Золотой рассвет. Часть 3. Начало Эпохи

Терзаясь тяжелыми мыслями, Соото не мог заснуть почти всю ночь. Когда он наконец проснулся, солнце уже давно встало — вернее, солнца как такового и не было, небо по-прежнему покрывали тяжелые серые тучи, а ветер швырял в окна целые пригоршни мокрого снега. — Я не стал вас будить, — сказал ему Наделенный Силой, когда он попросил согреть ему воды для умывания, — попросил господина Балкузора подождать, когда вы проснетесь и сможете проводить его как подобает. — Спасибо. Скажи ему, что я сейчас приду, просто плохо себя чувствовал. Быстро приведя себя в порядок, эльф попрощался с важным гостем, пожелал ему счастливого пути, а потом вспомнил о Морхэллене и пошел в трапезную, где застал майа разговаривающим с Олло. Увидев Соот-Сэйора, Курумо поднялся с места и смерил его полным недоверия взглядом. — Ты мне обещал, что не утаишь ничего. Почему тогда ты вчера мне солгал? Насчет смерти Ортхэннэра?! — возмутился майа. — Олло за завтраком поведал мне совсем другое. Я бы хотел все-таки повидаться и поговорить со своим братом. Гэленнар сел в кресло, устало опустил руки. — Я не солгал. Я хотел сказать тебе совсем не то… не знаю даже, как объяснить, я в полной растерянности, никак не соберусь с мыслями, ты уж прости, мне сейчас очень тяжело. Пойми одну вещь… того Ортхэннэра, которого мы знали, уже давно нет. Олло не хотел понять… ну и результат налицо, вернее, был на лице, когда он вернулся из Нуут-Улимы. — Я понял, — Курумо опечаленно взглянул на эльфа. — Ты это в переносном смысле слова, но тоже все верно. Олло мне уже рассказал, как мой брат его ни за что ни про что ударил. Думаешь, у нас нет возможности до него достучаться? — Ты издеваешься?! — бледные щеки Соот-Сэйора вспыхнули. — Тоже решил по лицу получить, тебе было мало Олло?! Майа снова сел на свое место. — А теперь мне хочется услышать обо всех событиях от тебя. Как мне удалось понять, он просто уничтожает последователей нашего отца, а чего добивается… я сам пока не понял. Эльф кивнул и, попросив ученика согреть еще чаю, начал свое невеселое повествование о жутких выходках Ортхэннэра. Курумо внимательно выслушал весь рассказ Гэленнара от начала до конца, потом наконец решил высказать свою точку зрения. — Сказать мне, честно говоря, даже и нечего, — огорченно произнес он, — я был о своем старшем брате куда лучшего мнения. Олло нахмурился. — А вид у тебя такой, словно ты до сих пор не теряешь надежды. — Наверное… — Зря, — печально пробормотал эльф. На какое-то время повисла напряженная тишина, потом Курумо все же отважился изложить свои соображения относительно дальнейших действий. — Насчет расправы с этим мерзавцем Исилдуром я тебя поддерживаю, детей его ты, как я понимаю, тоже всех извести собрался. Гэленнар неловко поежился — ему в силу его характера не хотелось, чтобы дело доходило прямо совсем уж до чего-нибудь подобного, подобное казалось ему сильным перегибом палки, все-таки он не был сторонником убийства не того, кто виноват в преступлении, а того, кто так или иначе с ним связан, но тут в беседу вмешался Ахэир. — Всех. Жалко, что до младшего добраться не удастся. Чтобы из них потом не выросли такие же, как их папаша. — Убивать кого-то, кроме этого выродка, ты будешь только в том случае, если они поднимут против тебя оружие, — жестко перебил его Соото. Курумо заметил выражение лица Соот-Сэйора и решил не развивать тему. — Я хотел другое сказать. Ты зря пообещал тому морадану, что к тебе приезжал, кольцо моего брата. Представь себе, что произойдет, если оно вернется к нему. Он и без этого опасен… а так станет слишком опасен. Эльф побледнел еще больше обычного — он тотчас понял, что данное им обещание и в самом деле было слишком опрометчивым. — И что же ты предлагаешь? — Отдай его мне, я разберусь, как совладать с его силой. А тому человеку скажи, что кольцо потерял… уронил в реку, в лужу или что там еще, никто же не станет искать такой крошечный предмет. * Город Найр, находящийся на значительном расстоянии от мест боевых действий, жил своей жизнью. Андвир, которого Морнэмир и его помощники с трудом вытащили с того света после пыток морэдайн, быстро