несколько рыбин и отправил их прямиком рот. — Какое блаженство, — он налил себе, как и Анжелика до этого, сидра. — Эх, сюда бы еще музыкантов… — мечтательно протянул художник, опрокидывая в себя наполненную до краев кружку. — За чем же дело стало? — отозвался от камина Гро-Рене. — Можешь пойти в общий зал, там сейчас потешает публику Грязный поэт с Нового моста*****. Видимо, ему осточертел Париж, раз его занесло так далеко от столицы. — Я думал, что он только памфлеты пишет, — Гонтран уже принялся за нежную ягнятину. — И бренчит иногда на гитаре по трактирам, — пожал плечами Мольер. — Когда голод наступает на пятки, то будешь рад любой работенке. — Зовите его сюда! — воскликнула Маркиза. — Я обожаю малыша Клода, он такой забавный! — Потому что волочится за каждой юбкой и рассыпает комплименты любой мало-мальски привлекательной девчонке? — нахмурился ее муж. — Не будь занудой! — Тереза закатила глаза. — Мы ведь пригласим его сюда не для того, чтобы он расточал нам любезности, — она расправила кружева на корсаже и одернула юбку, — а для того, чтобы он спел нам и развлек какими-нибудь парижскими сплетнями. А что до комплиментов, то и в этой комнате есть те, кто умеет говорить их дамам, — со значением произнесла она, устремив влажный взгляд широко распахнутых глаз в сторону графа де Пейрака. Анжелика изо всех сил сжала кружку, которую держала в руках. — Ее наглость переходит всякие границы! — прошипела она, словно взбешенная фурия. Гонтран откинул голову назад и расхохотался. — Да ты никак ревнуешь, сестричка? — прошептал он ей прямо в ухо, обняв за плечи. — Брось, на кой она ему сдалась, разве что поразвлечься разок, да и то вряд ли. Такие важные господа, как этот тулузский вельможа, предпочитают что-нибудь поизысканнее. Кроме того, — Гонтран посерьезнел, — если он обидит тебя, то будет иметь дело со мной. Можешь не беспокоиться, я не побоюсь его шпаги! — Спасибо, — Анжелика с благодарностью посмотрела на него. Присутствие брата рядом наполнило ее спокойствием и ей даже стало немного стыдно за свою несдержанность. В самом деле, почему Жоффрей не может быть любезен с Терезой Дюпарк? Его природное обаяние и врожденная галантность всегда привлекали и будут привлекать к нему женщин. Ей нужно научиться мириться с этим, иначе ему быстро наскучит вечно недовольная и сварливая спутница. До нее донесся голос актрисы, игриво расспрашивающий графа о карте Страны нежности: — Я согласна с Клелией, что возыметь к кому-нибудь нежность можно лишь по трем причинам: или вследствие великого уважения, или из благодарности, или повинуясь сердечной склонности, — она в наигранном смущении опустила ресницы. — И потому река Нежности-на-Склонности катит свои воды легко и непринужденно вдоль берегов без всяких селений, поскольку у нее нет необходимости ни в каком временном пристанище на пути к Неведомой земле. — Смею вам напомнить, что река Душевной Склонности впадает в море, называемое Опасным, — Жоффрей поднес бокал с вином к губам и сделал небольшой глоток, — ибо немало опасностей подстерегает и женщину, и мужчину, перешедших за границы Новообретенной Дружбы. Что же касается Неведомой Земли, то мало кому известно, что там находится. — А вам, мессир, это известно? — напрямик спросила его Тереза, словно отбрасывая в сторону всякие условности. — Нет, мадемуазель, — граф де Пейрак покачал головой и взглянул поверх плеча собеседницы на сидящую за столом Анжелику. — Я такой же путник, как и любой другой, следующий дорогой Любви. Проследив за его взглядом, лицо Маркизы на миг исказилось от досады, но она быстро взяла себя в руки. — Жан-Батист, — обратилась она к Мольеру, — вы же хотели позвать сюда Клода? Думаю, сейчас самое время! *** — О-ля-ля! — радостно воскликнул поэт, едва переступив порог комнаты и подняв обе руки вверх в знак приветствия. В одной была зажата гитара, а в другой — недопитая бутылка самого дешевого вина. — Сколько здесь красоток, у меня разбегаются глаза! — Это все от выпивки, Малыш, — по-дружески хлопнул его по плечу