Точка схода

Иван провожает машину Гилберта взглядом до самого поворота, и, даже когда ее черный блестящий на солнце бампер скрывается за кирпичной кладкой близ лежащего дома, он продолжает стоять и смотреть на опустевшую дорогу, стараясь как можно дольше сохранять ощущение чужого тепла на кончиках пальцев, горячего дыхания на губах. Ему кажется, что, сделай он хоть один шаг, пошевели он хоть одним мускулом, история враз изменит свой ход, а все то, что сейчас случилось, станет всего лишь навязчивым видением, не имеющим ничего общего с реальностью. Потому что быть такого не может, чтобы он действительно, на этом самом месте, целовал Гилберта, и тот — это невозможно представить — отвечал ему. Отвечал страстно и дерзко. С дерзостью, присущей именно таким мелким поганцам, как Байльшмидт. В нем ее было особенно много, словно кто-то, создавая его, взял это качество за основу всего характера, наполнил ею до краев. Ивану хватило лишь той пары минут, пока они целовались, чтобы распознать Гилберта, вытащить наружу его настоящего, а не эфемерную тень, тонущую в жалости к самому себе и ненависти ко всей Вселенной. С "подлинным" Байльшмидтом не могло быть скучно. Байльшмидт,на самом деле, очень зацепил Ивана, но, по-настоящему, проникнуться этим чувством Брагинский смог лишь сейчас, когда увидел Гилберта другим: живым, преисполненным чувством собственного величия, с самодовольной ухмылкой на губах, а не полупрозрачным отражением самого себя на кладбище, с потухшим взглядом и печалью на лице, хотя, конечно, и тогда он был необычайно красив. Смешно, что процесс лечения оказался до безобразия прост — Байльшмидту банально не хватало любви, ласки и внимания. Последнего в особенности. Гилберт принадлежал к тому типу людей, которым жизненно необходим восторженный зритель, они дышат чужим обожанием. От того смена восхищенных, завистливых взглядов на полные жалости и равнодушного презрения больно ударила по самолюбию Байльшмидта. Иван же не видел никакого повода для жалости. Он находил в Гилберте лишь невероятно красивого молодого человека, которому просто не очень повезло в жизни. Брагинский не мог не восхищаться тем, в ком сошлись все черты, что он боготворил. Бледная кожа Байльшмидта, сияющая под июльским солнцем, казалась совсем прозрачной и была настолько чистой, что у Ивана засвербило где-то внутри от желания опорочить ее, оставить свой яркий, несмываемый след. Светлые волосы были растрепаны ветром. Тонкая, бескровная линия едва розоватых губ была плотно сжата, а нахмуренные брови выдавали раздражение, охватившее Байльшмидта. Но самыми прекрасными Иван находил его глаза. О таком цвете он даже мечтать не смел: красные, необычайно яркие, с расширенным черным провалом зрачка. Брагинский никогда прежде не видел таких глаз, что были столь сильно похожи на алые цветы мака, но, едва попадая на солнце, отливающие нежным розовым оттенком. То горячая кровь, то легкое цветочное вино. Ивана тогда повело, словно он действительно оказался опьянен, а желание подойти ближе и насладиться вмиг стало настолько сильным, что Брагинский и не заметил, как ноги сами принесли его к скамейке, которую занял Байльшмидт. Иван понятия не имел, что говорить, не хотел показаться глупым или слишком навязчивым, но еще больше он не желал выглядеть равнодушным. Он не хотел, чтобы Гилберт отнёсся к нему с такой же ненавистью, как ко всему окружающему его миру. Кажется, у Брагинского это даже получилось, все прошло не так плохо, Байльшмидт принял помощь, потом, правда, все равно прогнал, но сейчас это было уже не важно, ведь всего пару минут назад он целовал его губы, наслаждался переливами восхитительных глаз. От приятных мыслей отвлек писк телефона — сообщение от Ольги было совсем не вовремя, только портило позитивный настрой предвкушавшего