***
Фиона так и не решила проблему с кодовым названием «Биполярный брат». Рыжик слишком долго не жил в семье, поэтому выпал из обоймы социальных связей. Отныне он был предоставлен самому себе. «Молодое» поколение местной гопоты тыкало в него своими пальцами, называло его то педиком, то овощем. Только эта херня уже не могла его ранить, потому что гребанные таблетки помещали все эмоции в нейтральный спектр. — Идите на хер отсюда, твари! — за спиной раздался знакомый возглас, который на мгновение выцепил из пустоты. — Не смейте лезть к нему, сукины дети! — Мэнди? — тихо переспрашивает Йен сам себя. Он так и остается стоять на месте. — Да, это я, — девушка, обойдя его со спины, внимательно посмотрела на бледное лицо, — привет. — Что ты тут делаешь? — Йен пытается придать своему голосу хоть немного удивления. — Приехала на пару дней. Терри на зоне всадили заточку в печень. — Он умер? — Да, — спокойно признается Мэнди, вздыхая с нескрываемым облегчением. — Наконец-то этот мудак больше никому не отравит жизнь. Знаешь, наверно, странно так говорить, но мы с Микки всегда в тайне мечтали о том, чтоб однажды его трамвай переехал. — Где он? — ошарашенно спрашивает Галлагер, словно этот вопрос хуеву тучу времени рвался наружу. — Понятия не имею. Этот чёрт просто забил на нас, — Мэнди слегка улыбается, взмахивая рукой, — и правильно сделал. Мы те еще уроды. Йену сложно задуматься над тем, кто эти «мы». Заснеженная улица и знакомое до боли лицо плывет перед глазами. Дальше — провал. Галлагер просыпается на своей подушке только вечером. Лип рассказывает, что ему позвонила «сестра твоего бывшего». Измученный рыжик делает вид, что его это не касается. А потом не ест и не пьет. До того момента, когда перепуганная Фиона орет, что сдаст его в психушку, если он не проявит к этой долбанной жизни хоть толику интереса. Во время следующей «прогулки» Йена избивают те самые «сукины дети», которых пару дней назад гоняла Милкович. Педик ты или овощ — они найдут к чему придраться. Галлагер понимает, что литий — то еще дерьмо, когда не находит в себе силы ответить. Трое крепких парней буквально топчут ногами его бренную оболочку до тех пор, пока рыжик не начинает захлебываться своей же кровью. Он тихо клянётся себе, что они ответят за всё. После того инцидента проблема с названием «Биполярный брат» заметно разрастается. Фиона следит за тем, чтоб Йен пил таблетки, а Лип старается всегда гулять с ним. Рыжика это безумно бесит. В четверг к ним цепляются гопники и теперь Йен со стороны смотрит на то, как избивают его брата. Он не зовет на помощь, не кричит, не бросается спасать. Его слегка отрезвляет разбитое лицо Липа, который, отряхиваясь от снега, смотрит на него со страхом. Они молча возвращаются домой. Рыжик, прижимая к подушке только одно ухо, слушает занимательный вечерний рассказ. Йен готов поклясться, что скоро его упекут в больницу. Галлагер притворяется спящим, когда в комнату заглядывают один за одним домочадцы. В его голове звучит: «Ничего, блять, страшного…» Рыжик этой же ночью пакует вещи и оставляет семье записку в стиле Моники. Снег скрипит под ногами, а в небе мерцают звезды.***
Йен переходит границу с Мексикой в понедельник. И только на той стороне задумывается о том, зачем ему вообще это нужно. Он же типа снова нормальный. Может, всё еще склеится с успешным бодибилдером. Галлагер останавливается на том, что просто хочет оттрахать свою первую любовь до потери пульса. Ему часто снится собственная смерть. Так что времени, видимо, не так много. Он больше не собирается впихивать в свое горло ебанутый литий. Все «налаживается» через два дня, когда Йена снова накрывает мания. Он зарабатывает себе немного денег, совокупляясь с каким-то представительным типом в костюме. И расхаживает по барам, гей-клубам, кабакам с один вопросом: «Знаете ли вы этого темноволосого чувака?» Йен врет всем, что у него к нему «дело на миллион». Администратору Джейкобу, в клубе которого «сосет» рыжик, кажется, что этот парень точно чокнутый. Через 27 дней какой-то страшный ублюдок в кожаной куртке обещает рассказать Йену