встал на ноги, сломанная рука срослась и больше не тревожила его даже при перемене погоды; он отлично сообразил, что к чему, и решил город не покидать, оставшись в помощниках у своего спасителя — ему отнюдь не хотелось в очередной раз попасть в большую беду. Вскоре после окончания войны к Морнэмиру наведались гости — его двоюродный брат Мортаур со своей женой и младшей сестрой. Племянник Саурона был очень дружен со своими родичами и сильно по ним соскучился, поэтому их приезд оказался для него очень приятным сюрпризом. — Рад вас видеть, — улыбнулся Морнэмир, встречая родственников, — а Тхэсс где? С вами не поехал? Мортаур развел руками. — Его отец не отпустил, сказал — сиди дома и жди моих указаний, скоро ты мне понадобишься. Ну мы и приехали втроем, Тхэсс пообещал, что за моими детьми присмотрит, хотя они в принципе давно могут уже и без нас обойтись. — Скоро понадобишься — звучит как-то зловеще, — со вздохом ответил его двоюродный брат. — Ну ладно, проходите скорее в дом, будем обедать. У Тхэсса и так семеро по лавкам, одним больше, одним меньше… ну что ж, он с раннего детства, насколько я знаю, о большой семье мечтал, так вот его желание и сбылось, пусть теперь с ней возится. Пригласив гостей к столу, Морнэмир представил их и своих помощников друг другу; завязалась довольно спокойная непринужденная беседа о разном, но в какой-то момент, как все ни старались избегать неприятной темы, разговор все же коснулся недавней войны. — Короли дунэдайн изначально не понимали, с кем и с чем вообще имеют дело, — высказал свою мысль Мортаур. — Вы как морадан наверняка их всех ненавидите, и вам бы хотелось иного исхода, — невзначай обмолвился Андвир. — Что ты сказал?! — Мортаур привстал с места; Алмариэль схватила мужа за рукав и начала что-то быстро ему говорить, но тот все-таки вовремя взял себя в руки. Андвир понял, что ляпнул что-то совсем не то, но пока что еще не успел сообразить, чем именно умудрился так разозлить брата Морнэмира — поначалу тот показался ему вполне приветливым, любезным и жизнерадостным, и он никак не мог ожидать от него чего-то подобного. — Не смей меня так называть, — полумайа перекосило от ярости. — Еще раз что-нибудь подобное скажешь, получишь в морду, и пеняй на себя. Во-первых, я ненавижу морэдайн. Всех. Во-вторых, я ненавижу Нуменор и все, что с ним связано, а отнюдь не Исилдура с Элендилом. Мои Верные родственники — такие же жертвы обстоятельств, как и я сам. — Простите, — юноша опустил глаза, лицо его было бледным, щеки пылали. — Я просто первый раз в жизни вижу того, кто говорит такое… — он никак не мог подобрать нужные слова, — будучи по крови хотя бы отчасти одним из нас и тем более родичем самого Властелина. — Не-на-ви-жу, — раздельно произнес Мортаур, выделяя голосом каждый слог, словно стремясь произвести на своего нового знакомого особое впечатление. — К сожалению, есть за что. Прекрасная Эленна — та еще помойка, вернее, мясорубка, и отголоски этого ты, как я успел понять по словам Морнэмира, уже испробовал на собственной шкуре. Молись кому хочешь, чтобы это больше не повторилось. Они тебя еще не особо сильно изуродовали, что все зажило без последствий и ты тут на обеих ногах твердо стоишь и еще в состоянии со мной разговаривать. Повезло тебе еще к Миналбэлю в руки не попасть — он сдох еще задолго до твоего рождения, но от него ты вообще бы живым уже не выбрался. Морнэмир тут же сменил тему, чтобы хоть как-то успокоить двоюродного брата; к счастью, все быстро забыли об этом инциденте, переключившись на другие дела. Вечером того же дня Мортаур, дождавшись, когда его жены не будет рядом, подошел к Андвиру, чтобы все ему объяснить. — Извини за сегодняшнее, не хотел на тебя кричать, — сказал он, — иногда я бываю не в меру вспыльчивым, особенно когда речь заходит о мораданских выродках. Просто после всего, что с нами было, меня одно упоминание морэдайн из себя выводит, а уж когда меня с ними сравнивают или к ним причисляют, так вообще. Я не виноват, что родился в какое-то время в каком-то месте, хотя если бы у меня был выбор, я уж точно постарался бы не иметь к Нуменору и всему, что с ним связано, никакого отношения. Не