Золотой рассвет. Часть 3. Начало Эпохи

Утро следующего дня почти ничем не отличалось от предыдущего. По-прежнему лил дождь, было похоже на то, что на улице сильно похолодало. Открыв глаза, Исилдур понял, что ему все-таки уже немного лучше даже по сравнению с тем, что было вчера. Гимилхил снова осторожно поинтересовался, как он себя чувствует. — Уже не так плохо, как раньше, — прошептал он. — Почему ты все время уходишь от ответов, когда я пытаюсь с тобой говорить? — Потому что тебе нужно отдыхать и восстанавливать силы, а не накручивать себя, — сдержанно произнес тот, хотя по его тону сразу было понятно — младший брат Нилуинзиль явно что-то скрывает. — Поговорим потом, когда выздоровеешь, думаю, моя сестра будет очень рада снова видеть тебя живым и здоровым. Исилдур хотел было ему сказать, что сильно в этом сомневается и что Нилуинзиль после всего случившегося с большой долей вероятности вообще сделает вид, что они не знакомы, чтобы не позориться, но сдержался — зачем зря его расстраивать, он и так проявил по отношению к нему невероятную доброту. Несмотря на неоднократные попытки Исилдура вызвать Гимилхила на откровенный разговор, тот под разными предлогами то и дело изящно уклонялся от беседы, и из-за этого королю Верных стало не легче, а намного тяжелее — более отвратительного чувства он даже не мог себе представить, с ним не могла сравниться даже физическая боль. Если бы тот открыто высказал ему все, что о нем думает, не стесняясь в выражениях, если бы он даже, невзирая на его состояние, вообще влепил ему пощечину — после истории с Амартом он это точно заслужил! — Исилдур, может быть, и почувствовал себя в душевном плане хоть немного легче, но Гимилхил наотрез отказался хоть как-то об этом говорить. Теперь королю дунэдайн оставалось лишь лежать и смотреть в потолок, мысленно ужасаясь тому, что умудрился натворить в припадке безумия, но поделать с этим он ничего не мог. Или это все просто почудилось ему в полубреду, поэтому Гимилхил и считает это обычными кошмарными видениями, мучившими находившегося на грани жизни и смерти? Однако как тогда с ним говорил Гил-Галад? Он тоже был плодом его воображения? Вскоре он понял, что король Нолдор все-таки не привиделся ему в бреду; вечером этого же дня Гил-Галад все-таки заглянул к нему, но не один. Поначалу Исилдур решил, что ему это вообще привиделось и он по-прежнему спит — в конце концов, он уже привык к ночным кошмарам, но в следующее мгновение понял, что это вовсе не страшный сон. Это лицо, этот жуткий взгляд он не смог бы забыть никогда — почти ничего не изменилось с момента их страшной последней встречи, если не считать жуткого шрама на шее и изуродованной правой руки без безымянного пальца. Что он делает рядом с Гил-Галадом? И что случилось с самим королем Нолдор, что у него так коротко обрезаны волосы? — Как ты сейчас? — тихо спросил эльф. — Впрочем, я и так вижу, что тебе уже намного лучше по сравнению с тем, что было. — Не переживай, жить будет, — успокоил его Саурон, — я же тебе говорил: все будет в порядке, хотя это и займет продолжительное время. Исилдур молчал, глядя прямо перед собой, но застывший в его взгляде непередаваемый ужас красноречиво говорил сам за себя, что не укрылось от Гил-Галада. — Может, лучше я с ним поговорю, а ты отойди подальше, — попросил он майа. — Сам же видишь, он тебя боится! Тот пожал плечами. — Да он меня еще со времен моего приезда в Нуменор боится, хотя тогда я еще не успел никому ничего сделать. Я даже не понял, почему — я просто был в гостях у Фаразона, тот меня еще и своим советником-то не успел назначить, и был вполне в разуме, не приказывал еще инакомыслящих на каждом столбе вешать. Не обращая внимания на слова