подошедший Лагранж. — Может тебе и приелись хорошенькие мордашки, а вот бедному поэту редко перепадает счастье ими любоваться, — парировал Клод. — Тереза, ты прекрасна, как первая распустившаяся весной роза! — он звонко расцеловал зардевшуюся актрису в обе щеки. — Арманда, детка, не смущайся, я не срываю нераскрывшиеся бутоны в чужих садах! — целомудренно чмокнув девушку в лобик, он мимоходом подмигнул смущенному Мольеру******. — Мадлен, — Клод положил голову на пышную грудь зрелой, но все еще очень привлекательной актрисы, — ты рано перешла на амплуа тетушек и матерей, я все еще вижу тебя в роли горячих любовниц, — она со смехом потрепала его по непокорным кудрям. — О, да у вас появилась новенькая, — он остановился напротив Анжелики. Поставив на стол свою бутылку и небрежно прислонив к лавке гитару, поэт задумчиво постучал согнутым пальцем по нижней губе. — Хм, мне знакомо твое лицо… Мы не встречались раньше, прелестное создание? Мужчина показался ей смутно знакомым, но она отрицательно покачала головой. Еще не хватало, чтобы Жоффрей стал расспрашивать ее о столь сомнительном знакомстве! — Где же я мог тебя видеть? — он все еще не сводил с нее внимательных глаз. — Не каждый день встретишь такое совершенство черт. Клянусь, Мадонна Рафаэля тебе и в подметки не годится! Что ты забыла в этом балагане? — Клод бесцеремонно взял ее руку и поднес к своим губам, жадно облобызав тонкое запястье. — Твое место на сцене Королевского театра, а может быть, и в постели самого короля, — он разразился заливистым смехом, который прервал спокойный голос графа де Пейрака: — Месье, я попросил бы вас придержать ваш длинный язык, пока его не укоротила моя шпага. Клод медленно обернулся к нему и, прищурившись, протянул: — Покровитель муз? Тогда все понятно… Нижайше прошу меня простить за мою дерзость, я не знал, что преступаю границы дозволенного, говоря правду. Жоффрей усмехнулся. — Мадемуазель не актриса, она моя спутница, — со значением проговорил он. — Но соглашусь с вами, что Мадонна Рафаэля и впрямь лишь жалкая копия рядом с прекрасным оригиналом. — У вас определенно отменный вкус к живописи, — кивнул поэт и взял в руки гитару. — Надеюсь, он будет чуть менее предвзят в отношении музыки, поскольку пою я отвратительно. Ты будешь Музою дурною, Коль из боязни высоты Откажешься подняться ты На башню Нотр-Дам со мною. Согласна? Ну, тогда держись! Вот мы почти и добрались. Воспрянешь духом здесь мгновенно. Мой бог! Какая благодать! Ведь без очков конец Вселенной Отсюда можно увидать. А сколько диких сов и галок! И гнезд не меньше, чем в лесу! Вниз глянешь — человек внизу Подобен мошке: мал и жалок. Я вижу церкви и дома, А флюгеров — так просто тьма, Не сосчитаешь их на крышах… И воздух здесь совсем иной, И звери прячутся здесь в нишах, Когда нисходит мрак ночной. Поверить лишь теперь я смею, Что так велик Париж, чей вид Кого угодно удивит, Клянусь чернильницей моею. Неаполь, Лондон и Мадрид, Рим, Вена, и Вальядолид, И вся турецкая столица, Да и другие города, В его предместьях разместиться Вполне могли бы без труда.******* Закончив петь, он прижал рукой струны, гася последние звуки, и жалобно проговорил: — Ну что, господа хорошие, заработал я себе на кусок хлеба с мясом? Или вы закидаете меня гнилыми яблоками? — Определенно заработал, присаживайся ко мне! — Гонтран подпихнул к нему тарелку с недоеденным ягненком. — И не только на хлеб, но и на доброе вино! — он наполнил его бокал доверху. — Это твой поклонник за все платит, красавица? — вполголоса сказал Клод, обращаясь к Анжелике. — Если да, то я не буду распускать ни руки, ни язык, потому что это вино определенно стоит моего вынужденного воздержания в отношении твоей обворожительной персоны. — Буду вам премного благодарна, сударь, — вздернула подбородок Анжелика и скрестила руки на груди. Каков наглец! Поэт подавился куском ягнятины и отчаянно закашлялся, с силой ударяя себя кулаком в грудь. — Да ты… вы знатная дама, — наконец прохрипел он. — Кто бы мог подумать! Не буду даже