хотел вдаваться в подробности при своей жене, для нее воспоминания об этом до сих пор очень болезненны, но эти твари ее, как и тебя, чуть не убили. Тот смущенно опустил глаза. — Я тоже… я не хотел вас обидеть, — его голос дрожал, словно он из последних сил сдерживал слезы. — Я же не знал. — Многие люди с восторгом рассказывают мне про тот день, когда они познакомились со своими мужьями и женами, — продолжил Мортаур после недолгой паузы. — Нашу историю веселой и приятной не назовешь. Я тогда был совсем еще юным, моложе тебя, и думал, честно признаюсь, отнюдь не головой, мне очень хотелось найти себе кого-нибудь… сам понимаешь для чего. Андвир смутился и слегка покраснел. — Ну да… — Нынешние морэдайн — жалкие пародии на Людей Короля времен моего детства и ранней юности, — вид у полумайа был довольно злой. — Тем доставляло особое удовольствие мучить ради забавы людей, которые не могли никак себя защитить; для таких тварей это в порядке вещей — они никогда не полезут к тому, кто способен разбить им жбан, напротив, непременно подыщут себе жертву, неспособную за себя постоять. Особо среди них выделялся Миналбэль, тот еще выродок, впоследствии его прикончил мой дядя Исилдур, и я до сих пор жалею, что этот гад сдох слишком быстро; в душе я часто представлял себе, как убиваю его долго и жестоко на глазах у своей жены. Лицо его собеседника исказилось страхом. — Он над ней надругался? — К счастью, не успел. Сейчас я упаду в твоих глазах ниже некуда, но это сделал я — по юности и глупости я тогда не понимал, что творю и каково в тот вечер пришлось ей. Андвир посмотрел на него с недоумением. — А мне показалось, что она вас любит… — Не показалось. Сейчас любит. Я отобрал ее у Миналбэля и его дружков, когда ее арестовали по какому-то идиотскому обвинению в худших традициях Ар-Паразита и его прислужников. Сделал ей выгодное предложение, от которого не откажешься, — ехидно произнес полумайа, — свободу в обмен на ее тело. Придурком я был, конечно — сейчас я не стал бы такое творить, но тогда совсем не осознавал, что к чему. Сам понимаешь, выбор у нее был невелик — либо эти твари и мучительная смерть, либо я и хоть какая-то возможность выжить. Потом до меня начало доходить, что я натворил. Подробности всего, что я передумал за то время, пока мы еще жили в Арменелосе, я тебе пересказывать, пожалуй, не стану, у меня от этого до сих пор мороз по коже. Я искренне думал, что Алмариэль в душе меня ненавидит. К счастью, это оказалось совсем не так, но окончательно она пришла в себя лишь после того, как прекрасная Эленна, — это название прозвучало в его устах как грязное ругательство, — осталась в прошлом. Хорошо, что моя жена не умеет долго помнить плохое… а то могу себе представить, какое впечатление у нее было от нашего знакомства и первой ночи вместе. Юноша несколько минут молчал, потом все же решился сказать, что думает по этому поводу. — Вот слушаю я вас, и у меня такое чувство… я даже не знаю, как это объяснить, но, наверное, правильно будет сказать, что я просто поражен. Мне с раннего детства все говорили, что Эленна — это едва ли не святое, и говорили о ней с таким благоговением, что я искренне в это верил. Однако тут появляется… человек, который там жил, и утверждает совершенно обратное. Мортаур усмехнулся. — Не веришь мне? Вон жену мою расспроси, только учти, что это ей до сих пор вспоминать неприятно. Или лучше тогда уж Зимрамит — моя сестра была свидетельницей тех событий, еще поинтересовалась, что эта девушка делает у нас в доме. А потом вернулся мой отец, и вот тогда я уж не знал, куда от стыда деваться. К счастью, все обошлось. А мой дядя Исилдур — идиот, иного слова не подберу, потому что мне вот было в этом проклятом Нуменоре плохо, так я и не жалею о том, что весь этот гадюшник сгинул в море! Этот же совсем головой не думает, его там несколько раз чуть не убили, но все равно же сидит и по прекрасной Эленне тоскует! По телу его собеседника, несмотря на теплый, даже жаркий вечер, пробежала дрожь: каждое слово полумайа как будто переносило его в прошлое, о котором Андвир, как оказалось, имел совершенно превратное представление. — У меня покойный дед