Пламя

Гиз чувствовал, что нечто странное происходит в его отношениях с Марго. Последние несколько дней она была сама не своя. То с трогательной нежностью бежала к нему, то с отсутствующим видом просила оставить ее одну. Нервозность стремительно сменялась небывалым спокойствием. Она была то раскрасневшейся, то бледной. Ярко отражающиеся эмоции на её лице могли за пару минут быть совершенно разными, от грусти и гнева, до радости и обожания. Раньше подобного с ней не случалось. Генрих нередко пытался поговорить с ней, но в тот же момент у неё возникала сотня важных дел, обязательно на другом конце дворца и непременно без его участия. Девушка убегала так быстро, что он даже не успевал остановить ее. В конце концов, поведение Марго начало казаться ему безумным и неадекватным. В воскресенье Карл пожелал устроить большой ужин, на котором присутствовал весь двор, включая и католиков, и гугенотов, этих непривычных для Лувра гостей. Еще никогда большой зал с длинным столом, располагающийся на первом этаже не выглядел так странно. Яркие броские наряды парижских дворян, сверкающие драгоценности на их одеждах и теле, громкие разговоры, вольное, но в то же время воистину аристократическое поведение резко контрастировали на фоне мрачных гугенотов, которые и костюмом, и поведением демонстрировали строгость, некоторую чопорность и неприязнь к окружающей их роскоши. Выделялся из этой темной толпы только Генрих Наваррский, который своей энергией и веселостью напоминал небольшой ураган, сметающий все на своем пути. Над некоторыми его шутками улыбались даже люди из его окружения. Нет, нельзя сказать, чтобы протестанты были все, как один, мрачными и замкнутыми. Были среди них и некоторые вполне оживленные, хотя не являлись подавляющим большинством. Юный принц Конде, который постоянно находился подле короля Наваррского, тоже теперь заслужил хорошее отношение Карла, во многом благодаря Анри, с которым у короля все больше складывались дружеские отношения. Можно было любоваться тем, как болезненное и усталое лицо Его Величества прояснялось при приближении беарнца. Гиз видел все, но почему-то сильных опасений и гнева у него это не вызывало. Король Наваррский казался просто глупым мальчишкой, отношение к нему Карла – лишь следствием скуки. Всем известно, что когда дело коснется политики, дружеские чувства никого интересовать не будут. Сейчас его больше заботило собственное влияние, нежели положение протестантов. Единственным, что выражало его к ним неприязнь было то, что не желая с кем-либо из них разговаривать, герцог старался обходить их стороной. Причиной этому было обыкновенное презрение. Даже не ненависть, просто осознание своей высоты и их низости. Гугенотов молодой человек считал просто жалкими. Как можно отказаться от силы, богатства ради неизвестно чего? Хотя нет, люди, находящиеся в этом зале, как раз ни от чего не отказывались. Ему было прекрасно известно, что для них кальвинизм – лишь способ прибрать всю силу государства к собственным рукам. От него они ничем не отличались, только средства были разными. Он, по крайней мере, не скрывал своих намерений. И презирал их еще больше за двуличность и непроходимую фальшь. Так что еще и занимать свои мысли этими недостойными его внимания людьми, ему совершенно не хотелось. Пока не произошло столкновение. Этого Гиз никак не ожидал. Направляясь к королю, чтобы засвидетельствовать ему свое почтение, он вдруг оказался нос к носу с Колиньи. В этот момент произошло нечто странное. Лицо Генриха резко переменилось, глаза сузились, он побледнел, кулаки сжались. – Монсеньор, – немного настороженно произнес адмирал. Это было первое появление молодого человека на большом мероприятии, после своего возвращения в Париж. Жил он сейчас, в основном, в своем доме, хотя комнаты в Лувре все еще оставались за ним. Здесь он бывал не настолько часто. Поэтому до этого момента они не виделись. Однако когда-то это должно было произойти. И вот, сейчас они встали друг перед другом. Блондин не отвечал, лишь смотрел на него полубезумным пронизывающим взглядом. Серые глаза начали темнеть. Адмирал чувствовал волну ненависти, излучаемую молодым человеком. Делая вид, что не замечает происходящего, Колиньи, между тем, прекрасно знал причину перемены, случившейся с минуту назад спокойным де Гизом. А так же он знал, что сейчас тот не может ничего