спрашивать, каким ветром вас занесло сюда… — Клод вдруг замолчал, а потом его лицо озарила широкая улыбка. — Я вспомнил, где тебя видел! И он негромко запел: На ступенях Дворца Сидит прекрасная дева Лон-ла, Сидит прекрасная дева!.. «Я — ветер. Ветер с окраины деревни Берри. Когда крестьяне косили сено, они скосили и меня…», — промелькнуло полузабытое воспоминание в голове Анжелики. Да, без всяких сомнений, это был он — первый мужчина в Париже, который в необычной, но весьма романтичной манере попытался завязать с ней знакомство неподалеку от Дворца правосудия. — Тогда я подумала, что вы сумасшедший, — невольно вырвалось у нее, и Анжелика улыбнулась, желая смягчить свою бестактность. — Что сумасшедший, что поэт — это, в сущности, одно и то же! — беспечно отозвался Клод. — Оба восхищаются тем, чего не дано увидеть обычным людям. — Прекрасно сказано, месье, — поэт вздрогнул от обманчиво любезного голоса графа де Пейрака, раздавшегося у него за спиной, и втянул голову в плечи. — Вы не одолжите мне свою гитару? Наши дамы заскучали, и мне хотелось бы их развлечь. — Как вам будет угодно сударь, — понятливо кивнул Клод и, подхватив блюдо с недоеденным мясом, стремительно ретировался на другую сторону длинного стола, где играла в карты мужская половина труппы. Женская весело щебетала у камина, потягивая из кружек горячее вино с пряностями. — Пожалуй, я тоже пойду, — Гонтран неловко поднялся с лавки и потянулся, оглушительно хрустнув суставами. — Я точно не дама, и ваши мадригалы вряд ли предназначаются мне. Граф проводил его взглядом и посмотрел на Анжелику. — Могу я сесть подле вас, сударыня? — почтительно осведомился он. Не дожидаясь разрешения, Жоффрей опустился рядом, опершись локтем на изгиб гитары. — Вы все еще сердитесь на меня? — Нет, — она смущенно улыбнулась. — Скорее, это вы должны на меня сердиться. Право, сама не знаю, что на меня нашло… — Ревность — отличная приправа для пылкой любви, моя дорогая, — он стал осторожно перебирать струны гитары, рождая красивую и незнакомую ей мелодию. — Не пренебрегайте ею и впредь, ведь тот, кто не ревнует, не умеет любить. — Это Андре ле Шаплен? — догадалась Анжелика. — Вы помните, как я рассказывал вам о нем? — немного удивленно, но с одобрением проговорил граф. — Что ж, стоит признать, что вы полны скрытых талантов, одним из которых, несомненно, является ваше желание познавать все новое и неизведанное и пытаться постигнуть то, что скрыто от других. — Это потому, что я хочу понять вас, Жоффрей, — негромко произнесла она, наслаждаясь звуком его имени, сорвавшимся с ее уст. — В этом мы с вами похожи, — ответил он, не переставая играть. — Я тоже отчаянно стремлюсь узнать, что скрывается за вашими зелеными глазами, вызывающими в памяти безмятежные луга и бурный океан… Анжелика не заметила, как в мелодию вплелись слова, и вот ее уже уносила вдаль река Сердечной склонности, о которой говорила Тереза Дюпарк, властно увлекая в море Блаженства, с легкостью минуя все опасные рифы на этом пути. И словно вторя ее мыслям, Жоффрей пел: Очи цвета морской волны, О, меня захлестнули они. Я плыву, утонувший в любви, Без руля по волнам ее сердца. В ее дивных зеленых очах, Словно ранней весною в пруду, Отражаются звезды. *** — Господа! — в кабинет заглянул хозяин «Золотого шара». — Не желаете ли насладиться изысканным вкусом «Анжелики» после столь сытного ужина? Он отлично тонизирует, стимулирует пищеварение, быстро снимает боль, усталость и спазмы… — Да это амброзия в чистом виде! — воскликнул Гро-Рене, приподнимаясь со стула. — Несите две — нет! — три бутылки! У меня как раз жуткие желудочные спазмы после всех этих разносолов. — Полегче, милый, — осадила его Тереза, — иначе ты опять заснешь под столом, как это уже было в прошлый раз. — Несите пять, — распорядился граф де Пейрак, перекинув хозяину еще один луидор. Пятясь задом и непрестанно кланяясь, трактирщик поспешил исполнить приказание щедрого постояльца. — Мне не терпится попробовать эту достопримечательность вашего края, — Жоффрей уже