сюда вместе с Элендилом приплыл, — ответил он. — С детства мне всякие сказки про Нуменор рассказывал, что там чуть ли не медовые реки в сахарных полях текли, но потом из-за Фаразона его счастье разлетелось на кусочки. Я ему верил… Мортаур понимающе кивнул. — А они все такие, родственнички-то наши старшие. Сами себе сказку придумали, сами и верят, хотя сказка на деле гадкая. Я мог бы это принять, если бы им от этого лучше было — случается такое, что человек верит в то, чего нет, и наделяет это в своем воображении самыми что ни на есть привлекательными чертами, но на деле им, наоборот, только хуже и больнее. На наших родных не стоит обижаться — это не их вина, это их беда. Андвир с самого начала, попав к Морнэмиру, не испытывал никакого страха в обществе сторонников Саурона — напротив, ему было скорее интересно и любопытно, нежели боязно, и он сразу смекнул, что хамоватый племянник Черного Майа в принципе не представляет для него угрозы, хоть и любит говорить всякие грубости. Сейчас ему подумалось, что и другие его родичи в целом вполне неплохие люди… хотелось бы хоть краем глаза глянуть, наверное, и на отца Мортаура, пусть про него и ходят страшные слухи — да только мало ли что люди болтают, вон про Нуменор тоже говорили, а на деле что оказалось? — Вы меня тоже простите, — осторожно сказал он. — Я вас сегодня невольно обидел. Не хотел, не знал, а так вышло. * Полный ненависти к морэдайн и Нуменору рассказ Мортаура оставил, несмотря ни на что, довольно горький осадок в душе Андвира. Конечно, разумом он понимал, что двоюродный брат Морнэмира говорит правду — бедняга и насмотрелся, и натерпелся, а уж что пришлось пережить его жене, это отдельная история, однако он никак не мог смириться с мыслью о том, что прекрасная легенда, с рассказами о которой он был знаком едва ли не с того времени, как научился ходить и говорить, на деле оказалась похожа на прогнивший насквозь изнутри, пусть и красивый снаружи плод. Более того, все нуменорцы — и Верные, и морэдайн — всегда говорили о своей исторической родине с величайшим благоговением, и Мортаур был первым и единственным нуменорцем по происхождению, который жутко ненавидел Нуменор и все, что с ним связано. Утром следующего дня ему и в самом деле представилась возможность поговорить с сестрой Мортаура; еще во время их первой встречи за общим столом она тоже показалась ему вполне симпатичной и приветливой, а теперь, встретившись с ним в саду после завтрака, сразу с ним поздоровалась и вообще вела себя довольно непринужденно, чем вызвала заметное смущение своего нового знакомого. Андвир не ожидал такого — он представлял себе их разговор совершенно иначе. — Я вас совсем не знаю, — сказал он, одновременно с тем вовсю разглядывая Зимрамит, — но вы говорите со мной так, словно мы с вами знакомы уже много дней, хотя на самом-то деле мы вообще ничего не знаем друг о друге. — А нам есть что знать? — как будто с удивлением парировала девушка. — Мне и рассказать-то о себе особо нечего. Родилась, жила, живу. — Да и мне тоже. Единственное приключение в моей жизни, и то весьма печальное — когда я в первой же стычке в плен к морэдайн попал. Что было дальше, вам уже рассказал ваш двоюродный брат. — Со мной можно на «ты», — Андвир подумал, что в целом она и похожа, и одновременно с тем не похожа на тех девушек, которых ему доводилось видеть; женщины дунэдайн, например, никогда не носили коротких стрижек, да и мужчины тоже, а у Зимрамит волосы были даже чуть выше плеч. Лицо у нее, впрочем, на редкость красивое… Они обменялись печальными взглядами. — Ты уж меня прости, я не хочу тебя обидеть, — голос Андвира дрогнул, — я, возможно, все неверно понял, но мне кажется, что ты слишком… слишком хорошо ко мне относишься. Девушке подумалось, что в его взгляде ясно читается отчаяние, но она не могла сообразить, чем именно это вызвано. — А почему я должна плохо к тебе относиться? Разве ты сделал мне или моим близким что-то нехорошее? Или вообще кого-нибудь обидел? — Ты меня не так поняла, я не в том смысле… в общем, ты держишься со мной так, что люди могут подумать, словно я… Она почти разозлилась. — Да что ты тянешь кота за хвост, как