кое-что об этом «гопнике с пидорскими замашками», если тот даст трахнуть себя бесплатно. И эта рыжая блядь сразу же соглашается, заставляя старого мудака опасаться того, что его дряхлое сердце не выдержит этой гонки. Настолько ярко и безумно загораются глаза рыжика, что становится даже не по себе. Если этот старый мудак обманул бы, тот бы его точно убил. Йен хочет услышать это ебанутое: «Ничего, блять, страшного…» и готов даже продать дьяволу душу. Малыш чувствует, что дырка в его душе разрастается и скоро его опять засосет в гребанную центрифугу из уныния и соплей. Когда в руках оказывается бумажка с заветным адресом, Галлагер с придурковатой улыбкой говорит: — Я убью тебя, если его там нет, — после Йен истерично смеется, словно Джокер из старых комиксов выдал ему право пользоваться своей улыбкой. Суровый Марк пропускает мимо ушей бред этого сосунка и, допивая пиво, сваливает прочь. В трущобах на окраине Йен не находит никого кроме гоповатых мудаков и проблем на свою задницу. Драки точно было не избежать. Но в этот раз Йен был готов ответить. Его маленький демон без лития стал большим. Теперь он больше не прятался в солнечном сплетении рыжика, а активно помогал хуярить напыщенных мудаков. Так Йену нравилось намного больше. Когда четверо дохляков плевались снегом и кровью, Галлагер снова ощущал себя живым.***
— Ты хочешь сказать, что вас всех отпиздил какой-то сопляк в черной шапке? — Микки, кажется, до сих пор не может в это поверить. — Я выгоню вас всех, блять! Вы не можете справиться с одним червём?! — Он сказал, что у него к тебе дело, — тупица Адриан виновато тупит глаза. — Он обещал прийти снова. — Что за херня происходит вообще?! — Микки кривится, плюется и глотает темный ром, выслушивая свою «свиту». — Может, он нарик? — Похоже, — мямлит себе под нос широкоплечий Бернар. — Но он ничего не взял. Новоявленный мафиози загадочно хмыкает, понимая, что сегодня ему выпадет охуительная возможность почесать кулаки. Милкович думает о том, что чертовски любит мстить.***
В следующий вечер Галлагер выпросил у вздыхающего Джейкоба выходной. Гадко было лизать и сосать кому-то другому в преддверии самого главного секс-забега этой зимы. Йен полчаса принимал душ, укладывал волосы, выбирал одеколон и пытался замазать тоналкой уродливые свежие ссадины на лице. Рыжик был уверен, что сегодня не будет ни драк, ни крови. Только теплые поцелуи, переходящие в жестокое изнасилование. Причем Галлагер был уверен, что хочет оказаться снизу. Он не возьмет с собой смазки и прочей херни, потому что жаждет быть по-настоящему вспоротым одним единственным в мире членом. Только ебаный Милкович сможет так трахать. Никто больше. В десять часов ночи Галлагер приходит на место вчерашней бойни. Одного маленького фонаря явно не хватает для того, чтобы осветить всю площадку. — Эй, мудак! Какого хуя ты отпиздил моих ребят? — Йен едва улыбается, чувствуя забытую теплоту, разливающуюся внутри. — Чего молчишь, урод?! — произносит приближающийся силуэт во тьме. В руках доморощенного Мстителя бита, но психованый рыжик почему-то даже не думает обороняться. В его глазах уже зажглись звезды, а Микки, решив, что это какой-то торчок, заносит своё тяжелое орудие над черепом парня. — Я просто хотел, чтоб ты меня трахнул, — на одном дыхании сладко распевает Йен. Зрачки наполняются блаженством. Микки мгновенно бросает гребанную биту на снег. Нет, он не в силах проломить череп этому мудаку. Он на мгновение теряет дар речи и тяжело выдыхает. — Пошли вон отсюда, сукины дети! — командно приказывает юнец и грозные силуэты (тоже во всеоружии) поворачивают свои жопы в сторону дверей. — Босс, ты уверен? — гнусаво уточняет Адриан, страстно желающий выбить из педика в шапке всю дурь. — Конечно, блять, уверен. Сьёбывай отсюда на хуй! — Микки даже слегка поворачивает голову, чтобы до этого истукана наконец дошло. Когда железная дверь громко хлопает от ветра, Милкович разворачивается к рыжей шлюшке в дурацкой шапке. Свет едва освещает его лицо и Йен никак не может понять, что же значит этот взгляд. — Трахни меня тут, — сладко просит озабоченный