отложил в сторону гитару и пересадил Анжелику к себе на скамью, крепко прижав к себе. — Надеюсь, отведав травы ангелов, я достигну Неведомой Земли, где, как говорят, эти прекрасные создания и обитают. — Несомненно, — рассмеялась Анжелика, блаженствуя в его объятиях. Неожиданно для себя самой она перестала переживать о том, что скажут окружавшие их люди, и почувствовала себя смелой и дерзкой — то ли от выпитого сидра, то ли от той околдовывающей силы, которая исходила от любимого ею мужчины, а быть может, и от избытка чувств, бурлящих в ней и требующих выхода. — Главное, не потеряйте голову прежде, чем ступите на ее берега. — Я уже давно потерял голову от вас, мой ангел, — пробормотал он, зарываясь лицом в волосы девушки и вдыхая дурманящий аромат ее тела. — С того самого дня, как впервые увидел вас у Нинон. — Вы были тогда не очень-то любезны, — она лукаво взглянула на него. — Долгое время я думала, что в лучшем случае безразлична вам, а в худшем — что вы считаете меня глупой провинциалкой, не умеющей вести себя в обществе. — Вы были как глоток свежего воздуха в мрачной тюрьме, в которой я тогда пребывал, сам не осознавая этого, — Жоффрей осторожно очертил кончиками пальцев тонкий овал ее лица и мягко скользнул по полуоткрытым губам. — Лучом солнечного света, пробившимся ко мне сквозь узкую бойницу затхлой, едва не похоронившей меня за своими неприступными стенами темницы. Когда случай привел вас в Ботрейи, я на миг позабыл о том, что в нем живёт другая, связанная со мной брачными узами, но чужая мне женщина, ведь там все было создано для вас, в мечтах о вас, хотя мы не были даже знакомы… Мой дом ждал звуков ваших шагов, нежных переливов вашего голоса, чтобы обрести, наконец, свою душу. Анжелика, завороженная, слушала его, боясь вздохнуть, а он смотрел на нее так, словно в ее глазах, обращенных к нему, был заключен единственный смысл жизни… — Мессиры и дамы! А вот и наша знаменитая «Анжелика»! — торжественный голос трактирщика заставил их вынырнуть из восхитительной неги, в которой они пребывали, и обернуться к двери. — Прошу, наслаждайтесь! — хозяин сгрузил на стол поднос с пятью закупоренными бутылками, стаканами и ведерком, доверху наполненным колотым льдом. — Не забудьте добавить в свои бокалы лед, господа, — напутствовал он. — Ведь «Анжелика» — это тот самый напиток, который согреет вас, оставаясь при этом ледяным. — Прекрасный тост! — Клод подхватил одну бутылку и ловко откупорил ее. — Воистину, это применимо и к женщинам — чем холоднее к нам красотка, тем жарче пылает наша страсть! — он наполнил стаканы, добавил в них лед и сделал приглашающий жест рукой: — Разбирайте, друзья! Вкусите ангельской травы, дабы узреть Рай! — Мессир, — к уху Жоффрея склонился трактирщик, желая сохранить сказанное в тайне от остальной компании, но Анжелика, все еще сидевшая тесно прижавшись к графу, расслышала все до последнего слова. — Негоже вам ночевать вместе со всеми здесь, в общей комнате. Осмелюсь предложить вам покои наверху. Там вам, несомненно, будет удобнее. — За отдельную плату, я полагаю? — насмешливо приподнял бровь граф де Пейрак, доставая из кошеля на поясе еще несколько монет. — Я принимаю ваше предложение, мэтр. Подготовьте там все для меня и моей… супруги, — от этого слова сердце в груди Анжелике пустилось в стремительный галоп. — Я хочу, чтобы эта ночь запомнилась ей, как лучшая в ее жизни. — Не извольте беспокоиться! — хозяин таверны изогнулся в угодливом поклоне. — Королева позавидует тому комфорту, что будет вам предоставлен. — Очень на это надеюсь, — взмахом руки отпустил его Жоффрей. — А теперь, — обратился он к Анжелике, — я хочу испытать силу чар болотной феи, — он качнул в руке стакан с ликером, и по зеленой поверхности напитка заплясали золотистые блики от камина. — У него цвет ваших глаз, душа моя. Думаю, что пришло, наконец, время испробовать его на вкус… *** Поднявшись на второй этаж, граф подхватил Анжелику на руки, чтобы перенести через порог приготовленной для них комнаты. Она, смеясь, обняла