Волею судьбы.

Франсуазе стоило большого труда уговорить себя навестить мужа в тюрьме, но, после долгих раздумий, она поняла, что у нее не было другого выхода. Они должны были поговорить. То, что она хотела сообщить ему, могло изменить отношение Жоффрея к ней и наконец-то примирить их. Вечером, когда тьма накинула на Париж звездное покрывало, карета с гербами графа де Пейрака прогрохотала по мосту Менял и очутилась на острове Сите. Столицу сковал мороз. Быки старого деревянного моста трещали под ударами льдин, плывших по Сене. Снег побелил крыши, укутал карнизы домов и украсил узорами шпиль часовни Сент-Шапель, сиротливо приютившейся у темной громады Дворца правосудия. Часы угловой башни пробили восемь ударов. Франсуаза машинально взглянула на них из окна экипажа. Циферблат этих часов, появившихся здесь при короле Генрихе III — золотые лилии на лазурном фоне — в свое время казался чем-то необычайным, да и сейчас производил внушительное впечатление. Разноцветные глиняные фигурки, расположенные вокруг цифеблата и покрытые красной, белой и голубой эмалью — голубка, символизирующая Святой Дух, и под сенью ее крыльев Закон и Правосудие — едва угадывались в неверном свете луны, но все равно приковывали к себе взгляд. Оставив позади прямоугольную Часовую башню, карета проехала мимо массивной круглой башни Цезаря с остроконечной крышей, которая получила свое название в честь прославленного римского императора, и остановилась около Серебряной башни, где когда-то хранились королевские сокровища, а теперь располагался вход в тюрьму. К Франсуазе, выходящей из кареты, со всех ног кинулся стражник и с поклоном проводил ее в Караульный зал. Высокие своды в готическом стиле, грубые каменные плиты на полу, дрожащий свет факелов — вся атмосфера этого места навевала на молодую женщину тревогу и желание как можно скорее покинуть эти негостеприимные стены. Она нервно оглянулась на дверь, громко хлопнувшую за ее спиной вслед удалившемуся гвардейцу, и зябко повела плечами, осознав, что находится совсем одна в некогда больших королевских покоях, теперь, волею судеб, ставших прихожей для посетителей Консьержери. А ведь когда-то здесь был грозный неприступный форт, который Людовик Святой превратил в хранилище святых христианский реликвий, а Филипп Красивый украсил статуями франкских монархов. Отголоски былой славы и величия еще витали в этих стенах, незримо, словно призраки, но суровое настоящее также давало о себе знать отдаленными криками заключенных, сквозняками, хлеставшими по ногам, и аскетичным убранством некогда роскошного зала. «Sic transit gloria mundi*», — пришло на ум Франсуазе изречение Фомы Кемпийского, которое она прилежно заучила назубок еще в монастыре урсулинок, а после благополучно забыла. Легкая улыбка скользнула по губам молодой женщины — забавно, что именно сейчас ей вспомнилась ненавистная латынь, в то время как ее мысли должны были быть заняты совсем другими, более важными вещами. Услышав какой-то шум, она подняла голову — по узкой лесенке, которая едва угадывалась в глубине темного, гулкого зала, к ней уже спешил комендант Консьержери. Невысокий плотный человечек, на ходу застегивающий форменный мундир, походил больше на хозяина придорожной гостиницы, чем на начальника тюрьмы, но ведь, в сущности, не такая уж и большая разница была между ними — и тот, и другой предоставляли временный постой жителям Франции в зависимости от их положения и платежеспособности. А уж прегрешения постояльцев никак не должны были их волновать — для торжества правосудия были учреждены королевские суды. Пытаясь скрыть невольный смешок, вызванный этим неожиданным сравнением, Франсуаза напустила на себя строгий вид. — Господин де Тюренн известил вас о моем визите? — вместо приветствия высокомерно осведомилась она, еле сдерживая рвущийся из груди смех при виде этого потешного толстяка. — Да, мадам де Пейрак, — комендант, несколько смущенный ее холодным тоном, неловко поклонился. Шпага, болтающаяся у него на боку на чересчур длинной для нее