Гил-Галада, он сделал шаг вперед. Исилдур прекрасно понимал, что в своем нынешнем состоянии, когда не то что шевелиться — даже дышать больно, ему не удастся ничего сделать для того, чтобы хоть как-то себя защитить, и инстинктивно попытался отшатнуться, на мгновение забыв о своих ранах, но ощутил еще более жуткую боль и дурноту, у него снова потемнело в глазах. Спустя миг темнота рассеялась, и он опять встретился взглядом со своим заклятым врагом. Тот, неприятно улыбаясь, заканчивал менять повязки — похоже, обморок продлился не одно мгновение. — В следующий раз не дергайся, ты себе же только хуже делаешь, — Саурон заметил, что он очнулся. — Разойдутся швы и начнет кровь ручьем хлестать, так потом не остановишь, тут уже даже я ничем не помогу! Гил-Галад с испуганным видом замер чуть поодаль. — Пожалуйста, делай так, как он говорит, — взмолился он. — Ты и так чуть у меня на руках не умер, ты себе не представляешь, какого я страху натерпелся. Это был тот еще кошмар. Я, в отличие от твоего… ладно, в общем, для меня твоя жизнь важнее дурацких принципов! Майа повернулся к нему. — Я очень рад это слышать, хоть у кого-то глаза открылись. Король Нолдор опустил голову. — Да не говори, мне до сих пор перед тобой очень стыдно. Обвинил тебя невесть в чем, хотя ты был невиновен, и даже проверить не потрудился. — Ладно, забудь, — спокойно ответил тот и подошел к окну, чтобы немного его приоткрыть. — Давай оставим прошлое в прошлом. Я не отношусь к тем, кто постоянно всем все припоминает. Исилдур тем временем почувствовал, что дурнота постепенно отступает; вместе с этим пришло осознание того, что самое ужасное, что могло с ним случиться, все-таки случилось. — Зря старался, — Саурон словно прочел его мысли и хрипло рассмеялся, — меня никому не убить. Тут король дунэдайн наконец понял, что именно сразу же показалось ему необычным: у Черного Майа заметно изменился голос, теперь он казался более низким и даже заметно осипшим по сравнению с тем, что было раньше. Неужели это все-таки он его так… удивительно, что тот вообще выкарабкался с такими-то ранами. Стараясь не шевелиться, он перевел взгляд на Гил-Галада: вид у эльфа был напуганный, если не сказать — вообще жалкий. — Пожалуйста, ты мне только тут умереть не вздумай, — попросил он. — Я уж и так который день из-за тебя глаз не смыкаю. — Я тебе повторяю, не надо так переживать, — ответил Саурон. — Со временем выздоровеет. Исилдур хотел было им ответить, что ему после всего случившегося вообще лучше было бы не жить, но ему, во-первых, было все еще довольно-таки больно говорить, во-вторых, ему стало очень жалко Гил-Галада. Тот всегда был не таким, как другие эльфы — ни капли гордыни или надменности, он всегда был готов пожертвовать всем ради тех, кого считал друзьями, да и просто ради тех, кто попал в беду — если вспомнить Амарта… Удивительно, что Гил-Галад после этого вообще ему помогает — другой бы убийце безвинного юноши и слова бы доброго не сказал. Сам же король Нолдор подошел ближе и взял его за руку. — Какие у тебя руки холодные… Плохо тебе? Ничего, все обойдется, не нужно никого бояться. Я не позволю никому тебе навредить, я убью любого, кто причинит тебе зло и тронет тебя хоть пальцем. Кстати, — он посмотрел через плечо на Саурона, — я хочу попробовать выследить этого урода Олло, который в него стрелял, и потом… — И потом притащить его сюда, в Нуут-Аранк, — майа кровожадно оскалился. — Не убивай его, доставь в мою крепость живым, а там уж я обеспечу ослушнику публичную казнь. Зря ты тогда его пожалел — убил бы я его, так не случилось бы такого. Эльф кивнул. — Зря. Что будем с ним делать? Пустим потроха? Саурон, казалось, был даже слегка удивлен таким проявлением