Il mare

"Отвези меня к морю", — просит однажды Хиджун совершенно неожиданно. Они сидят в маленькой кухоньке квартиры, которую снимают вместе вот уже почти год: Юджин — за столом с полулитровой кружкой утреннего кофе, Хиджун — на облезлом подоконнике, болтая босыми ногами в воздухе. Юджин в ответ пожимает плечами: он вообще-то не планировал уезжать куда-либо в свой недельный отпуск, но планы можно и поменять, если так нужно младшему. — Отвезешь же? — уголки рта Хиджуна растягиваются в кривоватой детской улыбке, и Юджину страшно хочется дать себе по лбу, желательно, чем-то тяжелым, потому что вместо того, чтобы думать над ответом, его мозг занимается тем, что прикидывает, насколько гармонично он вписался бы среди раскинутых в стороны ног младшего. Между ними пять лет разницы, и иногда Юджин забывает, что не интересуется мужчинами, тем более, едва совершеннолетними подростками. А это не круто. — А как же твой универ? Опять проёбывать собрался? В темно-ореховых глазах Хиджуна пляшут озорные чертята, пока он энергично трясет головой в знак согласия. — Значит, проёбывать, — хмыкает старший. Его, по идее, это не должно волновать — так или иначе, он всё равно не смог бы ничего запретить. Бессмысленно. Юджин знает, что ему нет необходимости озвучивать свое решение. Всё слишком очевидно. Единственное, чего боится старший — сломать тот хрупкий мир, в котором их друг у друга осталось только двое. И боится он явно не за себя. Кофе заканчивается как-то чересчур быстро — вернее, он просто не замечает, как выпивает горячую жидкость за пару глотков. Юджин ставит кружку в раковину и прижимается лбом к холодному стеклу за спиной Хиджуна. Ранняя весна за окном такая же хрупкая, как его надежды. Лихорадочно больная. Надломленная. Хиджун обвивает его шею руками и закидывает одну ногу на поясницу. У него горячие по контрасту с ладонями губы и столько безысходной мольбы во взгляде, что Юджин боится захлебнуться чужим отчаянием. Старший почти случайно кладет свою большую ладонь на чужое тощее бедро, и его прошибает резким чувством дежавю. — Хватит, — Юджин отстраняется первым и отводит взгляд, по привычке запуская ладонь в свои недавно остриженные волосы. Он физически ощущает, как внутри все переворачивается и рвется колючим комком наружу. — Я не знаю, почему хочу поехать, но мне кажется, это важно, — губы Хиджуна еле шевелятся, но Юджин слишит каждое слово, растворяющееся в прохладном воздухе. Ему очень хочется, чтобы младший не искал и не пытался ничего вспомнить, но тот всё равно не успокоится, сколько бы времени ни прошло. Они покидают город с рассветом. Юджин ведет аккуратно, не превышая скорость даже на самых пустынных шоссе, и Хиджун вскоре засыпает, устав от однообразия пейзажа и долгих ночных сборов. Юджин знает, что младший не сомкнул глаз от волнения этой ночью, хоть и соврал, что проспал несколько часов. Хиджун в принципе напоминает ему непонятого ребенка, которого считают испорченным, потому что он врет в глаза взрослым, скорее по привычке, чем из злого умысла. Старший морщит лоб, прогоняя прочь ненужные мысли и старается сосредоточиться на дороге. Получается плохо, если не сказать хуёво. "Хён, мы просто обязаны поехать все вместе," — Юджин до сих пор чувствует фантомные прикосновения к своим плечам и передергивает ими, будто бы от холода. Он криво усмехается, когда заворачивает на особенно крутом повороте. Если бы Чжихун сейчас его увидел, то испугался бы бесконечной пустоты в глазах своего хёна. Юджину, правда, жаль, что он стал таким. Но если Хиджун не может вспомнить, то он не может забыть. К счастью или к сожалению? Кто знает.

