На таких не женятся

      Кэсс, потупив взгляд, на удивление четко исполняет приказ Эрика «Паркер, поймай тишину» после эмоциональных возгласов вроде «А на чем ездит? А гусеницы прикрепить можно? Я читала, что у некоторых моделей они самовыдвижные. А что это за кнопка и сколько тут передач?» смотря на машину в гараже штаб квартиры.       Кэсс родилась в обеспеченной семье и знает, что такое автомобиль, но семейный электрокар ни в какое сравнение не идет с мощным военным джипом, который, прямо сказать, походит на железного зверя больше, чем на обычную тачку.       Они уже выехали с территории фракции Огня и с тех пор Паркер не проронила ни слова, заинтересованно разглядывая пейзаж за окном, не решаясь посмотреть на Лидера. Ей все еще неловко после разговора на пожарной площадке после того, как Эрик узнал о смерти, очевидно, товарища.       Может необоснованно, но Кэсс не ощущала страха за свою шкуру: хоть она и призналась мужчине, что была свидетелем того ночного разговора в тоннелях, в его жестах и мимике не сквозило намерение вышвырнуть девчонку из фракции или пристрелить. Естественно, Пакер не может утверждать наверняка — понять о чем думает Лидер, до сих пор до невозможности трудно, но все же вспоминая его горящую каким-то особым диким азартом взгляд и ухмылку, Кэсс может сделать вывод о том, что ей еще придется пожить на этом свете.       Приятную для Эрика и тягостную для Паркер тишину прерывает Лидер, с ухмылкой косясь на девчонку.       — Вопросы есть? — снисходительно улыбается он и вновь возвращает внимание к дороге. Паркер ерзает на месте и закусывает губу, с прищуром смотря на Лидера.       — Много, — осторожно тянет она, пытаясь понять хотя бы намек на мотив, но опять остается ни чем, натыкаясь на выверенные эмоции на лице Эрика — не видела бы сама, ни за что не поверила бы, что Лидер переживает скорбь. Хотя, если верить слухам, Эрик на чувства не способен. Но Паркер не идиотка, она понимает, что Лидер все равно человек — просто он сам вылепил из себя настолько могущественную личность, что всем легче поверить в то, что у мужчины нет эмоций и чувств, чем представить, что он их так умело контролирует. Все судят по себе, в конце-концов.       — Можешь задать только один, — отрезает Эрик, давя улыбку. Непоседливость девчонки после тяжёлого дня и новостей начинает надоедать.       — Куда мы… — Кэсс запинается — на языке крутится миллион вопросов, вроде: вернутся ли они к пейзажу и зачем сорвались из фракции посреди дня, но понимает, что если спросит о месте назначения, Эрик лаконично ответит «Прайд», поэтому сосредотачивает внимание на главном, улыбаясь своей находчивости.       — Что такое «Прайд»? — заинтересованно смотрит она на Лидера и Эрик снисходительно цокает.       — Умница, — иронично усмехается он, но тут же становится серьезным, погружаясь в воспоминания.       — Прайд — это мифическое Бесстрашие. То, о котором ходят нелепые слухи — они ведь не берутся на пустом месте. Пятнадцать лет назад боевой разведкой командовал Фрэнсис Маршалл. Он был отличным бойцом и прекрасным предводителем и, разумеется, метил в лидеры. Но ему из раза в раз отказывали, потому что Маршалл считал себя выше закона. Знаешь, — усмехается Эрик как-то горько, — политика — это умение управлять неизбежным, а не менять ситуацию под себя с помощью власти.       Лидер — это и есть закон и он должен чтить его и охранять, а не использовать как инструмент для достижения целей, пусть и из лучших побуждений. Маршалл так не считал, но все равно хотел быть у руля, своего ему было недостаточно. Тут, правда, виноваты обе стороны: совет с ним считался, ведь уже тогда Маршалл обладал большой властью и влиянием, поэтому с ним считались и трусили отказать напрямую — ему обещали и обещали, а в самый последний момент сливали. Он даже грозился бунтом, но потому вдруг успокоился и отступил. Попросил о переводе и все вздохнули с облегчением, согласившись. Как оказалось, очень зря. — У Кэсс мурашки по спине пробегаются от жесткой усмешки Лидера.       — Маршалл попросил выделить ему полигон для подготовки специальных групп, а совет был только рад сплавить его подальше. Только на этом ничего не закончилось: Маршала боялись и уважали, и с ним ушла половина подразделений ударных и развед. групп. Со временем он выбил себе право отбирать в ряды мелких операций изгоев и практически оброс небольшим государством.       Сейчас «Прайд», спустя пятнадцать лет, насчитывает около миллиона человек, подчиняющихся лично ему. Кто-то из чувства долга, кто-то из-за страха или нелюбви к системе, кто-то из уважения. Но факт в том, что Маршалл теперь стоит во главе маленького государства, имеет прекрасно организованную и подготовленную армию и фактически стал тем лидером, которым мечтал. Только теперь с ним приходится действительно считаться: технически он подчиняется системе фракций и Бесстрашию, но на самом деле его стараются не трогать, чтобы не напороться на переворот.        Теперь обе стороны сидят в постоянной готовности, но ничего не предпринимают — знают, что при активных боевых действиях каждая сторона потеряет много людей, но и переломить ситуацию в свою сторону никто не может. Все сохраняют хрупкий баланс: Бесстрашие разрешает набирать среди неофитов людей в спецотряды Прайда, а они позволяют тренировать у себя командиров.       Это похоже на холодную войну два века назад — у всех есть ядерные чемоданчики, но никто не хочет подорвать свой зад на подобном решении. Однако, кажется, Маршалл просто выжидает, когда преимущество будет на его стороне, чтобы набрать еще больше людей и наступить. Совет же пытается это контролировать и готовит своих. Потому что все знают, что эта война разорвет город на части. А те люди, которых ты слышала в тоннелях, считай, правые руки жуткой многоножки по имени Маршалл. — Эрик кидает насмешливый взгляд на Паркер и у нее внутри все переворачивается.       — И если ты опознаешь кого-то из них, возможно, у Бесстрашия появится козырь.       Кэсс смотрит на Лидера с интересом и опасением: то, что он говорит, захватывает дух и пугает одновременно. Все еще хочется спросить, как так вышло, что люди из Прайда делали странные эксперименты в коридорах Бесстрашия, но Паркер молчит.       Еще Кэсс хочет спросить, что за странная нотка промелькнула в тоне Лидера, когда он заговорил о Прайде: Паркер раньше так говорила о школе — с уважением, насмешкой и желанием больше никогда туда не возвращаться. Но Кэсс молчит.       Задумчиво кивает и отворачивается к окну.

***

      Эрик глушит мотор и кидает взгляд на девчонку: она заснула почти сразу после разговора и несмотря на полуторачасовую дорогу по ухабам и выбоинам, ни разу не проснулась. Лидер качает головой и слабо толкает Кэсс в плечо.       — Приехали.       Паркер сразу подскакивает на месте, стараясь сделать вид, что она полностью во внимании и ни на секунду не сомкнула глаз, но получается плохо — сонный взгляд, полный рот слюны и растрепанные волосы выдают ее с потрохами. Лидер выбирается из машины и хлопает дверью, а Кэсс оглядывает местность за окном.       Джип стоит на небольшом пятачке, завершающим подъездную дорогу у кромки леса, а впереди за деревьями виднеется желтый, стоящий особняком, дом. Настоящий хутор. С трех сторон местность огорожена лесом, с четвертой — проселочной дорогой в километре от дома.       Отсюда идеально просматриваются окрестности и без ведома хозяев к дому не подъехать — поле перед дорогой сплошь исчиркано проволоками и загородками для животных с навешанными на них консервными банками, что звенят даже на ветру, а луг перед домом и огражденная большими валунами территория становится непроездной для любого транспорта. Дом стоит на небольшом пригорке и кажется настоящим убежищем за счет своего расположения.       Кэсс, на самом деле, не знает, что думать. Ей хочется пить.       