жестокости со стороны всегда спокойного, мягкого и милосердного Гил-Галада, но в то же время его лицо приобрело удовлетворенное выражение. — А мы подумаем. Можно сердце ему без обезболивания вырезать, можно сварить заживо или содрать с него кожу, чтобы подольше кричал и мучился, — задумался майа. — В общем, посмотрим по ходу дела. Из их слов Исилдур понял, что оба они знакомы с его несостоявшимся убийцей. Кто этот эльф и чего он хотел? Саурон снова с ироничной улыбкой ответил на его безмолвный невысказанный вопрос. — Ублюдок Олло — в прошлом наш с Аллуа общий приятель, — пояснил он. — Я в юности тоже с ним дружил, пока он не решил, что вправе со мной спорить по принципиальным вопросам. Не так давно он заявился в мою крепость на востоке и вовсю предлагал мне с тобой разделаться — недоумку взбрело в голову, что ты насилуешь Аллуа и мы все незамедлительно должны бежать ее спасать. Ладно еще это — ну, не знает он, на что способны женщины Ханатты, было бы полбеды, так он еще начал оскорблять Гил-Галада, который в тот день был у меня в гостях, и обвинять его в преступлении, содеянном его прадедом Финвэ. Я, естественно, сначала вежливо попробовал его вразумить и посоветовал ему угомониться и не дурить, потому что, во-первых, Аллуа вполне в силах за себя постоять и тому, кто и в самом деле попытался бы ее изнасиловать, попросту кишки бы выпустила — не надо на меня так удивленно смотреть, я ее с рождения знаю и понимаю, о чем говорю, на то, что осталось бы от того, кто сделал бы с ней что-нибудь этакое, наверняка даже я бы без страха смотреть не смог. Во-вторых, никто не в ответе за содеянное их родственниками и не обязан за это отвечать. Олло не пожелал меня слушать. Тогда я дал ему по роже, чтобы хоть так дошло. Не дошло, если судить по тому, что он с тобой сделал. Ну ладно, сам дурак и сам виноват, ему теперь не жить. Король Нолдор, слушая его, бережно сжимал ладонь своего родича в своей. — Все будет хорошо, поверь, — тихо проговорил он, — Майрон едва смог тебя вытащить, и это даже при его мастерстве и при том, что ему помогал лучший из целителей после него самого. Я очень за тебя боялся, но все обошлось. — Странно было бы не бояться, — продолжал между тем Саурон. — Он же больше пяти суток без сознания пролежал, но сейчас чувствует себя неплохо — для человека с пробитым сердцем. Королю дунэдайн казалось, что от ужаса и осознания собственной беспомощности он вот-вот снова лишится чувств, и он никак не мог понять, на что пришлось пойти бедному Гил-Галаду, чтобы выпросить у Врага его жизнь. Что произошло после событий на Ородруине? Сейчас он уже отлично осознавал, что перед ним никакой не прислужник Саурона в чужом мертвом теле, равно как и в Гондоре он видел настоящего Гил-Галада — такой самоотверженный поступок был вполне в его духе, он бы никогда никому не позволил вершить расправу над невиновным, но как ему удалось выжить среди подручных Черного Властелина? Что он пообещал Врагу в обмен на жизнь своего родича? Зачем он так… хотя что тут говорить, Гил-Галад всегда считал их семью своими близкими родственниками, пусть родство у них было весьма и весьма дальнее, не зря многие эльфы говорили своему королю, что это даже не стоит принимать во внимание. — Пожалуйста, не смотри на Майрона с таким страхом, — попросил его Гил-Галад, словно это могло хоть что-то изменить. — Тебе никто ничего не сделает, а вот немного поспать и успокоиться тебе не помешает. Когда я доберусь до этого скота Олло, он жестоко поплатится за то, что с тобой сделал, тем более что ты перед ним ни в чем не провинился, это он себе невесть что про тебя и Аллуа навоображал. Исилдура охватил жгучий стыд: похоже, Гил-Галад все знает и все равно