***
— По основному тригонометрическому тождеству… Тот, кто сидит рядом, любит учиться, а особенно алгебру и геометрию, никогда не поднимал рукава пиджака, прятал руки. Он всегда с таким жаром доказывал теоремы. Его льдинки глаз горели лиловым пламенем. Он всегда так гордо поправлял свои светлые волосы и задирал кривой нос, говоря: «Что и требовалось доказать». Время подходило к концу. Мэтт собрал вещи, собирался уходить, как опять перебил морозный пейзаж, где темное небо и белый снег завораживал с большей силой, обдавал ледяным ветром, кутая им, обжигая. И солнце пробирается через тугие, мрачные тучи… — Мэтт, ты как, в порядке? Ты слышишь меня, Мэтт? — Он сидел на корточках на против Уильямса, прижавшегося к стенке. Тяжело дышавшего. В ушах оглушенного сном парня трещали веселые слова одноклассников, переливавшие ручейком. — Воды надо? — Нет., — Мэтт не сразу определил, кем является этот «Он», но этот человек, определенно, особенный. — Спасибо, Ваня. — Уильямсу казалось, его так зовут. Ваня — его сосед по парте. Тот живой и яркий в своем монохроме паренек. Он мечтал стать профессором. — Ну, как же., — протянул Иван, подавая соседу бутылку с живительной влагой. Он был таким же. Все тот же хладный взгляд, тот повелительный тон и морозящая улыбка, которая чем-то напоминала зимнее солнце. Его руки изрезаны. Они все в шрамах и порезах. Иван скрывает их рукавами пиджака, свитерами. Не нужно, чтобы кто-то знал об этой слабости. Она есть. Пусть будет в тайне. Так же и Мэтт молчит о боли. О холоде, что терзает, о полумраке и смерти. Это ужасающе, оно пугает. А Иван со своим образом, с той аурой, пугает, настораживает. Кажется, что он и есть сон. Или, хотя бы, его герой.***
Кто-то рвется за смертью, а кому-то приходится от нее отмахиваться, спасаться бегством.***
23:31. Время, когда тьма сползает на город. От чего-то так пусто и жарко. Иван присел. Будто жар. Сняв пиджак, Брагинский остался в одной футболке. Эти руки… из-за зеркала смотрит кривое, страшное лицо. Облик монстра с кривыми клыками, страшными глазами, острым взглядом. Он взялся за лезвие…***
От чего-то дернуло сердце. Прямо на игре. Лед будто подкосился и закачался как на воде. Уильямс ели устоял на коньках, опираясь на клюшку. Лед под ногами, казалось, хрустел, где-то трескался, рушился, тонул. Они проиграли, это обидно и больно, но этой ночью Мэтт мирно спал. На утро он не помнил сна, но ему определенно снилось что-то хорошее. Утром, увидев брата Мэтт улыбнулся. Он никогда так искренне не улыбался. Это порадовало старшего, он с облегчением вздохнул. Даже подметил: «Ты сегодня спокойно спал». Подумать только, неужели он все время следил за Мэттом? Неужели у него была поддержка, опора, в которую он не верил? Улыбаясь, младший Уильямс заплакал. Ему больше не надо притворяться сильным. Он боролся с холодом, а раз он растаял, раз его прогнало прекрасное апрельское солнце, то больше не с кем сражаться! Мир стал свободнее в этот день. Больше никто не гонит, а вселенная, будто, стала добрее. Дойдя до школы, он успел пересечься с одноклассниками, которые никогда его таким не видели. Они заметили, что эти перемены к лучшему. Солнце сквозь окна все равно грело, приятно припекало. Он так приятно и мягко улыбался, что даже учителя стали относиться лучше. А ведь скоро выпускной! тогда-то он и найдет друзей. Может, он, даже, с Брагинским, тем ярким умником найдет общий язык… Брагинский. Сегодня его нет в школе. Почему-то похолодало. Вроде, кто-то окно открыл. Интересно, что с Иваном. Он даже по причине болезни не пропускал ни одной контрольной по физике. Он не пришел, наверное, потому, что его нет в городе, или в стране. Может, уехал на отдых. Но вот только интересно то, что он ни в какую не уезжает по середине четверти. Разве что его нет… Учение — смысл его жизни, и если человек не тянется к смыслу существования, то существовать ему и не за чем… Сон исчез. Исчез и Брагинский. Остается надеяться, что тот идеал, умный и веселый парень, был плодом воображения. Но тогда это не объясняет растворения видений. Этот вопрос мучил Уильямса весь день. Эта загадка не давала покоя. Может, Ваню просто не пустили родители в школу из-за того, что у него температура, или ногу сломал, но, странно. Никто о нем не вспоминал. И ночь была оглушительно беззвучна. Спокойствие, предзнаменующее беду. Эта соль на губах, эта неспособность уснуть. Холод, обволакивающий, с головы до ног, от него не спасает одеяло. Медленно сползают веки… Этой ночью Мэтью тихо спал. И этим утром тоже тихо спит. А мороз отныне верный спутник. Не до гроба, а как раз после него.