Эрик направляется к дому и кидает на Паркер взгляд через плечо, улыбаясь своим мыслям. Девчонке становится неуютно в такой ситуации, кажется, что по незнанию происходящего она может крупно облажаться. Кэсс тяжело вздыхает и шагает в след за Лидером, озираясь по сторонам: они на территории Дружелюбия? Или за стеной? Чьи это земли и как далеко до ближайшего поселения?       Конечно, Эрик внушает определенное доверие, и Кэсс больше не смотрит на него с подозрением — мужчину даже, похоже, начинает бесить то, что она постоянно боится вылететь из фракции. Но и Паркер понять можно — вляпывается она отнюдь не в стандартные ситуации, при которых по уставу выгоняют нерадивых неофитов из фракции.       Девчонка вдыхает полной грудью запах свежести и непроизвольно улыбается: Кэсс вспоминает лето, когда они три месяца кряду жили у бабушки в Дружелюбии. Помнит ее небольшой светлый дом и личный огород, где они с Лен срывали стручки свежего зеленого гороха и щавель.       Кэсс кажется, что щавель — это вкус детства: кислый, такой смешной и распаляющий азарт вкус, заставляющий есть больше и больше на спор, потом опустошая запасы родниковой воды от ужасного привкуса. Бабушка на такие выходки младших Паркер только тепло улыбалась, качала головой и звала обедать.       Дом перед ней не навевает ностальгию: он выглядит обжитым, но пустым, будто хозяева в спешке уехали буквально несколько минут назад. Кэсс странно ощущать подобную неопределенность: раньше она без сумки не выходила из дома, потому что чувствовала себя некомфортно и «обезоружено», а сейчас полностью полагается на другого человека, не имея за душой ничего. Это неприятно, но другого выхода нет. Паркер понимает, что должна довериться Лидеру и перестать подозревать на каждом шагу подвох, но не может. Не в полной мере.       — Расслабься, это не задание. В кустах никто не прячется.       Кэсс тушуется и досадливо фыркает себе под нос, глядя на смешинки в глазах мужчины, когда он вновь оборачивается на настороженную Паркер. Эрик усмехается и отпирает ключом дверь, благоразумно не предложив Кэсс пройти первой — она бы не пошла.       На удивление, дом внутри кажется гораздо больше и просторнее, чем снаружи: большой холл с диваном и камином, кухня, три комнаты и второй этаж. Белые рамы окон выгодно расширяют пространство, но есть не везде — очевидно, помещение облагораживается постепенно, хотя Кэсс до сих пор гадает, что это за место.       — Это твой дом? — задает она наконец интересующий вопрос и Эрик коротко улыбается, будто что-то вспомнив.       — И мой в том числе, — кивает Лидер.       — Это консперативка для солдат под прикрытием, в нем по очереди живут бесстрашные на задании или несколько человек сразу. Готовить умеешь?       Кэсс замирает на месте от неожиданной смены темы и пожимает плечами.       — В рамках съедобного.       Паркер проходит за Лидером на кухню и с интересом рассматривает помещение: длинный деревянный стол, лавки по краям, как в деревне, плита, холодильник и большое панорамное окно над раковиной — Кэсс думает, что с таким видом и мытье посуды можно полюбить.       За стеклом виднеется луг перед домом, кромка леса за дорогой и линия горизонта заканчивается далеко-далеко, заставляя всматриваться в пейзаж. Паркер поджимает губы и отворачивается от завораживающего зрелища — во второй половине дня солнце уже не слепит глаза, как утром, вероятно, ведь окна выходят на восток. Сейчас помещение кухни, являющейся своеобразной пристройкой к дому, залито мягким солнечным светом и буквально не оставляет вариантов, кроме как расслабиться.       Кэсс улыбается воспоминаниям, как они с сестрой в детстве ловили солнечных зайчиков, которые появлялись из-за маленьких кристалликов, развешанных на окнах в доме бабушки и фыркает себе под нос, отгоняя мысли о беззаботном детстве. Дом, в котором они находятся, хоть и создает чувство безопасности, но Паркер все равно отчетливо чувствует, что сильно лучше не расслабляться.       