жалеет его, утешает, как может, хотя за такое и убить-то мало. И ведь все наверняка знают о его позоре и бесчестных поступках… и Саурон, и Гимилхил, и кто там еще… если он и впрямь когда-нибудь еще увидится с Нилуинзиль, как он вообще будет смотреть ей в глаза? Что она ему скажет — станет презирать и ненавидеть? Станет, и поделом! Как он вообще умудрился докатиться до подобного? Еще и ударил Элендура у всех на глазах… теперь он отлично понимал, куда исчез Валандур. Просто ушел в никуда… понятно, кому будет хотеться иметь дело с таким, как он. Нилуинзиль будет права, если после всего случившегося даже руки ему не подаст и вообще сделает вид, что его не знает! Странно, что Гил-Галад при всей его доброте до сих пор от него не отвернулся и пытается помочь… эта мысль не давала ему покоя. Однако как сам король Нолдор смог остаться в живых? Если подумать, то его озлобленный поражением, ранами и потерей крепости и Кольца Саурон должен был в первую очередь приказать убить с особой жестокостью! — Ну что ж, — заключил тем временем майа, глядя на эльфа, — могу с радостью сказать, что нашего родственника мы все-таки вытащили, и сделал это не я один — ты тоже сыграл в этом немалую роль, у тебя вообще хорошо получается спасать и поддерживать других. Однако это еще не значит, что его жизнь теперь вне опасности — да ты и сам это понимаешь. Лицо эльфа исказилось тревогой и растерянностью. — Именно поэтому я очень тебя прошу — не вздумай его ни в чем обвинять, а лучше всего — вообще постарайся не говорить с ним о том, что произошло. Ему пока нельзя волноваться. Гил-Галад опустил взгляд в немом отчаянии. — Однако ты сам только что напугал его до потери сознания одним своим появлением. В глубине глаз майа эльф снова заметил насмешку, от которой ему едва не захотелось беспомощно разрыдаться, словно младенцу — нет, не зря его называют Жестоким… — Извини, но это странный вопрос. Я все-таки целитель, и мне хоть иногда надо проверять состояние тех, кого я лечу. Это хорошо и удобно, когда человек без сознания или спит настолько крепко, что его даже перевязкой не разбудишь, но если уж он пришел в себя, приходится работать так, как есть. Я просто тебя прошу, чтобы ты его лишний раз волноваться не заставлял. Исилдур во время их разговора лежал с закрытыми глазами — ему казалось, что хоть так он сможет себя защитить, отстраниться от происходящего, пусть это и было более чем наивно. Он сам не заметил, как снова заснул, а проснулся уже утром следующего дня; он сразу увидел короля Нолдор, который смотрел на него и озабоченно хмурился. Увидев, что его родич открыл глаза, эльф ласково улыбнулся. — Ну как ты? Как себя чувствуешь? Он не знал, что ему ответить, и вместо этого задал не слишком уместный, но сильно волнующий его вопрос — к счастью, ему было уже почти совсем не больно говорить, пусть и очень тихо. — Aran, что вы им пообещали в обмен на мою жизнь? Дали клятву верности Саурону? Или с вами было еще что-то ужасное? Как они вас не убили? Гил-Галад осторожно погладил его по голове. — Я тебе еще раз повторяю: все хорошо, тебе нечего бояться. Я никому ничего не обещал и клятву верности тоже никому, кроме своей жены Эрилиндэ на свадьбе, не давал, я сам по себе. — Вы их не боитесь? — Исилдур был почти в отчаянии, хотя куда уж хуже. — После того, как Элронд хотел меня убить? — едко заметил эльф. — Если бы не мой брат, в мнимой смерти которого я по глупости винил Саурона, я бы сейчас с тобой не разговаривал. Выяснилось, что Келебримбор жив-здоров и вовремя пришел мне на помощь. Когда ты поправишься, я вас обязательно познакомлю. — Они вам ничего не сделали? — Да что ты твердишь одно и то же! Сам же видишь, что я в полном порядке! Аргор и