мужчину за шею и прижалась к нему всем телом. — Действительно, трактирщик постарался на славу, чтобы угодить нам, — одобрительно произнес Жоффрей, бережно усаживая девушку на широкую деревянную кровать с высокой резной спинкой, застеленную легким шелковым покрывалом цвета лаванды. Анжелика огляделась по сторонам. Края балдахина, свисающие с круглой конструкции, прикрепленной к потолку, были прихвачены по краям широкими атласными бантами, спускаясь по обе стороны постели красивыми складками. Толстый ковер с выпуклыми цветами, лежащий на дощатом полу, полностью заглушал звуки шагов и придавал комнате вид практически домашний, и Анжелика заподозрила, что это покои принадлежат дочери или жене хозяина постоялого двора, которым этой ночью придется, видимо, довольствоваться менее комфортными условиями. В углах комнаты стояли жирандоли с тлеющими в них углями, в камине напротив кровати весело потрескивал огонь. Жоффрей, сняв камзол и оставшись в одной рубашке с распахнутым воротом, в вырезе которой была видна его смуглая грудь, подошел к круглому столику, придвинутому к небольшому окну с плотно закрытыми ставнями. Там стоял поднос с бутылкой охлаждающегося в серебряном ведерке шампанского, двумя хрустальными бокалами и тарелкой с тонко нарезанными кусочками сыра и ветчины. Сбоку свисала кисть упругого зеленого винограда, завершая этот весьма аппетитный натюрморт. — Шампанское надо пить после жаркой ночи с возлюбленной, чтобы подкрепить силы, — граф достал бутылку из ведерка и повернулся к Анжелике, — но если вы пожелаете, то мы можем открыть ее прямо сейчас, чтобы отметить наш успешный побег из Парижа. В его голосе, чуть хрипловатом от только что выпитого ликера, а может, и от скрытого волнения, она уловила какие-то новые интонации, заставившие ее затрепетать. Вся смелость и решительность, переполнявшие ее ещё пару мгновений назад, вдруг куда-то испарились, и Анжелика внезапно осознала, что они здесь совсем одни — мужчина и женщина, давно стремящиеся соединиться, но пока все еще балансирующие на тонкой грани взаимного влечения и утвержденных обществом строгих запретов. — Я хотела бы освежиться с дороги, — тихо произнесла она, вставая с кровати и подходя к камину, на широкой полке которого стоял, согреваясь, большой кувшин с водой, утопая в широком, расписанном синей глазурью фаянсовом тазу. — Я думаю, — его руки легли ей на плечи и несильно их сжали, — нам обоим это не помешает. Позвольте, я помогу вам. Анжелика почувствовала, как ловкие пальцы Жоффрея развязывают шнуровку ее корсажа, распускают завязки верхней и нижней юбок, стягивают с плеч тонкую сорочку… — Подождите, — взмолилась она, умирая от смущения под его обжигающим взглядом и лихорадочно ища причину, чтобы на время омовения выпроводить его из комнаты. — Здесь всего один кувшин с водой. Не могли бы вы… — Как вы обольстительны в своей невинности, — он на мгновение припал губами к основанию ее шеи, где в бешеном ритме билась синяя жилка, а затем вышел за дверь, плотно прикрыв ее за собой. Облегченно вздохнув, Анжелика спустила с плеч рубашку, небрежно откинув её в сторону, сняла с каминной полки таз, поставила его на пол и налила туда немного воды. Встав в него обеими ногами, она ощутила приятное тепло, окутывающее ее ступни. Жар от камина не давал ей замерзнуть, и она, постепенно приходя в себя, стала медленно водить по своему телу намыленной губкой, скользя по плечам, упругой груди, животу, стройным ногам, спине… Задев нечаянно края неплотно завязанной на голове косынки, Анжелика почувствовала, как ее волосы волной падают сначала ей на плечи, потом ниже, касаются поясницы, и вот уже они окутывают всю ее фигуру золотистым шелковым плащом, прилипая к влажному телу. — О нет! — с досадой воскликнула она, тщетно пытаясь привести прическу в порядок, но тут дверь в комнату распахнулась, и Жоффрей застыл на пороге, ошеломленный открывшейся ему картиной. — Ах… — только и смогла произнести Анжелика, поспешно повернувшись к нему спиной и безуспешно ища взглядом