В морозилке находятся котлеты, а в ящике у двери картошка. Готовить Кэсс никогда особо не любила, предпочитая спихивать подобные заботы на сестру, которая с детства любила заниматься домашними делами. Лен прекрасно готовила, постоянно изучала кулинарные книги, шила, вязала шарфы и шапки для всей семьи и буквально источала уют. На таких, как Элеонора Паркер, обычно женятся: каждому хочется в конце концов почувствовать себя дома. Лен стала бы прекрасной матерью. Стала бы.       Паркер сглатывает колючий ком в горле и сбрасывает на сковороду порезанную картошку. Лен не сможет иметь детей и Кэсс трясет головой, чтобы не выдумывать себе болезненные ощущения вины в сердце.       Лидер прав — за все уже заплачено и если это предначертано Лен, она станет матерью — в Чикаго детские дома переполнены и она вполне сможет усыновить ребенка. Лен справится, осталось Кэсс сделать тоже самое.       На самом деле, Паркер стало легче после того разговора с Эриком. Потому что в нее могли сколько угодно пихать еду и заставлять ее переваривать, но проблема от этого не исчезла бы. Вина заставила в ней что-то сломаться. Паркер могла набрать десять килограмм, выглядеть нормально, но не перестала бы от этого быть долбаной анорексичкой.       Кэсс морщится — она не любила это слово. Понимала, что у нее есть проблемы, но самоанализом заниматься не хотела, как и ставить любительские диагнозы. Ей правда стыдно за то, что Лидер тратил на нее свое время, восстанавливая хлипкий рацион Паркер, а она не старалась. Да, стала есть больше, но походы в туалет после приемов пищи не прекратились, Паркер прополаскивала себя начисто. Да, все не так просто на самом деле. Казалось бы, просто перестань это делать: перестань блевать после каждого обеда и не переживай по поводу двух набранных килограмм — ты же в зоне риска!       Но психика работает не так. Нельзя просто взять, щелкнуть рубильником и вытравить всех тараканов из головы. Разве что действительно лазером лобные доли вырезать.       Окей, Паркер честно пыталась быть нормальным человеком — не вышло.       Сначала Кэсс жила только на кофе, радуясь жизни, а потом был голодный обморок и пристальный взгляд Лидера за обедом — у нее не было выбора. Да, еда опускалась по пищеводу легко и с удовольствием — Паркер тоже человек и любит вкусно поесть, однако, потом не лежит в нирване, поглаживая сытый живот, а идет к «белому другу», чтобы снова почувствовать легкость.       Радует одно — после слов «за все уже заплачено» стало действительно легче. Кэсс уже не смотрится в зеркало по пятнадцать раз в день, чтобы понять, заплыл жиром живот после обеда или нет. У нее не портится настроение от цифры на весах и Паркер почти плевать на то, что размер одежды теперь не «xxs».       Вот парадокс — Кэсс терпимо относится к весу, что-то из разряда «ах какая жалость, но в принципе похрен», но все равно не отходит от унитаза. Да, прогресс в том, что завтрак и ужин теперь усваивается усилием воли, пропадает зря только обед, но и на том спасибо. Это скорее психологическое нежелание отпустить проблему, потому что обмен веществ вроде налаживается, но вот мозг без страданий не может.       Паркер не очень устраивает такой расклад в плане ущербности собственного головного мозга, но понимает, что для всего нужно время и она со всем справится. Паркер старается искать везде плюсы: да, она терпеть не может тяжесть в желудке и чувство сытости, поэтому напрашивается на дополнительные круги на пробежке, чтобы сжечь как можно больше калорий, однако, после набора нескольких килограмм, Паркер приятно удивили появляющиеся мышцы.       Да, она завидовала, той же Мэл. Не черной завистью и не постоянно, тем более ее поломанному мозгу нравились угловатые плечи, что она видела, смотрясь в зеркало. Но когда на тренировке смазанный взгляд касался спины подруги, открытой из-за короткого топа, и Кэсс видела красивую прокачанную спину и утопленный позвоночник, то подавляла странный для себя вздох.       Как минимум поэтому свое поведение и приоритеты Паркер не могла назвать нормой — хотелось быть меньше, худее, хотелось обхватить большим и указательным пальцами руку в районе бицепса, сама не знает, почему. И одновременно хотелось быть сильной, выносливой, как все бесстрашные женщины.       