предпринять. Поэтому осмелился произнести еще одну фразу: – Давно мы с вами не виделись. Я помню вас еще ребенком. Дыхание участилось, взгляд сфокусировался только на одной фигуре, душа рвалась на части, ногти все сильнее впивались в ладони, оставляя на них почти что кровавые следы. Весь окружающий мир перестал существовать, зала сузилась лишь до них двоих. Генриху хотелось кричать, выхватить оружие или же броситься вперед и попросту задушить его голыми руками. Но невзирая ни на что он лишь выпрямился, пытаясь побороть в себе дикое желание сейчас же убить Гаспара де Колиньи... Но не время. Нельзя. – Я тоже помню вас, – выдавил из себя лотарингец, тотчас пожалев о произнесенной фразе. Сознание сыграло с ним злую шутку, подкинув давние воспоминания. Веки сами собой закрылись, а перед глазами пронеслась та самая, казалось бы, давно забытая картина... Маленький мальчик, перед ним взрослый мужчина с жестким, но в то же время добрым взглядом, который кладет свою ладонь на его белокурую голову. – Главное, будь сильным и мужественным. Всегда иди к своей цели, не останавливаясь ни перед чем. Помни, какое имя ты носишь и к чему тебя приготовила судьба. Какие бы трудности не возникали, ты не должен сдаваться. Твой путь будет непростым, но ты справишься, – произносит мужчина, слова его звучат торжественно и горячо отзываются в сердце мальчика. – Ты ведь будешь со мной, верно? Значит, бояться нечего, – убежденно говорит последний. – Не думаю, что всегда смогу быть рядом. Ты должен уметь быть сам за себя. Твоя судьба – быть первым, тебе не нужна моя поддержка, ты все сможешь сам. Тебе еще многому предстоит научиться, да. Но я уже горжусь тобой! Горжусь, горжусь, горжусь... Эти слова мальчик потом шептал, как молитву, а душа его наполнялась счастьем от этого. Крепкий юноша стоит на холме подле того же мужчины. Они смотрят вниз, туда, где простирается долина, заполненная людьми. Это их армия, они готовы к бою. – Ты помнишь все, чему я тебя учил? – голос мужчины спокоен. – Надеюсь. Вы ведь сказали, что я готов. – Ты давно готов. Сейчас пришла пора. – Но отчего вы так грустны, будто мы с вами отправляемся в разные концы света? Это ведь только начало. Нам еще предстоит очень многое и вы знаете, что на меня можно положиться. Теперь я всегда с вами, вместе мы добьемся небывалых высот, – юноша говорит вдохновленно, в глазах его жажда этих самых высот, преданность, любовь, восхищение. – Да, конечно, – мужчина украдкой улыбается, смотря на собеседника, любуясь им. – Небывалых. Ты так правильно настроен. Пообещай мне и дальше не терять этой веры и стремления. – О, конечно! Как же иначе? Вы всегда учили меня этому... Залпы, выстрелы, крики, удары стали. Все это смешивается в единый гул. Юноша вбегает в палатку, гремя военной защитой, на ходу снимая запачканный кровью шлем. На лице его испуг, смешанный с надеждой. "Что произошло?!" – кричит он, в голосе его отчаяние. Ему никто не отвечает, он откидывает полог. Ужас искажает красивые правильные черты. "Господи... Да как же?!" – шепчет он. Усилием воли Генрих заставил себя отогнать воспоминания. Ему не хотелось видеть, что было дальше, иначе он точно не совладал бы с собой. Открыв глаза, герцог обнаружил по-прежнему стоящего перед ним Колиньи. Кровь мгновенно вскипела в жилах. Сознание напомнило ему слишком многое и очень зря. – Зачем вы здесь? – голос его был угрожающим, он сделал шаг к нему. – То есть? – сохраняя полное самообладание, изображая непонимание отозвался адмирал. – Как вы посмели? – это были уже не слова, а шипение. Уверенное спокойствие в глазах адмирала просто взбесило Гиза. Невольно рука его начала подниматься. Не было больше сил терпеть, хотелось ударить. Все тело было напряжено, дрожь в коленях усиливалась. На лице выразилась неудержимая ярость, дыхание прервалось. Еще секунда и случилось бы непоправимое, если бы чья-то маленькая ладонь не оказалась на его плече и мелодичный голос не произнес: – Адмирал, вы позволите украсть у вас герцога? Острые ноготки Марго со всей силы вонзились в его плечо и даже сквозь одежду Генрих ощутил легкую боль. Это немного отрезвило его, поэтому он позволил ей схватить себя под локоть и, продолжая весело что-то щебетать направо и налево, увести себя, оставляя Колиньи позади, чувствуя спиной его взгляд, но уже подавляя в себе желание броситься на него, как дикий лев. Принцесса