перевязи, неприятно заскрежетала по каменному полу, заставив Франсуазу страдальчески поморщиться. До чего же нелепый тип! — Как скоро я смогу увидеть мужа? — она откинула назад отороченный мехом соболя капюшон плаща из сизеля** с перламутровой атласной подкладкой, тяжелыми складками ниспадающего на неровные квадраты пола, и устремила на коменданта взгляд своих темно-синих глаз. Тот сглотнул. Никогда ему еще не приходилось видеть такой красивой дамы! И такой надменной, хотя он перевидал на своем веку множество самых разнообразных женщин — от прачек до герцогинь. «Поистине, — подумал он про себя, — мадам стоит своего заносчивого супруга, к которому направляется». — Так скоро, как только вы пожелаете, госпожа, — он сделал приглашающий жест рукой. Они миновали зал Ратников — огромное помещение, некогда служившее пиршественной залой, а сейчас — местом, где обедала королевская гвардия. Своды его поддерживались множеством колонн, а в огромных каминах, расположенных в четырех углах зала, можно было при желании зажарить целого быка. Вступив в длинный коридор, который заканчивался широкой аркой, забранной частой решеткой, Франсуаза едва удержалась от невольного вскрика — такие душераздирающие стенания неслись оттуда, из кромешной темноты. — Не обращайте внимания, мадам, там содержатся самые отпетые негодяи, которые даже не в состоянии заплатить пистоль за постой, — комендант криво улыбнулся. — Забытое Богом место. — Надеюсь, у мессира де Пейрака условия лучше? — властный голос Франсуазы, уже успевшей взять себя в руки, отразился от стен коридора гулким эхом, и улыбка на губах мужчины увяла. — Несомненно, — забормотал он, — у него отдельная комната, слуга, ему прислали книги… — Я знаю, — с едкой иронией произнесла она, окидывая начальника тюрьмы презрительным взглядом, как бы давая ему понять, что впервые видит подобного глупца. — Я сама собирала вещи господина графа и отправляла к нему слугу. — Мадам, — склонил голову в поклоне комендант и, поклявшись себе больше не вступать в разговоры с этой женщиной, у которой язык был острее бритвы, двинулся прямиком к камере, которую занимал ее муж. — Ваша светлость, к вам посетительница, — громко проговорил он, пока охранник возился с замком. Франсуаза обвела взглядом довольно просторную комнату с наборным паркетом на полу, стенами, задрапированными пусть и потертыми, но дорогими гобеленами, широкую деревянную кровать, застеленную белоснежным бельем, и натолкнулась глазами на высокую фигуру графа де Пейрака, темным силуэтом выделявшуюся на фоне забранного решеткой небольшого окна. Он склонился к стоявшему на треноге и обращенному к ночному небу телескопу и что-то сосредоточенно разглядывал, внимательно всматриваясь в алмазные россыпи бесконечно далеких от него звезд и планет. Франсуаза видела только чеканный профиль Жоффрея, освещенный светом луны — высокий лоб ученого, прямой нос с небольшой горбинкой, плотно сжатые губы. Его резко очерченные скулы и открытый висок казались в полутени бледными, как будто отмеченными печатью потустороннего. У нее по спине пробежал легкий холодок, словно она заглянула за какую-то незримую грань, разделявшую ее мир — привычный, понятный, реальный — и мир, принадлежавший ее мужу, — иррациональный, непостижимый, опасный… Оторвавшись, наконец, от телескопа граф даже не повернул головы в сторону вошедших. Вместо этого он развернулся к столу, придвинутому почти вплотную к окну, заваленному книгами, пергаментами и разнообразными приборами со сложным механизмом. Обмакнув перо в чернильницу, он стал делать быстрые пометки в каком-то документе, испещренном непонятными символами, который придерживал за край ладонью, чтобы тот не свернулся. — Жоффрей, — вполголоса окликнула его Франсуаза, и голос ее слегка дрогнул. Он выпрямился и посмотрел на нее. В зависимости от чувств, которые граф де Пейрак хотел показать, его взгляд пылал или гневом, или же искрился весельем, вынуждая собеседника смотреть ему прямо в глаза, а сам граф тотчас становился абсолютно непроницаемым в