Обострение у Паркер было прошлой зимой, когда она расплакалась до истерики, узнав, что в съеденном шоколадном батончике в два раза больше калорий, чем она предполагала. Это выматывало, честно. Когда твой кругозор сужается до еды, в прямом смысле, ты перестаешь жить.       Просыпаясь, думаешь о цифре, которую покажут весы, затем считаешь калории в ложках сахара к кофе, потом пытаешься себя занять чем-то, чтобы отключить мозг от дикого чувства голода, потом достаешь пищевые весы и вымеряешь все до последнего грамма. Ведь двести калорий в день — это все, что нужно для счастья. Потом не можешь удержаться, поддаешься голоду и съедаешь два бутерброда с колбасой, запивая соком. Казалось бы, немного? Для нормального человека — только разминка перед завтраком. Но для нормального.       Для тех, внутри кого что-то щелкнуло, что-то сломалось под давлением или стрессом, это катастрофа. Потому что после срыва ты смотришь на себя в зеркало, еще раз взвешиваешься и ужасаешься прибавленным граммам. Когда твой мир вращается вокруг этого, кажется, что могут рухнуть небеса. Унитаз и теплая вода встречают тебя как родного, а потом ты не смотришь в зеркало, пока не спадет отек от сильной рвоты, чтобы не чувствовать отвращения.       Ты постоянно смотришь на свои пальцы — достаточно ли они худые? Или все же смахивают на сосиски? Нет, не смахивают, но когда в тебе что-то сломалось, ты не видишь то, что перед тобой — глаза застилает странная пленка предвзятости, когда лишний килограмм видишь даже в скелете на уроке анатомии.       Паркер помнит, как словила паническую атаку, проглотив слюну с мятной пастой, когда чистила зубы утром. Спина покрылась холодным потом — эти калории она не высчитывала, и кто знает, что туда сунули производители. «Отвратительно. Ты отвратительна» — говорит тебе отражение, когда ты смотришь на свои ноги после кисточки винограда. «Серьезно? Чертов виноград? В нем сахара для убийства диабетика хватит. Никакого самоконтроля, животное».       Потом ты смотришь на то, как едят другие и высчитываешь их калораж. Просто так, на автомате. Потом готовишь еду другим, ведь так ты сублимируешь свою нехватку пищи. Потом высчитываешь, какой примерно будет вес завтра, ведь ты взвешиваешься почти каждый час и знаешь свой организм в этом плане как облупленный. Потом ложишься спать и просыпаешься с надеждой на то, что все так, как я высчитала. И так по кругу.       Поэтому Кэсс действительно считает прогрессом то, что не взвешивалась уже больше недели, завтрак и ужин оставляла в желудке и не думала о количестве масла в блюде из жареной картошки. Все познается в сравнении. Паркер догадывается, что Лидер знает о том, что не все так гладко с ее рационом, как хотелось бы, но он не давит. Это действительно помогает — Кэсс все меньше боится еды, даже сейчас думает, что попробует жареную картошку, которую приготовила по бабушкиному рецепту.       Еще Паркер думает, что Лидер относится к ней намного более понимающе, чем показывает. Иногда это выглядит очень неловко.       Кэсс сидит за столом с Лидером и его знакомыми всего третий раз и никак не может привыкнуть к этому, хоть с виду и старается храбриться. Была бы она здесь просто за компанию, Паркер чувствовала бы себя более комфортно, однако, под случайными, но пристальными взглядами мужчин, а тем более под их шутки, в которые они не вкладывали злобы, встречаться лицом к лицу со своими страхами и проблемами в виде жареной индейки, было сложно.       — Не бойся, она не укусит, просто попробуй, — посмеивается Пит, кивая на задумчиво глядящую на мясо Паркер, и она недовольно цокает, складывая руки на груди.       Лидер кидает на мужчину короткий взгляд и тяжело вздыхает — он не будет отдергивать товарищей и следить за девкой как курица наседка — достаточно того, что уже делает для нее то, что делает.       — Я знал, конечно, что некоторые девушки следят за фигурой, но чтоб настолько, — озадаченно тянет Свеггер, — ты ее буквально гипнотизируешь уже три минуты подряд.       — Ага, — соглашается Пит, — откуда ты вообще энергию берешь, чтобы носиться по штабу целыми днями? Вчера вечером меня чуть с ног не сбила, когда я из гаражей шел. — Усмехается мужчина и Паркер поднимает на него удивленный взгляд, виновато поджимая губы.       — Правда? Прости…       — И даже меня не заметила! — смеется мужчина. — Не видел бы твоих гляделок с едой, не поверил бы.       Паркер вздыхает и берется за вилку: разумеется, она не идиотка и прекрасно понимает, что ей везет только по началу — пока вся эта история длится не больше года, организм выезжает на прежних запасах энергии, позволяя Паркер надрываться на тренировках, питаясь при этом с перебоями. Но Кэсс понимает, что так не будет продолжаться вечно и скоро выносливость и прочие показатели сильно упадут. Потому что действительно нельзя не восполнять потраченные силы.       Кэсс давится индейкой, стараясь не пускать слюни от того, насколько вкусно приготовлено мясо — все-таки миссис Готти знает, что делает. Паркер усилием воли отбивается от мыслей про калории и прочие последствия — уничтожает порцию за полторы минуты.       — Ну видишь, не так страшно, — посмеивается Свеггер, — хотя погоди, что это? — картинно изумляется он. — Второй подбородок?       Мужчина пристально вглядывается в лицо Паркер, а у девчонки от ужаса расширяются глаза и сердце заходится галопом — она понимает, что это шутка, но все же не самая удачная.       — Да, точно, — сдерживая смех, подтрунивает Пит. — Мне кажется, или эта порция индейки прибавила тебе килограмм семь? И красота вон, на глазах начала увядать.       Мужчины смеются, а у Кэсс потеют ладони, которые она тут же вытирает о штаны. Она знает, что они не со злобы. Просто им непонятна ее ситуация, они в жизни с таким не сталкивались. Женщины бесстрашия редко сидят на диетах, да им это и не нужно — тренировки держат тело в форме, сколько бы ты тортиков не смел во время ужина.       Паркер понимает, что это шутка, отчасти даже смешная, если видеть ее реакцию, но ничего не может с собой поделать — когда внутри тебя что-то сломано, ты по-другому воспринимаешь мир. Паника поднимается по трахее и застревает в глотке — мир вокруг становится тише и Кэсс слышит только стук собственного сердца в ушах. Мужчины еще что-то говорят, но она не слышит — чувствует, как к щекам приливает жир. Когда внутри тебя что-то сломано, ты чувствуешь только это.       Эрик картинно закатывает глаза на странные шутки приятелей и кидает короткий взгляд на девчонку — на ней лица нет. Лидер понимает, что это ее триггер — у каждого есть какая-то своя незаметная, незначительная для всех болевая точка, которую если задеть, весь мир пойдет прахом. У Паркер это — еда. Он понимает ее, от части.       Это сложно — испортить отношение с тем, что поддерживает в тебе жизнь. Когда твои наркотиком становится не мет, а яичница, слезть с болезненной зависимости практически невозможно. Потому что это сравнимо с тем, если героиновому наркоману дадут кило «хмурого» и скажут «употребляй три раза в день и не передознись». Спастись от героина можно пристегнув себя к батарее и пережив агонию, а от еды не отказаться. Да, глупо, да, странно, но Эрик прожил достаточно, чтобы ничему не удивляться.       Когда на службе за десять лет ты переживаешь практически весь спектр эмоций и ощущений, которые в принципе существуют на земле, начинаешь смотреть на мир по-другому. Нет больше непонятных вещей, все объясняется просто. И прежде чем судить других, Лидер всегда смотрел на себя. Поэтому никого не осуждал.       Мужчины за столом еще над чем-то смеются, а Кэсс сидит с лицом белее снега — кровь отливает от губ, но она глубоко вздыхает, пытаясь успокоиться. Эрик поджимает губы и цокает, пихая девчонку в плечо.       — Красивая ты, успокойся. — Вздыхает Лидер. — А ты, Пит, закройся. Или мы начнем обсуждать твой пейзаж. Имей совесть — она же девчонка.       