рыжик, делая еще один шаг. Он чувствует, как пульс стучит набатом в висках. — Я хочу попробовать на этом, блять, снегу, — Йен многозначительно улыбается и нащупывает ремень. Микки, преодолев оцепенение, хватает рыжего мудака за тонкую кисть и тянет его вправо. Так, чтобы его гребанное лицо не скрывалось в ебучей тьме. Милкович пытается держать себя в руках, разглядывая свежие ссадины на смазливом личике. Но маниакальный взгляд рыжика скручивает внутренности тугим жгутом. — Бога ради, Галлагер! — истерично просит парень. — Скажи мне, что ты, блять, просто накурился травы! — Да я в порядке! Я хочу всего лишь заняться сексом! — Йен взвинчивается. — С тобой! Милкович потеряно смотрит на ушлёпка. Лучше бы он, не глядя, расхуярил его больную голову битой. — Я скучал, — шепчет Галлагер. — Дай мне трахнуть тебя! — демон, наверное, выключает огоньки: те больше не светятся в глазах. — Или я убью… — Спокойно, мать твою, — перебивает Микки и, поддавшись порыву, страстно целует ледяные губы. Дамбу в голове Йена окончательно срывает. Центрифуга начинает закручиваться. Гребанных два месяца он жил, словно на автопилоте. А теперь ему можно выдохнуть, ведь ничей член, ничей поцелуй, ничей стон не сравнится с этим. — Тише, спокойно, тише, — просит Милкович, ощущая крупную дрожь в длинных худых плечах. — Всё хорошо, дыши, Йен. Прошу тебя, — Микки почти разрывает затянувшийся поцелуй, не убирая своих ладоней с длинной шеи, а рыжика переклинивает, как тогда рядом с Мэнди. Ебанные Милковичи.***
Йен просыпается. Его ухо так же, как тогда, плотно прижато к подушке. И он уверен, что снова оказался в долбанном отчем доме. Галлагеру внезапно становится так страшно, что он начинает бесцельно выть, жмуриться. Но даже не может прижать свои худые колени к туловищу. Гребанная мания, как ураган, не оставила после себя ничего. Когда перепуганный Милкович со всей дури чуть не отрывает ебаную дверную ручку и влетает в комнату, заплаканный Йен тихо стонет на кровати, как сопливый педик, которого впервые выебали без смазки. — Что такое?! — громко и серьезно спрашивает Микки. (Он, наверное, тоже прирожденный фельдшер). Йен понимает, что не может сказать ни слова. Милкович машинально осматривает прикроватную тумбу на предмет оружия, ножей, отверток и прочего опасного дерьма. У мужчин тоже, наверняка, есть шестое чувство. Микки с тревогой присаживается на край кровати. Йен впервые за долгое время хочет не трахнуть, а обнять. И пытается вытянуть ослабевшие руки из плена одеяла. Естественно, получается не очень хорошо, в конечном итоге он сам утопает в крепких мужских объятьях. Галлагер щекой касается тёплой тёмной рубахи Милковича. И его охватывает иллюзия облегчения, словно Микки засунул палку в колесо ёбнутой центрифуге. Кожу на щеках стягивают высохшие слезы. Когда волны отступают, Йен заходится в глухом рыдании, а Микки не торопится ничего спрашивать или утешать. Просто молча баюкает дурака в своих руках, как старший брат или отец. (В каких же хуёвых семьях они оба выросли, черт возьми). Йен уверен, что всё самое плохое с ним уже случилось, что ему ничего не грозит пока Микки здесь. Галлагер точно знает, что завтра болезнь прибьет его намертво к постели. Что всё, чем он отблагодарит, это вялые «отвали» и «пошел вон». Да они оба, блять, это знают. Но это, черт возьми, ничего уже не изменит. Когда Йен успокаивается и тревожно дремлет, Микки осторожно вынимает телефон из джинсов. Он, как никто другой, точно знает, что биполярное расстройство не проходит, блять, как похмелье, что бесполезно ждать какого-либо чуда. В этот момент Галлагер, пожалуй, находится в той пограничной зоне сознания, где мания кончается, а депрессия еще не наступает. Это точно был день до начала конца. Завтра утром он будет пластом лежать под одеялом, а Микки будет вливать ему в горло воду с растолченным литием. Кто знает, может быть, он реально будет давиться слюнями, которые Микки точно никогда не побрезгует вытереть. Йен, засыпая, почему-то очень хочет признаться, что вязкие слюни от лития становятся солоноватыми на вкус, как теплые слёзы.