сорочку, чтобы прикрыть наготу. Увы, та лежала слишком далеко, и ей пришлось выскочить из таза, чтобы схватить с кровати покрывало. Наспех запахнувшись в него, она опустила глаза, не смея поднять их на графа и буквально изнемогая от чувства неловкости. Сквозь грохочущее в ушах сердце, Анжелика едва услышала, как в замке повернулся ключ. Жоффрей подошел к ней, поставил принесенный кувшин поближе к огню и стянул с себя рубашку. — Вас не затруднит полить водой мне на руки? — его тон был на удивление спокоен, учитывая то, что он только что увидел. — Конечно, — сбивчиво пробормотала Анжелика и, затянув покрывало на груди потуже, подошла к склонившемуся над тазом мужчине, который протянул к ней сложенные ковшиком ладони. — Вот так, — весело сказал Жоффрей, когда она осторожно налила туда немного воды, и стал энергично умываться, нисколько не волнуясь о летящих во все стороны брызгах. — Будьте так любезны, полейте еще, — и Анжелика снова налила ему воды, теперь уже смелее, — а то мне кажется, что так талантливо нанесенный вашим братом грим въелся в мое лицо навечно, сделав его еще более привлекательным для прекрасных дам. Как вы считаете? — и он озорно ей подмигнул. — Вы уже весь мокрый, — улыбнулась она, невольно любуясь, как по его поджарому крепкому телу стекают тонкие струйки, тяжелыми каплями падая вниз. — Если вы испортите этот прекрасный ковер, — девушка указала на изрядно намокший кусок, на котором стоял граф, — то трактирщик завтра стребует с вас астрономическую сумму, упирая на то, что его ему подарил сам король, останавливаясь здесь как-то на постой. Они оба рассмеялись, представив лицо хозяина постоялого двора утром, когда тот будет подсчитывать убытки и причитать о своей горькой доле. — К черту его! — беспечно ответил Жоффрей. — Надо было не скупиться и установить здесь ванну… Ну вот, теперь я чувствую себя гораздо лучше, — удовлетворенно произнес он и взглянул на стоящую перед ним девушку с кувшином в руках. — Ба, да вы вся в мыле! — неожиданно воскликнул он, пристально оглядывая ее с головы до ног. Анжелика опустила вниз растерянный взгляд. — Похоже, я… не успела его смыть, — пробормотала она. И действительно, ее кожу покрывал тонкий слой ароматной пены. — Ну-ка, полезайте обратно, — деловито распорядился граф, и Анжелика покорно встала ногами в таз. — Так, — он завел руку ей за плечи и коснулся струящихся вдоль спины пшеничных прядей. — Поднимите вверх ваши волосы, моя красавица. Вы же не хотите, чтобы они намокли?.. Анжелика застыла перед ним, словно статуя, с поднятыми вверх руками, придерживающими пышные локоны, которые обрамляли ее лицо золотым ореолом. Подсвеченная сзади ярким пламенем камина, подчеркивающим все соблазнительные изгибы ее тела, легко угадывающиеся под мокрым насквозь покрывалом, она чувствовала себя совершенно беззащитной в этой невольно выставленной напоказ наготе. Став девушке за спину, Жоффрей начал поливать ее водой из кувшина, легко, почти невесомо очерчивая свободной рукой длинную гибкую шею, плечи, чуть выступающие над краем лавандового шелка лопатки… — Как вы прекрасны, любовь моя! Словно изваянная древним скульптором из розового мрамора богиня… — шептал он, лаская дыханием ее затылок. — Вы и представить не можете, как я был поражен, узнав в чертах Афродиты, украшающей холл моего отеля и многие месяцы притягивающей мой восхищенный взгляд, ваши черты. Мне казалось, что подобное совершенство могло быть только плодом фантазии художника, но никак не существом из плоти и крови, небожительницей, а не смертной, ходящей по одной со мной земле, — его рука нежно провела по тонкой ключице и опустилась ниже, уверенно накрыв небольшой холмик спрятанной в складках шелковой ткани груди и коснувшись навершия мгновенно затвердевшего соска. Анжелика едва не застонала от резко нахлынувшего наслаждения, вздрогнув всем телом и подавшись вперед, навстречу более смелой ласке. — Тогда я начал осознавать, что наша встреча не была случайностью, что все было предопределено свыше, но я строптиво