желании скрыть то, о чем думал или что чувствовал. Именно такой взгляд он остановил на жене, когда увидел ее, застывшую в нерешительности на пороге его камеры. Неловкое молчание длилось пару секунд, после чего Жоффрей произнес, обращаясь к коменданту: — Сударь, вы не оставите нас одних? — Это против правил, мессир де Пейрак, — начал было тот, но потом, будто вспомнив о чем-то, проговорил: — Я распоряжусь, чтобы вам принесли ужин. — Это будет очень любезно с вашей стороны, — проговорил Жоффрей со все тем же непроницаемым выражением лица. Когда за комендантом закрылась дверь, а в замке повернулся ключ, Франсуаза пересекла камеру и остановилась в шаге от мужа, который, скрестив руки на груди, молча следил за ее перемещениями. — Я пришла… — начала она. — Я вижу, — равнодушно бросил он. — Вы не рады? — попыталась изобразить на лице улыбку молодая женщина. — Отчего же, мадам, здесь обрадуешься и визиту палача — хоть какое-то разнообразие, — язвительно ответил он. — Вы, как всегда, весьма учтивы, — Франсуаза в раздражении рванула завязки плаща и скинула его на стоявший около стола простой деревянный стул с прямой высокой спинкой. — Зачем вы пришли, сударыня? — его тон оставался бесстрастным. — Разве жена не может навестить своего мужа? — с наигранным удивлением взглянула она на супруга. — Я беспокоилась о вас. Он иронично приподнял бровь. — Что ж, я весьма польщен, коль скоро ваш визит вызван такой горячей заботой обо мне. Но не далее, как несколько дней назад, вы готовы были без колебаний расстаться со своим деспотом-мужем, наотрез отказываясь следовать за ним, как истинно любящая жена, которую вы сейчас тщетно пытаетесь изобразить, в Тулузу. Что поменялось за это время? — Многое… Очень многое… — Франсуаза сжала руки и, отойдя к кровати, опустилась на мягкий тюфяк, возможно, набитый шерстью, а не соломой, что больше подошло бы для узника, которым был сейчас граф де Пейрак. Но золото везде творит чудеса, даже в тюрьме — достаточно нескольких звонких монет, чтобы пребывание там стало не просто сносным, а даже комфортабельным. «Интересно, а маркиз де Монтеспан содержится в таких же условиях?» — неожиданно пришло на ум Франсуазе, и мысленно она вернулись к цели своего визита, которую никак не решалась озвучить. На нее опять накатила дурнота, как тогда, после приема, и она испугалась, что упадет в обморок прямо на глазах у мужа. Словно давая ей минутную передышку, в замке заскрежетал ключ, и в комнату вошел слуга графа де Пейрака с серебряным подносом, на котором громоздились разнообразные кушанья. Жоффрей сдвинулся со своего места и убрал в угол стола книги и бумаги, чтобы дать возможность лакею сервировать ужин. До Франсуазы долетели соблазнительные запахи расставляемых на столе блюд: кусок отменной говядины, ножка вареного каплуна, жареные артишоки с маринадом, шпинат, сочная груша, виноград, бутылка отличного бургундского вина — весь этот натюрморт смотрелся немного инородно в пусть и благоустроенной, но все же камере. — Можешь идти, — обратился де Пейрак к слуге, который застыл около стола, ожидая дальнейших распоряжений, а после взглянул на жену: — Не желаете отужинать со мной, сударыня? Франсуаза отрицательно покачала головой. — Да, тюремные изыски вам не по душе, как я погляжу, — граф придвинул к столу стул, на котором лежала накидка Франсуазы и, перекинув плотную ткань через локоть согнутой руки, с удобством расположился на деревянном сидении. Его ладонь, словно невзначай, прошлась по бархатной поверхности плаща и задержалась на меховой опушке. — Надеюсь, мадам, вам не холодно? — ладонь Жоффрея скользила по шелковистому блестящему меху цвета темного меда. — Нет, мессир, — молодая женщина, как завороженная, следила за его действиями. — А мне кажется, что вы дрожите, — тихо проговорил он, глядя прямо в глаза жене. Его взгляд — пронзительный, изучающий — словно проникал ей в самую душу. Что-то чувственное, животное неожиданно пробудилось в ней, и Франсуазе вдруг отчаянно захотелось, чтобы его пальцы коснулись ее кожи тем