первое свидание с объектом своего вожделения Брагинского. "Вы там не поубивали друг друга?" Иван вздохнул, кажется, его ждет очень долгий разговор с Ольгой, она просто так не отстанет. С нее станется заявиться на порог брата с требованием разорвать все связи с Байльшмидтом, чего Брагинский, естественно, делать не собирался. Зачем ему это? Чтобы потом жалеть, что отказался по совету старшей сестры? На такие жертвы — тем более, что недовольство Ольги не имело под собой никаких оснований — Иван идти не собирался, но разговор все же должен состояться, не важно при каком мнении они оба останутся. Хотя исход был весьма ясен, но Иван все равно развернулся и направился в сторону дома Ольги, не желая более откладывать неизбежное. К тому же вместе со старшей жила и младшая сестра Ивана, которую он очень давно обещал навестить, да все не хватало времени. Можно убить двух зайцев одним выстрелом. "А мы должны были?" Ответ пришел почти мгновенно, словно Оля не выпускала телефон из рук и напряженно ждала ответа. Неужели и правда переживала? "Ну, знаешь, у Гилберта сложный характер". Иван улыбнулся приятным мыслям. Характер у Байльшмидта в отличии от внешности был воистину ужасным, но не в этом ли вся прелесть? С ним будет трудно, но никогда не скучно, потому что каждое действие, даже невзначай оброненное слово — вызов. Не покидающий своего хозяина юношеский максимализм не позволял Гилберту быть покорным. Только да или нет, только здесь и сейчас, и никаких полумер. Гилберт не думал о будущем, он с легкостью обманул сам себя откровенно лживым признанием Ивана, которое сам же из него и выбил. Брагинскому нравился такой подход, он и сам не желал иметь хоть сколько-нибудь серьезные отношения. "Знаю)". Брагинскому совсем не хочется объяснять Ольге самые простые истины, но этого не избежать. Она привыкла жить совсем иначе. От того, наверное, и не могла оценить порывов Ивана, его стремлений и мечтаний. Ему бы хотелось ей объяснить, чтобы сестра прониклась, перестала косо на него поглядывать каждый раз, когда он заводит новые отношения и тратит, как она считает, впустую на них время. "Что еще за довольный смайлик?" "А почему нет? Давай, я дома расскажу?" "Тогда жду тебя".

***

Как только дверь за Иваном закрылась, ему на шею бросилась счастливая Наташа. Брагинский с улыбкой обнял сестру — вот, кто точно не будет читать ему лекции о надлежащем поведении, Наташа приняла бы его любым. Иван отвечал ей тем же, он любил сестру той нежной и трепетной любовью, которая позволяла ему прощать все странности девушки и стоять за неё до конца, даже когда ее одолевала слишком навязчивая идея о замужестве с милым старшим братиком. С Ольгой, увы, отношения у Ивана складывались менее радужно. Забота ее была грубой, отстраненной, что порой препятствовало ее общению с братом. Наверное, на характере Ольги сказались детские годы, когда мать много работала и весь уход за младшими лег на хрупкие плечики маленькой девочки. Тогда в ее привычки вошло говорить как все взрослые: "нельзя" без объяснения причин и следствий, ведь это требует времени, которого у Ольги никогда не хватало. Иван же все детство мнил себя первооткрывателем, для которого всегда были важны первопричины, и, когда сестра не объясняла, а понять у Ивана самому не получалось, он просто делал то запретное, чтобы унять своё любопытство и узнать, от чего этот запрет появился. Обычно все заканчивалось плохо, иногда плачевно. Ольга с каждым таким экспериментом становилась все черствее, а ее любовь холоднее. Запреты становились все жестче, но желание Ивана это не глушило, а наоборот подогревало (Желания Ивана от этого лишь возрастали и уж точно не становились меньше) . Так разверзлась их маленькая война. Повзрослев, Брагинский понял, что Оля хотела только уберечь непутевого