Самая счастливая ёлка

Снег и холод, катание на санках с ледяных горок, пушистые сугробы и длинноносые снеговики – Кейда Йегера все это не волновало. Рождество в Техасе – те же стабильные +40. Открыв глаза жарким солнечным утром 25-го, Кейд первым делом подумал о своем прекрасном подарке. Большом (таком большом, что не поместился бы под елкой в гостиной), особенном, ловко и практично купленном на деньги Лукаса и дожидавшемся его в мастерской. Кейд вышел из дома, полюбовался на окрестные деревья, круглогодично сияющие цепочками фонариков, которые, само того не зная, подпитывало ворованное соседское электричество, и направился в мастерскую, насвистывая песенку про самую счастливую елку и попивая вместо завтрака вчерашнее пиво. Перед мастерской стояла сооруженная из карданного вала старого пикапа ель, ветвями ей служили лопасти вентилятора, а украшением – круглые фары и гирлянды из проводки. Сейчас Кейд зайдет в мастерскую и распотрошит свой подарок еще на десять елок во имя науки. А к тому времени, как он закончит работу, приедут Тесса и Лукас, и они все вместе будут по-семейному праздновать и есть индейку, а потом запускать самодельные фейерверки и биты в соседей и налоговых агентов. Кейд просиял от таких перспектив и открыл дверь. Каково же было его удивление, когда вместо положенного ему подарка в виде старого ржавого тягача он увидел огромного брутального робота-мужика, которому к тому же не помешал бы душ. Кейд сразу понял, что между ними много общего. – Эй! – сказал Кейд, думая о том, не теплое ли пиво ударило ему в голову. – А я тебя знаю. Я смотрел телек. Ты – Оптимус Прайм. – Я не Оптимус Прайм, – сказал Оптимус Прайм. – Я Хуан Эскобар, скромный мексиканский поденщик. Несколько мгновений Кейд так обалдевал от откровенного вранья благородного автобота, что даже перестал выковыривать жевательный табак из-под губы. Но так как он был техасец, то не мог не ввязаться в спор. – Нет. Ты Оптимус Прайм. – Хорошо, я Оптимус Прайм, – недовольно согласился Прайм, стирая нарисованные углем усы. – Тоже мне, роботы в маскировке. Кейд осторожно обошел гостя, присвистывая и цокая языком. Откуда-то из глубин генетической памяти уроженца южных штатов к нему пришло ласкающее душу самоощущение белого господина, купившего беглого, физически выносливого дядю Тома за сто баксов. Он остановился, уперев руки в бедра, взбудораженный замаячившими на горизонте перспективами Праймовладения. Пока что он отложит план по созданию новых механических елок, хотя на основе такого огромного автобота можно было бы изобрести целый хвойный лес. – Как я здесь оказался? – спросил Оптимус, кашляя ржавой пылью. – Странное дело, но я нашел тебя в старом кинотеатре. – Ай карамба! – выругался Оптимус по-мексикански. – Стоило только вздремнуть на скучном сеансе, как тебя уже тащат без спросу невесть куда колесами вперед. Он сел, поскрипывая шарнирами, рядом с машиной для щепы. – Мне надоело возить агаву для мескаля, – пояснил Прайм, глядя в сияющие глаза Кейда, который еще не отошел от рабовладельческих фантазий и оттого потел сильнее, чем обычно. Оптимус долгое время был лишен возможности произнести хоть какую-то мало-мальски поучительную речь, поскольку в Мексике, как только он открывал рот, все работающие с ним на плантациях агавы скромные трудолюбивые мексиканцы делали пустые глаза, неуважительно натягивали сомбреро по самые уши и отказывались понимать этого робота-гринго. Лишенный радостей церебрального секса, автобот быстро начинал звереть. – ...