***

С наступлением сумерек пляж становится по-особенному пустынным. Шум волн сливается с мирным треском укрощенного огня в одну гармоничную мелодию; запах жарящегося на костре мяса приятно щекочет ноздри. "Вот оно, неземное блаженство", — думает Юджин, прикрыв глаза от удовольствия, и откидывается назад, на ворох сваленных в кучу спальников. Из-под ресниц он смутно видит силуэты на фоне костра: вот Сынджун накидывает плед на плечи Чжихуна, который жарит хлеб на палочке, сидя на корточках возле костра. Из сгустившейся темноты ночи на свет выбегает хохочущий Хиджун. Он валится прямо на песок, споткнувшись о длинную ногу Джуна, которую тот как раз решил вытянуть, но продолжает заливаться смехом. Не успевший затормозить Инсон по инерции валится прямо на него с громким воплем. — Блядь, хён, слезь с меня, — пищит Хиджун слегка придушенно, — не пушинка же. Юджин тихо смеется и надеется, что в следующий раз мелких не угораздит приземлиться куда-нибудь в горячие угли. Чуть позже макне-лайн настойчиво пытаются споить его за компанию с остальными. — Ты слишком правильный, хённи, — Чжихун приобнимает его за плечи, и Юджин чувствует сладковато-горький запах чего-то очень приторного и алкогольного. Ему очень хочется скинуть с себя руки младшего, но еще больше — показать средний палец Сынджуну и засосать пьяного донсэна на глазах у всей компании — внезапный и совершенно безумный порыв, который он давит на корню. Чжихун разочарованно мычит и растекается по коленкам сидящего рядом Джуна. Тот рассеянно вплетает пальцы в растрепанные пряди его высветленных волос и пытается подпевать бренчащему на гитаре Хиджуну. Блики света от догорающего костра странно преображают черты их лиц, делают старше, таинственнее. Юджину почему-то мерещится темная кровь в залегших тенях, и он поскорее отмахивается от этой ассоциации. На обратном пути он краем глаза замечает отражения друзей в зеркале на лобовом стекле: голова спящего Чжихуна на сынджуновом плече, их руки переплетены. Инсон, который никак не может успокоиться, и тормошит сонного Хиджуна. Младший слабо отбивается и зевает ему прямо в лицо. Идиллия. Все случается мгновенно. Слишком быстро, чтобы Юджин мог хоть как-то среагировать или хотя бы осознать происходящее. Он помнит только, как кровь из разбитого виска застила глаза, пока он вытаскивал бессознательного Хиджуна из под чужого окровавленного тела. Дальше — темнота.

***

— Так классно, здесь даже в доме пахнет морем, — восторженно выдыхает Хиджун и с разгона плюхается на большую двуспальную кровать, на что та отзывается скрипом пружин в стареньком матрасе. Они останавливаются в маленьком домике у моря, потому что Юджин резко против ездить по ночам и после долгих уговоров соглашается остаться подольше на побережье. Здесь даже можно услышать шум прибоя, а окна выходят на бесконечную темно-синюю гладь, которая плавно переходит в небо, стирая линию горизонта. Юджину не жалко денег или отпуска — он всё равно не знал бы, куда их потратить. А пока младшего не надо возить в больницу и скупать для него горькие лекарства пачками, можно пожертвовать и не такими мелочами. Хиджун боится спать один, поэтому на ночь всегда перебирается в кровать к старшему. Юджин уже смирился, хоть и не любит физических контактов и спит очень чутко. Так всё равно лучше, чем каждый раз ползти по темноте на другой конец комнаты, чтобы выяснить, что же опять случилось. Прежде чем лечь спать, Хиджун долго стоит у распахнутого окна и смотрит на бушующую снаружи водную стихию — к ночи ветер усиливается, и на берег накатывают гигантские волны. Холодный ночной воздух врывается в комнату, заставляя зябко поежиться. Юджин накидывает на плечи младшего свою кофту и ненадолго замирает рядом. В неверном свете луны Хиджун выглядит очень красивым и печальным, он похож на изящную фарфоровую куклу, которую когда-то разбили на мелкие осколки, а затем склеили заново. И, если приглядеться, можно заметить тонкую паутину трещин на гладкой коже. Юджину немного не по себе от этого сравнения, но Хиджун кажется ему настолько хрупким, что даже дотронуться страшно. Зато Хиджун совсем не боится сломаться, когда опускается на чужие бедра и настойчиво целует старшего, прижимая его к нерасстеленной кровати с обеих сторон тонкими руками. Юджин думает, что это какое-то сумасшествие, но позволяет стащить с себя толстовку с футболкой и перехватывает чужие руки, только когда они тянутся к ремню. Он сгребает одной рукой оба запястья младшего и опрокидывает его на спину, кусая оголившиеся запястья и влажно целуя выступающие ключицы. Хиджун сам помогает стянуть с себя штаны, затем белье, и остается в полурасстегнутой рубашке на голое тело. Он обхватывет бедра Юджина ногами и болезненно стонет, когда грубая ткань проезжается по чувствительной коже. Член старшего заполняет его с первого толчка, заставляя хватать воздух в беззвучном крике. Хиджун из последних сил хватается за широкие плечи Юджина, пока тот втрахивает его в матрас, и сам подается навстречу, прося больше, глубже, сильнее. Ему необходимо чувствать это сильное тело с крепкими мышцами как можно ближе, чтобы избавиться от ненужных мыслей и потаенных страхов, заполнить всю ту пустоту, что осталась на месте потерянного прошлого и забыть о неясном будущем. Внутри Юджина апокалипсис с взрывающимися звездами и мертвыми галактиками, он понимает, что Хиджуну наверняка тяжело, но продолжает лежать на нем, уткнувшись лицом в шею, на которой пятнами расплываются свежие следы от его собственных пальцев — брать младшего сзади, держа за шею, явно было не лучшей идеей, но. Юджину похуй, теперь уже точно. Хиджун гладит его по коротким волосам на затылке, и старшего рвет на части от этой банальной нежности. Он хочет обещать, что всё будет в порядке, и они точно переживут, справятся, но вовремя вспоминает, что помнит здесь только он, и слова сами застревают в горле. Юджин напоминает себе, что ревновать к мертвым бессмысленно, когда снова просыпается посреди ночи от того, что младший громко всхлипывает и зовет по имени не его.