мальчишку от беды, но сопротивление уже вошло в привычку, стало инстинктом, которому Иван не находил сил противиться. Некогда теплые отношения превратились в бесконечное избегание друг друга и попытки свести всякое общение к минимуму. Тем более, что и говорить им было не о чем, слишком мало точек соприкосновения. Сестра любила свою профессию, а Иван до сих пор не мог дочитать завалявшийся на полке томик Фрейда, зато наизусть прочитать монолог Великого инквизитора для Брагинского не составило бы труда. Он ночами мог перечитывать любимые книги десятками раз: любить вместе Ремарком, убивать вместе с Харрисом, путешествовать вместе с Жюлем Верном. Последний занимал Ивана особенно сильно, он всегда мечтал увидеть мир, только вот с его доходом дальше стран СНГ выбраться у него не получалось. Ольга считала увлечения брата блажью человека, не умеющего смотреть в будущее. Только вот Иван не хотел никуда смотреть, ему вполне нравилось жить настоящим, ведь завтрашний день мог вовсе не наступить, это Брагинский знал очень хорошо. Так зачем было растрачивать время зазря? Впрочем, "сейчас" Ивану тоже не особенно нравилось, впереди ждал долгий и не очень приятный разговор. Ольга всегда была против его отношений с мужчинами, а уж Гилберт ей в данной роли совсем не симпатизировал. Брагинский заранее сомневался в силе доводов сестры, сомневался, что у нее есть хоть шанс его переубедить, но выяснить, чем ей так не угодил Байльшмидт, желал. Наташа сразу заметила мрачное расположение духа Ивана, но не стала задавать вопросы, за это Брагинский был ей очень благодарен. — Мы печем блинчики, поможешь? У тебя они получаются особенно вкусными. Иван улыбнулся и кивнул сестре в знак согласия, против готовки блинчиков он ничего не имел, а наоборот очень любил. Готовка для каждого из них была маленькой радостью, счастливым временем, когда они вновь могут почувствовать себя настоящей семьей, а не случайно собравшимися дальними родственниками. На кухне уже ждала Оля, она усердно мешала основу венчиком, гремя посудой. Миксером, конечно, было бы удобнее, но все новомодные штучки для готовки сестра на дух не переносила и использовала только проверенные методы. "В приготовлении пищи самое важное — душа, у железного мотора ее нет", — однажды ответила Ольга, когда Иван спросил о причинах. В чем-то Брагинский был с ней даже согласен, да и делать все своими руками было в разы веселее. — Здравствуй, Иван, — Брагинский не любил это приветствие, слишком официально, литературно, можно сказать старомодно, но Ольга никогда не использовала слово "привет", так как то не несло в себе никакого смысла, в отличии от того, что употребляла она. Иван кивнул сестре и, вымыв руки, тоже присоединился к работе. Какое-то время говорила лишь Наташа: рассказывала о друзьях из университета и об отлично сданной сессии. Но даже ее милая болтовня не могла развеять напряжения, царившего между Иваном и Ольгой. Как только они закончили работу на кухне, Наташа тут же убежала в свою комнату, поцеловав брата в щечку и оставив грязную посуду на попечение сестры. Ольга начала говорить не сразу, словно обдумывала аргументы, от чего Ивану стало не по себе. Он не хотел ссориться с сестрой, но и поступать по ее велению не собирался. — О чем вы говорили с Гилбертом, когда я ушла? — Ольга обернулась к Ивану и, вытерев мокрые руки полотенцем, села напротив попивающего чай Брагинского, внимательно смотря ему прямо в глаза. Опять эти профессиональные штучки! Он терпеть не мог, когда его анализируют. Иван слегка улыбнулся своим воспоминаниям, чай, как и тогда в кабинете, обжигал ладони, делая образ Гилберта, всплывающий в памяти, более реальным. "Ни о чем серьезном, — Иван сам не понимал, врет он в эту секунду или же говорит правду. С одной стороны, произошло много