же ласкающим движением, которым он прикасался к переливавшемуся в свете свечей теплому меху. — И все же, я думаю, вы замерзли, — внезапно вполне будничным тоном проговорил он и, небрежно скомкав плащ, протянул его Франсуазе. — Накиньте, сударыня, не будем рисковать вашим здоровьем. Она встала, чтобы взять у него из рук свою накидку, и вдруг, повинуясь порыву, склонилась к мужу и обвила руками его шею. Прижавшись лбом к плечу Жоффрея, она прошептала: — Я хотела бы, чтобы меня согрели вы. — Думаю, ваш плащ справится с этой непростой задачей намного лучше меня, — он отстранил жену от себя и взглянул на нее с легкой усмешкой. — Право слово, дорогая, вам ни к чему демонстрировать мне свое показное расположение. Я предпочту вашу искренность самому изощренному притворству. — Я достаточно искренна с вами, как мне кажется, — Франсуаза, оскорбленная до глубины души таким отношением, выхватила у него из рук свою накидку и швырнула ее, не глядя, куда-то в сторону. Граф взглядом проследил за ней, а после взглянул в искаженное гневом лицо супруги и рассмеялся. — Такой вы мне нравитесь намного больше, Франсуаза. Никакой манерности, никакого жеманства — только ваши пылающие яростью глаза цвета грозового неба! Признаюсь, теперь у меня появилось желание вас согреть. — Держите свои желания при себе, мессир де Пейрак! — прошипела молодая женщина, отступая от него на несколько шагов назад. — Отчего же? Вы только что сами просили меня о прямо противоположном, — он встал со стула и двинулся по направлению к ней, намеренно подчеркивая свою хромоту. — Не подходите, иначе я закричу! — выпалила она первое, что пришло ей в голову. — Правда? — в его черных глазах плясали отблески свечей, напоминающие адское пламя. — Тогда сюда сбежится вся стража Консьержери, вы этого хотите? Если так — то кричите, и погромче! — он резко привлек жену к себе и, приподняв пальцами ее подбородок, склонился к самому лицу, замерев в полудюйме от нервно подрагивающих губ. — Матерь Божья, до чего вы мне отвратительны! — выдохнула она прямо в лицо Жоффрею, не в силах вырваться из его железной хватки. — Отпустите меня сейчас же! — Вы уже не желаете, чтобы я согревал вас? Черт побери, я сражен в самое сердце! — с этими словами граф слегка оттолкнул ее от себя и вернулся на свое место. Франсуаза перевела дух и еще больше разозлилась — ему снова удалось вывести ее из себя! С самым невозмутимым видом он наполнил бокал вином и отсалютовал ей: — За вас, моя дорогая! И за вашу трогательную заботу обо мне, — осушив бокал до дна, он принялся с аппетитом за еду, не обращая больше на нее никакого внимания. Это было уже слишком! Франсуаза подняла валяющуюся на полу накидку, встряхнула ее и аккуратно разложила на кровати. Затем подошла к столу, взяла с подноса грушу и впилась в нее зубами. Граф искоса взглянул на нее: — Вина, моя драгоценная? — Будьте так любезны, — холодно ответила она, бросая на супруга гневный взгляд. — Надеюсь, этот бокал не полетит мне в голову? — саркастически улыбаясь, он протянул ей наполненный до половины кубок. — Если вы не перестанете вести себя со мной в подобном оскорбительном тоне — вполне возможно, — отозвалась она, делая несколько быстрых глотков, чтобы успокоиться. — А какого отношения вы ожидаете? — вдруг неожиданно серьезно спросил Жоффрей. — Ведь это по вашей милости я очутился здесь, не так ли? Франсуаза изо всех сил стиснула недопитый бокал в ладонях и с беспокойством взглянула на мужа. — О чем вы говорите? Я не понимаю ваших намеков, — пробормотала она. — Думаю, вы все прекрасно понимаете, — он наколол на вилку и поднес ко рту кусок говядины, лежавшей перед ним на тарелке. Мясо за время их разговора уже успело остыть, но все еще выглядело весьма аппетитно. — Не имею ни малейшего представления, — Франсуаза со стуком поставила бокал на стол. Туда же последовала и надкушенная груша. — Жаль, что к говядине не подали соус из truffe du Périgord***, — посетовал граф, промокая губы салфеткой. — Без него она теряет половину своего очарования, вы не