платят всего четыре песо за тонну, – Оптимус принял лихорадочный блеск в глазах человека за интерес к риторике и почувствовал приступ былого вдохновения, подбадривая себя чихающим движком. – Так что я кинул на кактусы всех наркос, которых знал (примерно так же я поступил со всеми обитателями Кибертрона), перебрался через границу и, не зная чем себя занять, поехал в кино, поскольку все автоботы так рьяно принялись прятаться по моему приказу, что я сам до сих пор не могу их отыскать. – Раз уж ты здесь, то можешь праздновать с нами. Оптимус сверился со внутренним календарем и убедился, что на дворе стояло Рождество. – И желание могу загадать? – как бы между прочим спросил он у Кейда, по давней привычке авторитетно ткнув указательным пальцем человека в живот. – Конечно, – простодушно ответил Кейд и тут же накрутил ему на палец гирлянду из перчиков чили, рассудив, что не стоит пропадать добру. – В таком случае хочу обратно свой 2007-й, – сказал Оптимус. Всем известно, что рождественские желания – самые сильные и чудесные на свете. Если как следует напрячь фантазию и очень-очень, всей душой или Искрой захотеть, то желание непременно сбудется. Об этом автоботы узнали от эксперта по безудержному фантазированию – Сэма Уитвики. А раз уж такая красотка (в том числе по меркам пришельцев), как Микаэла, стала встречаться с таким (в том числе по меркам пришельцев) парнем, как Уитвики, то даже сам Прайм уверовал в силу рождественских желаний. Поэтому Оптимус не удивился, когда пространство в мастерской вдруг замерцало, искривились и сжалось до черной точки. А потом яркими красками развернулось вновь. * Красно-синий тягач Питербилт, весь чистенький и сияющий новым хромом, гнал по ровной, прямой, припорошенной снежком дороге на недавно отстроенную на деньги земных налогоплательщиков базу автоботов в Чикаго. По обочинам тут и там возвышались плакаты на которых было написано: «Позор Мегатрону!», а также «Слава Оптимусу Прайму, спасителю планеты Америка!» Еще от руки было написано «Ура!» и подрисованы смайлики. «Хорошо!» – самодовольно подумал Оптимус и поддал газу. На дверях одноэтажных домов, мимо которых проезжал тягач, были развешаны красно-золотистые венки из лент и хвойных веток, крыши и крылечки горели всеми цветами радуги, из окон доносилась радостная музыка. На окнах и рекламных щитах мерцали поздравления с наступающим 2008-м годом. На лобовое стекло стали падать снежинки, каждая особенная и по-своему красивая. В приступе всеобъемлющей любви к окружающему миру Оптимус, становившийся в такие моменты невыносимо филантропичным и до духоты великодушным, даже не смахивал их «дворниками». Он нашел на радиоканале песенку «Sleigh Ride» и начал бубнить медовым баритоном в такт про «чудесную погоду, чтобы вместе прокатиться на санях». Тут он заметил, что снежинки на лобовом как-то странно мерцают и пробираются прямо в кабину, несмотря на надежную кибертронскую изоляцию. «Что за шлак?» – едва успел подумать он, как пространство стало дрожать и искажаться, пока не свернулось в черную точку. * Снежинки превратились в пылинки, приземляющиеся на ржавую грязную броню, от свежего зимнего морозца не осталось и следа, температура держалась на стабильных +40, в пояснице ныла каждая шестерня. – Что за шлак! – всерьез рассердился Оптимус, заскрипев отнюдь не медовым голосом, и грохнул кулаком по полу мастерской. – Это было мое рождественское желание! – А это, – сказал Кейд Йегер, расставляя на деревянном столике перед гостем бутылки с холодным пивом, – мое рождественское желание. Оптимус раздосадованного покачал головой: за год можно было загадывать только одно рождественское желание. Это он тоже узнал от Сэма Уитвики, который захотел как-то добавить к брюнетке блондинку, а в итоге остался вообще без женщин, да еще его захапал «Могильный ветер». Значит, придется мучиться до следующей зимы. Оптимус сложил манипуляторы на груди и недовольно уставился на Кейда. Тот за время его отсутствия успел сменить грязную футболку с длинными рукавами на грязную футболку в обтяжку, вообще без рукавов, и посадил на нее пару дополнительных пятен кетчупа, чтобы казаться еще привлекательнее. – Вот, – сказал Кейд, протягивая ему тарелку, – я приготовил тебе вкусненькие остренькие тако, приправленные машинным маслом. А когда ты с ними покончишь, я покажу тебе свою коллекцию проводков. «То-то ты возбудишься, когда увидишь мою коллекцию», – незлобиво подумал Оптимус, а вслух сказал: – Мне вообще-то надо уходить, но так уж и быть... – и воспитанным жестом потянулся за тако. Оптимус был не дурак подкрепиться, особенно на Рождество.