всего за этот час, например, Гилберт признался, что ему одиноко (пускай и косвенно), и он иногда думает о самоубийстве, но это скорее больная фантазия, нежели осознанное желание. Также, Байльшмидт выжал из Ивана ложное признание в его чистых намерениях. Каждое, из этих событий, было необычайно важным. Для Ивана, но вот Ольге какой прок от этой информации? Зачем ей знать, что Байльшмидт вообще очень милый, когда смущается, что дыхание у него обжигающе горячее, а от волос пахнет дорогим парфюмом и табачным дымом. — Кстати, завтра он к тебе не придет". — У вас свидание? — Ольга нахмурилась, уже зная ответ. Ивана всегда можно было читать как открытую книгу, достаточно было увидеть его легкую улыбку, чтобы понять, что к чему. "Вроде того", — в конце фразы Иван взмахнул рукой, как бы пресекая комментарии со стороны сестры, но та не обратила на это никакого внимания. — Не стоит, Вань. Оставь это, — Ольга смотрела требовательно, от чего ему по привычке захотелось вспылить как маленькому ребенку, чтобы она перестала снова строить из себя старшую всезнайку, которая все также запрещает, но так ничего и не объясняет. Запал угас ровно в тот момент, когда Брагинский заметил далеко запрятанный в глазах сестры страх. Она снова волновалась за него, только вот сам Иван не видел для этого никаких поводов. "Если ты так этого не хотела, то зачем же позволила мне остаться с ним наедине?" Ольга вздохнула, опуская голову на ладони и пытаясь отвести взгляд. Иван пресек эту попытку, посмотрел на сестру серьезно. Он желал слышать только правду. — Я надеялась, что после близкого общения он тебе разонравится, и вы больше никогда не увидитесь. Однако, я не учла, что у тебя фетиш на таких, как он, и спасти заблудшую душу твой священный долг, — Ольга выглядела совсем недовольной, и тон у нее был какой-то совсем горький, но Иван простил ей это, ведь, по сути, она сказала правду. Гилберт был не первым, кого Иван вытягивал из могилы. — Вот скажи, тебе чем более запущенная ситуация, тем лучше? С Байльшмидтом все кончено, он покойник. Безнадежный случай. Я не удивлюсь, если мы через пару недель найдем его с вышибленными мозгами. Это будет в его стиле. "Тебе не кажется, что в сложившейся ситуации у него есть полное право немного пострадать, но ведь это состояние не будет длиться вечно, однажды он очнется и пойдет радоваться новому дню. Поверь, я знаю", — рука Ивана на этих словах непроизвольно дернулась, чтобы поправить шарф, прикрывающий старые шрамы. Неприятные воспоминания кольнули глубоко внутри, но Иван постарался поскорее отогнать их прочь, сейчас речь не о нем. — Вы разные, Иван, как ты этого не поймёшь! Ты старался жить дальше. Боялся, но все равно боролся. Байльшмидт же целенаправленно себя губит, с каждым днем загоняя себя все сильней и сильней. Он не хочет жить. Как странно было видеть для Ивана, что сестра не понимает, не видит столь элементарных вещей. В том, что Байльшмидт не потерян, Брагинский даже не сомневался. Тому просто надо найти новый стимул, а Иван поможет ему в этом. "Умирать он тоже не хочет, странно, что ты не заметила. Гилберт просто заблудившийся мальчишка, ему нужна рука, что поможет ему подняться". — Вот именно, мальчишка. Неужели ты правда думаешь, что ему будет с тобой настолько хорошо и интересно, что он резко перестанет думать о смерти? Иван обиженно насупился. Это его сейчас так оскорбили? Нет, он, конечно, старше Гилберта, это было заметно невооруженным взглядом, но не такая у них большая разница в возрасте, чтобы она могла серьезно помешать их общению. Да и с чего вдруг Байльшмидту должно быть с ним плохо? "А почему нет? Я верю, что у нас все получится". — Что получится? — мягко улыбнулась Ольга, она всегда так делала, когда предвосхищала победу. — Что ты собираешься построить? Знаешь, что