Кэсс запинается и замирает от неожиданных слов Лидера, хотя до этого он вообще не участвовал в разговоре.       Пит усмехается, но кивает.       — Он прав. Прости, птичка, мы не подумали. — Свеггер согласно кивает в подтверждение слов товарища — он только сейчас увидел, что девчонка выглядит плохо от волнения. Они же не звери, будут теперь знать.       — Все нормально. — неловко пожимает плечами Кэсс, кидая благодарный взгляд на Эрика.        — Но я действительно боюсь индейку — она меня в детстве на ферме покусала. Крупные птицы иногда хуже бешеной собаки. Лучше бы их в ищейки в Бесстрашии натаскивали.       Перевести все в шутку всегда было верным выходом из неловких ситуаций. Мужчины за столом смеются, погружаясь в обсуждение фантазий того, что было бы, ели бы разведчики ходили на поводке с гусями.       Кэсс с радостью принимает участие в разговоре и расслабляется, краем глаза замечая тщательно скрываемую улыбку на губах Лидера.       Благодаря таким моментам Паркер теперь может есть.       — Скажи мне, Лидер, ты когда-нибудь боготворил кого-то из ныне живущих?       Эрик входит на кухню со стопкой вещей и кидает тряпки на стул, усаживаясь на лавке. Паркер дорезает последний огурец, кидая куски в салатницу, и кидает на мужчину взгляд через плечо. Видно, что он что-то обдумывал, однако, садясь за стол, старается откинуть заботы и расслабиться хоть на полчаса. Лидер коротко усмехается.       — Нет.       — Сейчас начнешь. — Победно улыбается Кэсс и ставит перед мужчиной тарелку с жареной картошкой, котлетами и салат. — Приятного аппетита.       Эрик пускает в кулак смешок и кидает на Кэсс взгляд исподлобья, улыбаясь. В глазах девчонки читается предвкушение, и мужчина сам не знает, зачем, нарочито медленно тянется к вилке, играя на нетерпении девчонки. Кэсс недовольно цокает и закатывает глаза, но ничего не говорит, растягивая губы в улыбке от ребяческих действий Лидера.       — Очень самонадеянно, Паркер, ты не знаешь, какие у меня предпочте… черт…       Кэсс закрывает рот ладонью, чтобы не засмеяться, когда Лидер прикрывает глаза и выдыхает тихий стон наслаждения, пробуя картошку. Паркер рада, что получилось. Сложного в готовке ничего не было, но все же бабушка поделилась определенными секретами, вроде того, что порезанную соломкой картошку надо хорошенько промокнуть полотенцем, прежде чем кидать на сковороду, а затем не трогать и не накрывать крышкой, тогда блюдо получится идеально хрустящим и прожаренным.       — Вкусно? — улыбка на лице Паркер скоро пустит трещины по щекам, и она закусывает губу, с ликованием смотря на поедающего картошку мужчину. Эрик кидает на нее нечитаемый взгляд и усмехается.       — Не могу опровергнуть данное утверждение, — со смешинками в глазах произносит он и Паркер прыскает со смеху, закусывая щеку изнутри.       — Говоришь, как эрудит, — она подпирает щеку кулаком и разглядывает Лидера, совершенно не смущаясь того, что, возможно, смущает его.       На Эрике черная футболка — форменная куртка осталась на гвозде в прихожей; смеющийся взгляд, кривая ухмылка и короткая щетина — мужчина выглядит расслабленным и отчасти домашним. Только отчасти, потому что его прямая осанка все еще при нем, а плавные жесты хищника присутствуют даже в орудовании вилкой и ножом. Лидер давит улыбку.       — Старые привычки сложно вытравить, — хитро усмехается Эрик и с интересом смотрит за взлетающими от удивления бровями Паркер.       — Ты перешел из Эрудиции? — присвистывает Кэсс, усаживаясь на лавке поудобнее. — Это многое объясняет, — задумчиво кивает она и Лидер хмыкает.       — Что, например?       Паркер улыбается уголком губ и поднимает взгляд на мужчину, наклоняя голову вбок. Вся настороженность испарилась за готовкой и наблюдением трапезы Лидера, поэтому сейчас в Паркер, перехватившей на бегу достаточное для сытости количество еды, опять просыпается ребяческий азарт.       — Без понятия, но прозвучало загадочно, согласись, — расплывается в улыбке Кэсс и Эрик тихо посмеивается, доедая обед.