меня всегда раздражали все эти ненужные церемонии! Говори прямо! — ее взгляд стал непривычно презрительным и высокомерным. Юноша почувствовал себя уязвленным и в то же время поймал себя на мысли о том, что сильно обидел Зимрамит; он посмотрел на нее и ощутил, как страх растет в его душе. Его воспитывали совсем в иных понятиях, и если бы родители увидели, как он тут запросто болтает с едва знакомой девушкой — добро бы они были хотя бы помолвлены! — то однозначно надавали бы потерявшему всякий стыд сыну по шее и были бы в своем праве. — Короче говоря, — он собрался с мыслями, — люди могут подумать, что я к тебе неравнодушен и с тобой заигрываю. Твоим братьям, не говоря уже об отце, все это может очень сильно не понравиться. Морнэмиру я обязан жизнью, и он оказал мне очень большую любезность, приютив меня в своем доме и дав работу, потому что идти мне попросту некуда. Если он увидит все это, то вполне может взять и выставить меня в никуда, но это будет еще полбеды, потому что сейчас его стараниями обе руки у меня целы и я в состоянии о себе позаботиться и заработать себе на хлеб с маслом — не у него, так у кого-нибудь другого. Впрочем, Морнэмир не злой, да и твой старший брат тоже, пусть и злится, когда его к морэдайн ненароком причисляют. А вот что со мной твой отец сделает, если вдруг застанет нас вдвоем — мало мне потом уж точно не покажется, сама понимаешь. Та неожиданно рассмеялась — он не мог понять, скрывал ли этот смех затаенную злость или, напротив, она пыталась разрядить обстановку. — Ну ты и… — она хотела сказать Андвиру что-нибудь обидное, но в последнее мгновение передумала — в конце концов, он не виноват, что его так воспитали, с детства забивая голову всякой чушью, и то он ведет себя куда более прилично, нежели большинство не в меру застенчивых и помешанных на глупых правилах Верных. — И что же мой отец? Что мне теперь, из-за того, что у меня есть родители, занимающие определенное положение в обществе, теперь с парнями не встречаться и замуж не выходить? Он смутился. — Извини. Зимрамит улыбнулась ему, прежде чем уйти, и эта улыбка сделала ее лицо в представлении юноши еще более очаровательным. — А давай еще раз встретимся, — Андвир вспомнил легенду о Берене и Лютиэн, которую ему доводилось многократно слышать в детстве, и сразу представил себя на месте будущего зятя Тингола; о том, как отреагирует на что-то подобное Саурон, он предпочел лучше не думать. — Например, завтра. Под этим же деревом… ну, после полудня. И поговорим. Она удивилась. — А чего нам о свидании-то договариваться? Я пока что здесь живу, приехала в гости к своему брату, и ты, если хочешь, просто приходи ко мне, да и все. Зачем все так усложнять? Андвир посмотрел на нее с изумлением. — Не надо так. Это уж как-то… совсем нехорошо. — Хорошо, — возразила она, и в ее голосе юноше почудились дразнящие нотки. — Тогда давай увидимся завтра здесь, на этом самом месте. * Они встретились еще раз на следующий день; Андвиру постепенно удалось перебороть свое смущение и разговаривать со своей новой знакомой так, словно они и в самом деле знают друг друга уже давно, а он не в курсе ее происхождения. Потом была еще одна встреча. И еще одна. И еще. Однажды вечером он наконец набрался храбрости и решил наведаться в гости к Зимрамит; как он и ожидал, она была у себя в комнате — пока что они с братом не собирались покидать город. Увидев его, она не произнесла ни слова, лишь повернулась к нему, но ее молчание не было гнетущим или разочарованным, скорее выжидающим, полным предвкушения, словно и она не хотела бежать от своих чувств и желаний. Теперь он совершенно точно знал, что будет делать дальше. В конце концов, терять ему было попросту нечего; он осторожно, почти не дыша, обнял девушку и теперь видел совсем близко, прямо перед собой ее серые глаза, смотрящие как будто прямо в его сердце, красиво изогнутые губы, упавшую на лоб короткую прядь темных волос. Время словно остановилось для них обоих, и им казалось, будто этот вечер, эта ночь никогда не закончатся — их объятия не размыкались ни на мгновение, тела становились одним целым, а губы соприкасались в нескончаемых поцелуях.