находите? — Никогда не задумывалась над этим, — молодая женщина нервно барабанила пальцами по столу, сама того не замечая. — Увы, несмотря на все мои старания, вы так и не прониклись традициями аквитанской кухни, — со скорбным выражением лица покачал головой де Пейрак. — Вы желаете побеседовать о кулинарии? — возмутилась Франсуаза, осознав, наконец, что муж снова издевается над нею. — Честно говоря, я вообще не желаю с вами беседовать, — он откинулся на спинку стула и пристально посмотрел на нее. — Единственная причина, по которой вы все еще здесь — это мое любопытство. Мне безумно интересно узнать, зачем вы пришли. Но мы уже битый час ходим вокруг да около, но так и не добрались до цели вашего визита. Итак, мадам, — он склонил голову набок, приготовившись внимательно ее слушать. Франсуаза глубоко вздохнула, на секунду прикрыла глаза, словно собираясь с мыслями, и выпалила: — Я знаю, из-за чего произошла дуэль между вами и маркизом де Монтеспаном, и пришла сюда, чтобы сказать, что у вас не было никакой причины драться с ним. Тот… — она немного помялась, подбирая слово, — эпизод в карете был всего лишь глупым порывом взбалмошного мальчишки, не нанесшим ни малейшего урона вашей чести. Ума не приложу, как вам стало о нем известно. — Эпизод в карете? — граф с непритворным удивлением воззрился на нее. — Не могли бы вы рассказать мне о нем поподробнее, мадам? — К чему? Вы же и так все знаете! — бросила она на него смущенный взгляд. — Я хочу услышать эту историю из ваших уст, — мягко, но с нажимом проговорил Пейрак. — Он настойчиво ухаживал за мной у Мадлен, не зная, кто я, — Франсуаза опустила ресницы и начала теребить кружева на рукавах своего платья. — Читал мне стихи, говорил разные глупости — мне теперь и не вспомнить, какие, так это было давно… Когда пришло время возвращаться домой, он, подкупив кучера, проник в мою карету и… и поцеловал меня, — Франсуаза всплеснула руками и сложила их в молитвенном жесте. — Клянусь, в этом не было моей вины! И конечно же, я немедленно рассчитала негодяя, который предпочел верности нашему дому деньги маркиза! — закончив свой рассказ на столь патетической ноте, она с надеждой взглянула на мужа: — Вы ведь верите мне? — Ну конечно, моя дорогая, я вам верю, — с преувеличенно благожелательной миной на лице кивнул граф и разразился каким-то странным смехом, заставившим молодую женщину поежиться. — Какой неожиданный оборот приняла вся эта история! — он немного помолчал. — Есть еще что-то, чего я не знаю? — его темные глаза буравили жену отнюдь не ласковым взглядом. Франсуаза покачала головой, с опаской наблюдая за ним. Не такой реакции она ожидала на свои откровения, а потому решила пока не озвучивать истинную причину, которая привела ее сегодня сюда. Сейчас для этого было явно неподходящее время. Жоффрей встал со своего места и стал мерять шагами камеру. Неожиданно он остановился напротив нее и осведомился: — Ответьте мне на один вопрос, сударыня, — кто сообщил маршалу де Тюренну о времени и месте нашей с маркизом дуэли? — увидев ее протестующий жест, он грубо схватил ее за локоть и притянул к себе: — Даже не вздумайте мне солгать! — его глаза вонзились в нее, подобно острым клинкам. — Я, — голос Франсуазы был тише шелеста травы, но граф расслышал ее признание. — Зачем? — он отпустил ее и снова начал ходить по комнате. Она в изнеможении привалилась к стене. Катастрофа! Теперь все рухнуло — Жоффрей никогда не простит ее. О чем она только думала, когда решилась пойти против него? Франсуаза лихорадочно размышляла, как ей выйти из сложившегося положения, и наконец произнесла: — Я хотела, чтобы он предотвратил поединок, чтобы вы не пострадали, — она как можно шире распахнула глаза, чтобы уверить мужа в своей искренности, и даже протянула ему навстречу руки, словно растерянный ребенок, непонимающий, за что его ругают, но графа не впечатлил этот спектакль. — Прекрасно, — ядовито проговорил он, — ваш план воплотился самым блестящим образом, — де Пейрак обвел рукой камеру вокруг себя. — Вы этого