Моро пару раз меня подкололи по поводу того, что мне нравятся женщины постарше, Эрилиндэ же моя еще в Валиноре родилась. Это считается? — Все это время… — Не разговаривай, тебе пока не особо можно, только если что-то и впрямь очень важное, — оборвал его эльф. — Если уж тебе интересно, что именно со мной было, то давай я тебе сам все расскажу, раз уж ты так за меня переживаешь, хотя я за тебя куда сильнее. Король Нолдор говорил так спокойно и просто, словно речь шла о событиях, которые происходили не с ним, а с кем-то еще; он немного запнулся лишь тогда, когда заговорил о случившемся с Амартом. Заметив на лице своего родича растерянность и страх, он поспешил хоть как-то его успокоить в меру своих возможностей. — Прости, я не хотел тебя расстраивать. Это не твоя вина, ты не понимал, что творишь. Исилдур посмотрел ему прямо в глаза; в его взгляде было столько ужаса и боли, что Гил-Галад на мгновение потерял дар речи. — Не нужно меня оправдывать, — еле слышным шепотом ответил он. — Мне нет оправдания. Вы ничего не знаете. — А что я должен знать? — эльф растерялся еще больше. — Не знаете — и хорошо, — возразил Исилдур. — Ладно, попробуй не думать об этом, главное, что все обошлось, — неуклюже утешил его Гил-Галад, про себя думая, что сказал жуткую нелепость. — Меня за такое убить мало, — глухо ответил нуменорец. — Лучше бы я умер, хоть не жил бы потом с таким позором. — Не говори так. Все будет хорошо. Я не дал тебе совершить ничего непоправимого. Все обойдется. Поверь мне, со временем все наладится, пусть ты сейчас и не можешь в это поверить. Знаешь, когда я пришел в себя в доме моего брата, то первым моим чувством был такой же страх, как и у тебя сейчас… наверное… хотя вряд ли можно это сравнивать. Я тоже думал, что ничего нельзя исправить и меня теперь не пощадят. Потом все встало на свои места. Как видишь, хорошие у меня братья — никто не стал меня попрекать даже словом. Исилдур выглядел очень растерянным, но королю Нолдор почему-то подумалось, что это неплохой признак — может, он и в самом деле задумается над его словами и поймет, что не все так прямо уж и страшно. — Отец меня убьет, — наконец проронил он. — И будет прав. Гил-Галад улыбнулся. — Не убьет. Знаешь, до того, как я познакомился с Эрилиндэ, я не очень понимал, что чувствуют другие — сам понимаешь, сытый голодного не разумеет. Теперь я сам знаю, что для родителей нет ничего дороже детей. Конечно, твой отец не слишком всему этому рад, но что все это значит по сравнению с твоей жизнью? Исилдуру очень захотелось задать своему родичу еще один вопрос — как раз насчет детей, но он счел за лучшее промолчать — наверняка Гил-Галад после такого будет его презирать… только куда уж хуже, и смысл во всем этом — ведь все, скорее всего, уже знают про его преступную слабость, и теперь ему нет прощения. — Aran, да я и сам себе противен… — Ну что ты опять? — король Нолдор уже не знал, как его успокоить и поддержать. — Вы же все знаете, не так ли? Про меня и Аллуа. Вы хотя бы свою Эрилиндэ в жены взяли, а я весь свой род опозорил. Даже исправить ничего не могу… — Так, все, молчи. Знаешь, я с твоей Аллуа пока не знаком, сужу о ней только по рассказам Майрона, но мне показалось, что она достаточно умная и найдет способ сделать так, чтобы вся эта история не вышла наружу — например, уедет к своим родным на юг, и никто никогда ни о чем не узнает. — Что толку, все уже узнали. — Ну и ладно. Теперь-то что, всю жизнь себя за это грызть? Услышав эти слова, Исилдур окончательно растерялся — он плохо себе представлял, как будет жить дальше после всего этого. — Что же теперь будет… — Ничего особенного. Я вон всякое про своих родственников узнал — и ничего, жили себе, и совесть