восставал против судьбы, желая во всем руководствоваться лишь своим разумом и наивно полагая, что его одного будет достаточно, чтобы крепко держать в руках течение собственной жизни, — его ладонь легла на её живот, а губы прижались к обнаженному плечу, прокладывая дорожку из поцелуев к маленькому ушку. — Теперь я знаю, что разум бессилен перед силой чувств, сносящих все преграды на своем пути… — медленно развернув Анжелику лицом к себе, он приподнял её подбородок, заставляя взглянуть на себя. Девушку била крупная дрожь, но вовсе не от холода. Ее тело, лицо, руки пылали огнём от этих невероятных ощущений, а внизу живота, где все еще горело прикосновение его ладони, нарастало сладостное томление. Она поняла, что тонет во внезапно захлестнувшей ее волне желания и на мгновение испугалась столь сильного чувства. Ноги не слушались и, чтобы не упасть, Анжелика ухватилась за мужчину, скользнув руками по его обнаженной груди, а ее волосы, более ничем не удерживаемые, свободно разметались по плечам. — Разве не вы, — запинаясь, тихо начала она, не отводя от него взгляда, — говорили мне, что в борьбе с судьбой заключается смысл жизни каждого человека?.. И что нужно бороться и не отступать ни при каких обстоятельствах? — Да, но только если это не борьба с собственным сердцем, — произнес Жоффрей, привлекая ее к себе. — Ты дрожишь? Тебе холодно? — Анжелика почувствовала, как его горячие пальцы осторожно развязывают облепившую ее тело, словно вторая кожа, шелковую ткань. Она тонула… Тонула в его чёрных, как омут пуатевенских болот, глазах, в его нежных и вместе с тем таких крепких руках, в его ласковых речах, заглушающих все вопли моралистов и ханжей, грешащих под покровом ночи, а днём с невинным видом вымаливающих на исповеди прощение, в его жарком дыхании, обещающем негу и дающем клятву в вечной любви. Тонула и не желала спасаться. Что стоила вся ее жизнь до встречи с ним? И разве сможет она жить, как прежде, без него? Только с ним, на самое дно, до самого конца… — Согрей меня, — решительно отбросив в сторону покрывало вместе с покинувшими ее, отныне навсегда, сомнениями и страхами, Анжелика обвила руками его шею и посмотрела прямо в глаза, словно говоря, что готова перейти последний рубеж. Жоффрей прильнул к ее губам обжигающим поцелуем, отчего голова её закружилась, а тело стало невесомым, словно перышко. Она изо всех сил прижалась к нему, запустив руки в его густые чёрные волосы, чтобы ни на миг не разъединиться, не прервать этот сладостный безмолвный диалог, который вели их пылающие страстью тела. Когда ее спина коснулась полотняных простыней, тонко пахнущих вербеной, Жоффрей на мгновение отстранился, окинув восхищенным взглядом ее высоко вздымающуюся грудь, тонкую талию, белоснежные бёдра, длинные изящные ноги… — Само совершенство… Истинная Афродита, рожденная из перламутра раковины и дыхания весны… С неутомимым пылом он принялся ласкать ее, заставляя Анжелику буквально изнемогать от желания. Она знала, что миг их близости будет волшебным, но то, что она испытывала сейчас, превосходило все ее ожидания и было прекраснее любых, даже самых смелых фантазий. Она то взмывала вверх, то неслась с головокружительной скоростью вниз, замирая от восторга, то парила над землей, как будто ее тело больше ей не принадлежало… Когда он вдруг остановился, склонившись над ней и в тысячный раз приникая к распухшим от жгучих поцелуев девичьим губам, Анжелика сама подалась вперед, навстречу ему, желая ощутить, наконец, его господство над собой… Боль — мимолетная, почти неразличимая в водовороте бесконечных ласк — постепенно утихла, а на смену ей пришло огромное удовольствие и осознание того, что она стала женщиной — его женщиной! — и это наполнило ее душу ликованием. — Да… — только и смогла выдохнуть Анжелика, когда он, обессиленный, положил голову ей на грудь, пытаясь усмирить все еще прерывистое дыхание и неистовый стук сердца. — Любовь ангела и вправду возносит к небесам, — произнес Жоффрей, не спеша разжимать объятия, как будто боялся