желали? — Нет, конечно же нет! — быстро замотала головой Франсуаза. — Я не думала, что все обернется именно так, — на ее ресницах блеснули слезинки. — А хотите, я расскажу, как все было на самом деле? — вкрадчиво проговорил Жоффрей, опускаясь на стул и небрежно закидывая ноги на стол. Молодая женщина скорчила недовольную гримасу — она терпеть не могла эту его привычку, которая больше подошла бы какому-нибудь развязному мушкетеру, а не потомку графов Тулузских, но он словно нарочно сейчас демонстрировал жене свои дурные манеры. — Вы приехали в Париж и завели интрижку с блестящим молодым кавалером, восхищенным вашей красотой и певшим вам дифирамбы, что, несомненно, вскружило вам голову. Какое приятное разнообразие после скучной жизни в провинциальной Тулузе подле колченогого и отнюдь непривлекательного супруга, не так ли? — граф подался вперед и со значением ухмыльнулся. Сейчас, в полумраке камеры, он и правда казался пугающе страшным. — Вам было на руку наше охлаждение — вы не искали моего общества, вам, по большому счету, было все равно, с кем и как я провожу свободное время. Сцену ревности из-за герцогини де Мерекур, которую вы так талантливо разыграли, спишем на ваше женское тщеславие — как же, мне, самой прекрасной даме Лангедока, предпочли другую! — граф произнес эту фразу с искренним возмущением, с удивительной точностью копируя интонации жены, и та от обиды закусила губу. — А возможно, вы намеренно так повели себя, чтобы, пользуясь нашей размолвкой, предоставить себе еще большую свободу, чем прежде. И тут — вот незадача, — граф звонко хлопнул ладонью по деревянной поверхности стола, отчего стоявшие на подносе тарелки жалобно зазвенели, а Франсуаза буквально подскочила на месте, — вы видите вашего поклонника у ног другой, да и где — в своем собственном доме! Я сначала недоумевал, чем вызвана ваша неприязнь к мадемуазель де Сансе, а теперь все стало на свои места — вы просто ревновали ее к маркизу. Молчите, я еще не закончил! — повысил он голос, видя, как жена пытается ему что-то сказать. — Итак, вы приглашаете ее на прием, чтобы посмеяться над ней со своими недалекими подругами, а маркиза, который не оценил ваших прелестей, попросту вычеркиваете и из вашей памяти, и из списка гостей. Но все идет не по вашему плану — мадемуазель появляется на празднике в великолепном туалете, затмевая негодующую по этому поводу хозяйку приема, а мессир де Монтеспан, оскорбленный пренебрежением к своей персоне, тайно проникает в Ботрейи, где случайно сталкивается с вашим покорным слугой и бросает мне вызов. Франсуаза в изумлении посмотрела на мужа. — Так это он бросил вам вызов? Но… но почему? — в мыслях у нее царила сумятица, и она уже сама не могла понять, где в словах мужа правда, а где домысел, настолько тесно переплелась действительность с его предположениями. — Об этом чуть позже, — нетерпеливо произнес Жоффрей, вставая с места. Он приблизился к жене и, опершись ладонями на каменную кладку по обе стороны от нее, так, чтобы она не могла двинуться с места, продолжил: — Когда я сообщил вам о своем решении уехать в Тулузу, вы поняли, как отчаянно вам не хочется покидать Париж — ведь здесь столько удовольствий, которых жаждет ваша испорченная натура! — он нехорошо улыбнулся. — Я знаю только о господине де Монтеспане, мадам, но, возможно, в список ваших любовников можно добавить и графа д’Эстре? Или самого господина Фуке? — глаза Пейрака насмешливо сверкнули. — Кто знает, быть может, он так настойчиво ухаживал за мадемуазель де Сансе на приеме для того, чтобы отвести подозрения от вашей с ним связи? — увидев, что молодая женщина обескураженно смотрит на него, он продолжил небрежным тоном: — Но все это неважно, поскольку мне глубоко плевать на вашу нравственность, Франсуаза. Вы удивлены? И тем не менее, это так. Меня больше волнует то, по какой причине я попал в Консьержери. Я долго думал, кому было выгодно мое заключение здесь, и пришел к выводу, что только вам, столь горячо любящей меня супруге. Узнав о предстоящей дуэли скорее