никого не мучила, хотя творили куда более омерзительные вещи. Ты же один раз в жизни оступился, и то ведь потому, что был не в себе, а уже думаешь, что тебе тут все едва ли не костер складывают. Все, давай-ка с этим заканчивать, ты еще не особо в состоянии долго меня слушать. Попробуй еще хоть немного поспать. — Я и так целыми днями сплю. Гил-Галад поймал себя на мысли о том, что вся эта история хоть в чем-то пошла его несчастному родичу на пользу — он, по крайней мере, хоть немного выспался. Собравшись с духом, он решил сказать ему еще кое-что. — Если уж на то пошло, то в том, что ты сделал что-то нехорошее, есть изрядная доля и моей вины. Я называл тебя своим другом и родичем, однако не замечал того, что с тобой творится что-то неладное. Если бы я вовремя это понял и предложил помощь, хотя бы просто тебя выслушал, может быть, до такого бы и не дошло. Я же смотрел и не видел — и предпочитал думать, будто все в порядке. Меня пугала одна мысль о том, что что-то может быть не так. Как тебе объяснить… я долгое время жил и думал, что все вокруг меня правильно и справедливо, а такие, как Майрон, вносят в этот мир хаос. Я даже не пытался себе представить, будто нечто может быть не в порядке само по себе, потому что так есть, и все. Он слегка сжал его пальцы. — А теперь попробуй все-таки еще немного поспать. Уж поверь мне, во сне все быстрее заживает. * Холодная ночь под дождем в октябрьском лесу все-таки не прошла для Олло бесследно, и на следующий день он почувствовал себя более чем неважно — его познабливало, все тело ломило, и от более серьезных неприятностей его спасло лишь снадобье, которое ему заботливо принес Феввэ. Когда еще через пару дней он наконец-таки почувствовал себя хорошо, Ахэир все же поделился с ним обещанным секретом. Он привел его к какой-то окованной железом двери и указал на нее. — Вот здесь, — загадочно произнес он, — я кое-что спрятал. Вернее, кое-кого. Младшенькие Исилдуровы выродки пока еще живы, это старший, я очень надеюсь, моими стараниями уже общается на том свете со своим папашей. Велел притащить обоих сюда и успел на наше счастье до того времени, как поблизости нарисовался дружок Ортхэннэра — еще один наследничек Финвэ из Гондолина. К счастью, мои ребята их не совсем до смерти отделали, а у Феввэ есть те, кто сможет оказать необходимую помощь. До его приятеля не сразу дошло, что решил предпринять Ахэир. — Ой, ты это зря, — побледнел Олло и от ужаса едва не сел на пол возле стены. — Добил бы лучше обоих. Если Ортхэннэр про это узнает… — Так, прекрати. Я знаю, что они нужны ему живыми, и это, если что, станет нашим тайным сюрпризом в рукаве, если Ортхэннэр и в самом деле про что-то узнает и приставит тебе нож к горлу. Я умею постоять за себя куда лучше, чем ты. Его товарищ бессильно опустил руки. — Мне кажется, ты это очень зря… впрочем, поступай, как знаешь. Ахэир выглядел довольно злым, более того, он схватил Олло за плечи и как следует встряхнул. — Замолчи, я сказал. — Но если… — его приятель осекся. В сложившейся ситуации наиболее верным решением было закрыть глаза, заткнуть уши, сделать вид, будто ничего не происходит, и согласиться с доводами куда более жесткого и решительного Ахэира, и Олло счел за лучшее поступить именно так, поэтому вместо продолжения дискуссии только втянул голову в плечи, словно пытаясь защититься от удара, и закивал. — Ладно, Ахэир. Извини. Поступай, как знаешь. — Если они нужны Ортхэннэру живыми, — хмыкнул тот, — я уж попрошу Феввэ немного постараться, чтобы они до поры до времени не составили компанию своему братцу. Если же нет — избавиться никогда не поздно, и это дело пары мгновений. — Ну, может быть, ты и в самом деле прав, — рассудил Олло.