я тебе скажу. Даже, если, какими-то чудом, тебе удастся реанимировать отношение Гилберта к этой жизни, то всё закончится очень плохо. Хуже, чем есть сейчас. Вот ты понимаешь, почему он так убивается? Иван задумался над вопросом, он не совсем понимал ход мыслей сестры, но если она спрашивает, то это важно. Видимо, сам он упустил что-то важное в своих наблюдениях. "Ему одиноко, он перестал быть центром всеобщего внимания", — под пристальным взглядом сестры Иван почувствовал себя совсем неуверенно. — Да, — кивнула Ольга, — но это не все. Гораздо важнее то, что все вышло из-под контроля. Байльшмидт может кидаться в какие угодно крайности, влезать в любой степени риска передряги, но у него нет привычки оставлять свою задницу неприкрытой. Гилберт — стратег, он всегда знает, как нагрешить и не получить за это. А сейчас выхода нет, он не знает, как спастись из этой ситуации. Это его убивает. Он не может просто думать сегодняшним днем, ему надо видеть будущее. Так скажи мне теперь, что ты можешь ему предложить? Ты! Тот, кто не знает слова "завтра" и исчезает по ночам. Когда он спросит тебя, а что же дальше, что ты ему ответишь? Хватит ли у тебя духу, сказать ему, что все не серьезно и ты растворишься на рассвете одним прекрасным утром, когда он уже привыкнет к тебе, потому что свое благое дело ты уже исполнил. Ты правда сможешь ему это сказать? Иван не нашел, что ответить. Он растерянно изучал содержимое своей кружки, ему необходимо было время, чтобы все осмыслить. То, о чем говорила Ольга, уже случилось буквально в первый день знакомства. Те слова Иван сказал не всерьез, Гилберт это прекрасно понимал, знал, на что идет, Брагинский не скрывал своих намерений. Гилберт, кажется, тоже был не особенно серьезен. Ивану показалось, что тот относится ко всему столь же легко. Одна проблема: Ольга в таких вопросах редко ошибается, у Ивана не было оснований ей не верить. — Хотя можешь не переживать, этого все равно не случится. Байльшмидт сейчас на краю пропасти, стоит и решает, сделать шаг или нет. Однажды он сделает свой выбор, — Ольга пожала плечами, словно это лишь вопрос времени, словно ей все равно. "Он выберет правильно", — с уверенность возразил Иван. Если будет надо, то он привяжет Байльшмидта к батарее, но не позволит ему сделать этот шаг. — Ты будешь винить себя, — грустно выдохнула Ольга, она уже примирилась с тем, что брат не отступится, но не могла себя просто взять и заставить не переживать, какими бы не были их отношения, они были друг другу не чужие. "Мне не в чем будет себя винить. Давай закроем тему, мы все равно ни к чему не придем". Ольга лишь согласно кивнула, она и сама устала от этого разговора. Перед сном они решили посмотреть вечерний выпуск новостей, потом отправится по кроватям, а Иван останется у сестер, чтобы те не волновались. Новости привычно пестрили обилием политики (почему-то с исключительным позитивом в нашу пользу, так и недолго поверить, что в стране все хорошо), лишь перед самым прогнозом погоды, в рубрике местных новостей, когда половина населения уже выключила свои телеэкраны, ведущий объявил о странном взрыве на окраине города. "По предварительной версии следствия, пожар не был случайностью. Из показаний личного юриста владельца, Хонды, можно сделать вывод, что тот, вполне возможно, мог сам поджечь строение, что и спровоцировало взрыв. Возможно, это было своеобразным способом убить себя, ведь у владельца наблюдалась затяжная депрессия, которая вполне могла вылиться в попытку самоубийства. Тело пока не найдено, поэтому версию нельзя считать окончательной. Владельца дома звали Гилберт Байльшмидт..." Иван не слушал, что говорили дальше. Все чувства сосредоточились на теплой руке Ольги, сжавшей его плечо, а потом едва слышимых шагах и хлопке двери в ее комнату.