всего от слуги, которого я посылал к д’Андижосу, вы отправили посыльного к господину де Тюренну, убив этим сразу двух зайцев — остались в Париже, чего так страстно желали, и избавились от неудобного мужа, посадив его под арест. Вы даже выдумали отличную историю о том, что только опасение за мою жизнь толкнуло вас на этот поступок, а ваше чистосердечное признание об «эпизоде в карете» должно было убедить меня в полной вашей невиновности. Но вы не учли одного важного нюанса, — он склонился к ней и прошептал на ухо: — Дуэль между мной и маркизом произошла отнюдь не из-за вас. Франсуаза медленно подняла на него взгляд и долго всматривалась в черные, горящие мрачным огнем глаза Жоффрея. А потом внезапная догадка пронзила ее, словно молния. — Это все… из-за нее? Из-за этой деревенщины? — она задохнулась, как от удара. — Вы дрались с маркизом, не поделив между собой эту пуатевенскую шлюху! — и Франсуаза со всей силы залепила графу пощечину. От неожиданности он отпрянул, и она бросилась к дверям камеры. — Вы сгниете в тюрьме, господин де Пейрак, — буквально выплюнула она, а лицо ее пошло красными пятнами. — Попомните мое слово! — Но и вам не придется больше блистать в обществе, коль скоро ваш муж будет брошен в Бастилию или же отправится в изгнание! — парировал граф, ослепительно улыбнувшись. — И, если мое состояние конфискуют, боюсь, вам будет заказана дорога в салоны парижских жеманниц, в которых ценится только блеск драгоценностей и роскошь туалетов. — Можете не беспокоиться — найдутся люди, которые позаботятся обо мне! — высокомерно вскинула подбородок Франсуаза. — Ваш отец****, я полагаю? — в голосе Жоффрея мелькнул сарказм. — О, тогда я уверен, что вы не пропадете — большего пройдохи нельзя сыскать во всей Франции! — Вы и сами пользовались его услугами в своих темных делишках! — ехидно ответила она. — Думаете, я не знаю, что все ваши рудники — просто прикрытие для махинаций с испанским золотом? А наш брак был всего лишь удачной сделкой между вами и моим отцом? — Те услуги, которые он мне оказал, никак не помогли сделать наш брак удачным, и я уже не раз раскаялся, что в свое время принял его предложение взять вас в жены, — граф развел руками. — Жаль, что я не могу аннулировать условия сделки и вернуть вас обратно, поскольку товар не соответствует заявленному качеству и изрядно подпорчен. Франсуаза несколько секунд хватала ртом воздух, не зная, как реагировать на это немыслимое оскорбление, а потом, стремительно подойдя к мужу, устремила на него полный ненависти взгляд: — Я бы тоже желала, чтобы нашему кошмарному браку пришел конец! — запальчиво проговорила она. — Возможно, я смогла бы устроить свою жизнь намного удачнее, нежели прозябать в отдаленной провинции, терпеть ваши насмешки, постоянные измены и восхищаться этим манерным болваном Андре ле Шапленом! Господи, — закатила она глаза, — как же мне надоели все эти аквитанские трубадуры с их вычурными канцонами, суды Любви, являющиеся, по сути, просто развратными оргиями, на которых вы изображаете проповедника, и ваши ученые друзья-еретики, по которым давно плачет костер. А особенно мне надоели трюфели — эти благодетели влюбленных, черт бы их побрал! Граф, казалось, с удовольствием выслушал эту гневную тираду, а потом, откинув голову назад, громко расхохотался. — Да вы просто Дьявол! — воскликнула она, топнув ногой. — Желаю вам провалиться в Преисподнюю — там вам самое место! С этими словами Франсуаза забарабанила кулаками по железной двери. Когда та распахнулась, она, подхватив свой плащ, с достоинством вышла из камеры, ни разу не оглянувшись на мужа. ____________________ * Sic transit gloria mundi, с лат.  —  "Так проходит мирская слава». ** Сизель (франц. cisele) — французский «узорчатый», рытый бархат с крупным цветочным рисунком. *** Черный трюфель. Эти грибы используются для придания характерного аромата во многих изысканных блюдах и соусах. **** Габриель де Рошешуар де Мортемар, герцог де Мортемар — французский аристократ, первый камер-юнкер короля Людовика XIII.