Константа

Повышать на Рена голос — бесполезно, он и в лучшие-то времена через раз слушает, что ему говорят. Впрочем, Хакс особо и не старается донести свое недовольство вербально, и судя по кривоватой предвкушающей ухмылке, Кайло это отлично понимает. У них еще будет время для слов, но — после. Они оба знают, что привлекает Рена, из раза в раз возвращая в постель к Хаксу, в его объятья и к его же ногам. Сложный, причудливый, дикий коктейль из похоти, опасности, чувства вседозволенности, противоречивых желаний: сломать Хакса и подчиниться самому. Острое, как бритва, будоражащее ощущение, что твоя жизнь сейчас в чужих руках. И может оборваться в любой момент. Рена это безумно заводит. Хакс его цепляет, как никто, крепко держит. Он один-единственный раз спас Рену жизнь и словно получил в руки невидимый поводок и право приказывать. Странная власть, о которой Хакс не просил. Слишком ненадежная — словно бы Рен и в самом деле умеет беспрекословно подчиняться. Но все же, раз за разом сжимая руку на горле Кайло, ловя губами его стоны и хрипы, Хакс не может отказать себе в удовольствии надавить чуть сильнее, оставляя отметины и заставляя хватать губами воздух. Просто так. Потому что ему захотелось, и потому что может, и потому, что Рен никогда не скажет ему «нет». Кайло слишком нравится такой расклад. Он и сам любит причинять боль, но и не меньше любит, когда жестко трахают его. Хакс связывает руки Рена за спиной, запястьями к локтям, и долго трахает его пальцами, больше дразня, чем растягивая. Он заменяет их на свой член, только когда Кайло от угроз переходит к просьбам, умоляя прекратить наконец страдать херней и отыметь его. Хакс не может удержаться от того, чтобы не сравнить магистра со шлюхой, разводя шире его бедра и размашисто толкаясь внутрь. Кайло глухо стонет, закусив губу, и обхватывает Хакса ногами. В какой-то момент их лица оказываются друг к другу слишком близко, Хакс упирается ладонью в кровать у плеча Рена, и тот шепчет ему «давай». И Хакс дает: обхватывает своей рукой его горло и сдавливает. Под кончиками пальцев бьется пульс. Кайло рефлекторно хватает ртом воздух, напрягается и сжимает Хакса в себе, стонет и закатывает глаза, когда он сжимает пальцы сильнее, и кончает, когда он медленно расслабляет хватку и убирает руку. Хакс касается губами дорожек от слез на щеках Рена. Тот смотрит широко раскрытыми глазами и все еще крупно дрожит. На шее отчетливо проступает след от руки — пожалуй, в этот раз ему следовало бы остановить Хакса, но вместо этого он тянется за поцелуем, обнимая за плечи и притягивая ближе. Хакс позволяет ему и это, и остаться спать в его постели до утра. Хакс знает, из-за чего Рен доволен сверх всякой меры. Он чувствует себя живым. Хакс делает его живым. Это их невольная константа. Ничего не изменится, что бы Рен ни предпринимал — он всегда возвращается к Хаксу, будто одичавший, но очень соскучившийся по хозяину кот, стараясь делать вид, что все идет так, как и должно быть. Вся его свобода — длина невидимого поводка, неизменно тянущего его обратно. Все его чувства — одна большая непозволительная ошибка, начавшаяся с желания быть рядом. Но это нисколько не мешает им обоим по-своему наслаждаться ситуацией. Ведь в каком бы виде Рен ни заявился: на взводе, на эмоциях, словно пьяный или одуревший от запаха крови и чужой смерти, или пропахший сексом, а зачастую и тем и другим — Хакс всегда впускает его. Позволяет возвращаться, устраиваться на своих коленях, и никогда не задает ненужных вопросов. Даже почти не язвит, в каком бы состоянии Рен ни пришел. Ответы на свои вопросы Хакс знает и так, но не признается в этом даже самому себе. Правда, высказанная вслух, была бы невыносимой. И, пожалуй, за нее Кайло вполне мог бы убить Хакса. Но Хакс касается губами уродующего лицо Рена шрама, и все остается неизменным.