Unmeisen

Юнги безбожно пьян. Он не уверен, что пьянит больше — алкоголь, который он вливал в себя последние часа четыре беспрерывно, или Чонгук, распластанный на кухонном столе и смотрящий с вызовом. Старший не понимает, когда всё изменилось. Когда безумство Чонгука стало разрастаться — и теперь пугает Мина, который, в общем-то, и сам далеко не ангел. Но младший в одиночку расправляется с десятком гулей, купаясь и измазываясь в их крови, заполняя квартиру, где находилось гнездо одного из кланов, красным и розовым. Юнги не спорит, Юнги не злится — разве что на себя. Юнги пытается понять — и принять. Но не получается. Теперь, когда он не один, когда есть тот — Чонгук, — ради которого можно рискнуть всем и вся — Юнги успокаивается. Он жаждет нормальной жизни. Спокойной, размеренной, чем-то наподобие семьи, любящей. Мин даже написал заявление на перевод в отдел, занимающийся только документацией. Никакой активной деятельности охотника, никаких выслеживаний, пыток, убийств. Но Чонгук всё портит. — Нет, — поправляет себя Мин, — не портит. Просто он… Запутавшийся ребёнок? Для Юнги всё это — жизнь рядом с младшим, — серьёзный повод остепениться, подумать о будущем, совместном, общей квартирой — не общежитием, — и, возможно, однажды приёмным ребёнком. Жизнь без охоты, жизнь без постоянной тревоги за этого гуля, который при одиночной или совместной охоте находит приключения — выливающиеся в стопы листов с объяснительными/обещаниями/отчётами. Юнги хочет обычной жизни. Без гулей. Без смертей — гулей, охотников, случайных людей. Юнги хочет семью. Чонгук плавится под взглядом Юнги. Он разбирает эмоции старшего на злость, растерянность и разочарование. Удивляется. — Юнги? — он приподнимается на локтях и смотрит внимательно, пытаясь найти причину в глазах старшего. — Юнги? Хён? Что такое? Юнги не знает, что ответить. Он хочет объяснить, убедить, но не понимает, как именно это сделать, какие слова подобрать. — Юнги-хён? — Чон спрыгивает со стола и через мгновение оказывается рядом с Мином. — Чонгук-и, — Юнги запинается и замолкает. Трёт подбородок, размышляя. — Я не могу так. — Ты меня пугаешь, — шепчет Чон, пробуя запах прощания (?). Они долго молчат, смотря друг на друга. Ни один из них не решается порвать тишину звуками или движением. Но в Чонгуке оказывается больше решимости — и гораздо больше безумства. — Ты хочешь меня оставить? — рычит он. — Бросить? После всего? Юнги выдыхает и закрывает глаза. Заламывает пальцы, скребёт ногтями по своим ладоням и ощущает, как сердце осыпается кусками-ошмётками. — Да, Чонгук, — он внезапно открывает глаза и смотрит прямо, без страха. — Да, я хочу жить спокойно, не ломаться каждый раз, когда ты уходишь один, не ждать, что в любой момент мне могут сообщить о твоей смерти. Ты понимаешь? Я хочу… — Что? — младший хватает Мина за плечи, сжимает и разжимает пальцы, бегает взглядом по лицу напротив и вряд ли дышит. — Юнги, родной мой, любимый, я всё сделаю, только скажи. — Я хочу семью. Уютную квартиру. Спокойную работу, — старший тянет ладони к Чонгуку, цепляется за ткань рубашки. — Я хочу забыть о крови. Я хочу забыть о криках. Я просто хочу быть с тобой, не видя смерти каждый день. Чонгук молчит непозволительно долго, а потом отпускает Юнги и отступает назад. Мин тянется вперёд, едва не заваливаясь на пол, — внутри разрастается лёд, паника, липкий страх и осознание. — Пожалуйста, — Юнги не уверен, что произносит это вслух, но надеется, что Чонгук услышит. — Пожалуйста, Чонгук. — Я не думаю, — начинает младший, отворачиваясь. Он отходит дальше, вплотную к окну. — Я не подхожу тебе, да? Не отрицай, хён. Я не смогу дать тебе спокойствия. И ты это понимаешь. Юнги понимает. Если он сам может перевестись в другой отдел, уволиться, сбежать, и никто не будет против, то Чонгука не отпустят. Его послужной список — имена убитых гулей, — растёт на десятки в месяц. Никто не отпустит его живым. — Хорошо, — бормочет он. — Главное, чтобы ты был жив, правда? Мин делает шаг назад, потом отворачивается и выходит в коридор, думая, где переночевать. Вещи он соберёт завтра — ведь здесь живут только охотники, а ему выделят другую квартиру сразу же, как только подаст прошение. Но Чонгук не даёт уйти старшему, бросается вперёд, обхватывает руками и упирается лицом в шею. — Пожалуйста, Юнги, — просит он, понимая, что разводит сырость, заливается слезами и отдаваясь во власть тихому и липкому страху. — Я что-нибудь придумаю. Сбежим? Уедем далеко-далеко? Я найду способ. Только не оставляй меня. Я же не смогу без тебя. Пожалуйста… Чонгук затихает, ждёт вердикта. Юнги пугается своих мыслей и желаний. — Тебя не отпустят. Никогда. И я… И я не отпущу. Чонгук громко всхлипывает, получив приговор. Невиновен.