отпустить ее от себя даже на мгновение. — Мне кажется, что я сегодня впервые достиг берегов Неведомой земли… Она рассмеялась, польщенная его признанием, и с тайной радостью подумала, что обрела неожиданную власть над ним — власть желанной женщины над влюбленным в нее мужчиной, и это показалось ей восхитительным. — Нет, нет, не смейтесь, — он еще крепче прижал ее к себе. — Я говорю абсолютно серьезно, — Анжелика снова прыснула, заставив и его улыбнуться. — А сейчас, — продолжил он, — когда вы смотрите на меня своими чудными глазами, во мне просыпается непреодолимое желание сражаться с драконом во славу моей Прекрасной дамы, — его рука медленно прошлась вдоль всего ее тела и замерла на соблазнительно изогнутом бедре, чуть сжав его, словно утверждая этим жестом свое право отныне и навсегда владеть ею. — Вы так красиво говорите о любви, господин де Пейрак, — она мечтательно потянулась и вновь свернулась калачиком в кольце его рук, отгораживающих их от всего мира. В них было так спокойно и надежно, что Анжелика неожиданно почувствовала, как её одолевает дремота. А может, причиной этому были первые восторги любви? Недаром же в Пуату принято приносить молодоженам утром горячительный напиток… — Рядом с вами я чувствую себя невероятно счастливой. — Это потому, что вы делаете счастливым и меня, — негромко произнес Жоффрей. — Настолько, что мне кажется, будто все это — сон, рожденный волшебством ночи. Она приподнялась на локте и склонилась над ним, отчего ее волосы дождем хлынули ему на лицо. — Тогда я хочу, чтобы эта ночь никогда не кончалась, — и губы Анжелики раскрылись навстречу его губам, когда он, обхватив ладонями ее нежное, чистое, светящееся от любви к нему лицо, склонил к своему для поцелуя… __________________ * Marais Poitevin — (буквально) Пуатевенское болото. ** Boule d'Or — действительно существовавший в Ньоре постоялый двор. *** Дягиль, или дудник лекарственный (лат. Angеlica archangеlica) — травянистое растение из рода Дудник (Angelica), или Дягиль (Archangelica) семейства Зонтичные. Аngelica — родовое научное название — происходит от латинского слова angelus («ангел», «божий вестник»): на лекарственные свойства растения, по преданию, указал ангел. Видовой эпитет в научном названии Angelica archangelica происходит от archangelus («архангел» — старший ангел). Согласно одним источникам, это связано с легендой, согласно которой архангел Михаил дал монахам совет жевать корни этого растения, чтобы защититься от чумы (хотя дягиль в действительности и не может защитить от чумы, рациональное зерно в этом совете было, поскольку активные вещества дягиля обладают антисептическими и фунгицидными свойствами). По другим данным, название объясняется тем, что растение обладает наиболее выраженными лекарственными свойствами среди представителей рода Angelica, подобно тому, как архангел — старший среди ангелов. Корневища и корни растения используют как пряность для ароматизации ликёров, напитков и вин. **** Жиль де Монморанси-Лаваль, барон де Ре, граф де Бриен, сеньор д’Ингран и де Шанту, известен как Жиль де Рэ — французский барон из рода Монморанси-Лавалей, маршал Франции и алхимик, участник Столетней войны, сподвижник Жанны д’Арк. Был арестован и казнён по обвинению в серийных убийствах, хотя достоверность этих обвинений в настоящее время оспаривается. Послужил прототипом для фольклорного персонажа Синяя Борода. Родился на границе Бретани и Анжу в замке Машкуль. ***** Клод Ле Пти — в буквальном переводе его имя означает "Клод Малыш". Бродячий поэт, обошедший Испанию, Италию и Францию. Написал поэму "Смешной Париж", весьма неприятную для властей, как светских, так и духовных. Поэма распространялась тайно, в списках. По доносу Клод Ле Пти был арестован, обвинен в написании стихов, оскорбляющих нравственность, и сожжен публично в Париже на Гревской площади в 1662 году. ****** 20 февраля 1662 г. Арманда Бежар вышла замуж за Жана-Батиста Мольера, который был старше нее более, чем на 20 лет. ******* подлинные стихи Клода Ле Пти.