довела его до оконной ниши, относительно безопасного места, и поспешно всунула ему в руки кубок с вином. – Пей! – приказала она, быстро меняя тон. Он послушно залпом осушил его содержимое. Нервы начали успокаиваться, Гиз глубоко задышал. – Что это было? – тихо спросила девушка. Он не отвечал, продолжая смотреть пустым взглядом. Тогда теплыми пальцами она коснулась его похолодевшей руки и шепотом позвала: – Любимый, посмотри на меня... Генрих вздрогнул и пришел в себя, пораженно оглядываясь. – Боже, да что со мной такое? – пробормотал он. – Очнулся! – радостно воскликнула Маргарита. – Ты в порядке? – Да. Я убил его? Она испуганно округлила глаза. – Что?.. Конечно, нет! Объясни мне, пожалуйста, все! – Ты пришла очень вовремя, – вздохнул он. – Естественно! Я заметила, – теперь Валуа сердилась. – На вас все смотрели. Твое лицо выражало такой гнев, что окружающим стало страшно. Ты что, не заметил, как в зале повисла полнейшая тишина? Все взгляды обратились к вам! Мне пришлось увести тебя, наплевав на приличия. Хотя, что уж там, весь двор о нас и так знает... В сущности, это неважно! Главное, что же произошло на самом деле. Ты лишился рассудка? Как это все понимать?! – Колиньи... – прервал герцог ее словесный поток. – Мне хотелось задушить его. Но я не успел. Даже не знаю, плохо это или хорошо. В любом другом случае эти слова можно было бы списать на всплеск эмоций, обычные угрозы. Но по его тону было ясно, что он говорит с полной серьезностью. И действительно, молодой человек отчаянно желал собственноручно убить адмирала. Марго ужаснулась и побледнела. – Господь с тобой, Генрих! – вскричала она, с этими словами поспешно убегая. Странность этого действия повергла лотарингца в ступор. Он остался стоять и смотреть на то место, где минуту назад была принцесса. А еще удивительнее было, когда вместо нее там возник Франсуа, озадаченно заглядывая Гизу в лицо. – С вами все в порядке? – поинтересовался принц. – Я, конечно, как и все здесь, тоже не очень люблю адмирала, но не до такой же степени! Что вы хотели с ним сделать? Алансон и сам до конца не понимал, зачем он сейчас подошел к герцогу. Раньше их отношения не были никакими. Ни дружбы, ни вражды. Но став обладателем сердечной тайны сестры, которая особой тайной и не была, Франсуа почувствовал, что к Гизу, возможно, единственный из всей своей семьи, неприязни не испытывает. Он приносил счастье Марго, а это главное. Поэтому сейчас, увидев невменяемое состояние молодого человека, он решил подойти и выяснить что же случилось. – Ровным счетом ничего, – отозвался Генрих. – Я уже в порядке. И как раз собирался спросить кое-что у вас. – Спрашивайте. – Вы не знаете, что происходит с Марго? Она последние несколько дней ведет себя очень странно. – Знаете, герцог, – с усмешкой отозвался принц. – Мне кажется, не вам говорить о странностях. Может, моя бедная сестренка от вас заразилась? – Прошу вас, не смейтесь! Я действительно не могу понять, что происходит. – К сожалению, ничего конкретного сказать не могу, – пожал плечами Алансонский. – Быть может, как и любая другая девушка волнуется перед свадьбой. – Какой свадьбой?! – пораженно воззрился на него лотарингец. – И где ваша хваленая прозорливость? – расхохотался юноша. – Нет, мое предположение о том, что именно вы заразили Марго безумием решительно правдоподобно. Уж вашего-то однозначно хватит на двоих. Да весь двор говорит о свадьбе моей сестры! – С кем? – Ну не с вами же! С Генрихом Наваррским, разумеется. Гиз шокировано посмотрел на него и бросился прочь, очертя голову. Франсуа проводил его сочувствующим взглядом. "Все мы здесь немного помешанные. Но этот – в особенности", – со вздохом заключил принц. Между тем Гиз, чуть ли не бегом преодолевая ползала, начинал осознавать происходящее, все вставало на свои места. И ее странное поведение, и этот испуг от его настроя, касательно гугенотов. Так вот оно как! Она выходит замуж... И не сказала ничего ему, не прибегла к его помощи. Получается, добровольно согласилась... "И как после этого доверять ей?!" – думал про себя молодой человек. – "Значит, все знают! Все, кроме меня. Неужели нельзя было хотя бы рассказать? Почему она так поступает?" *** Эжен нашел Генриха на балконе, выход на который был в большом зале. Несмотря на то, что в стеклянных дверях отражались миллионы свечей, которые горели в помещении, и практически ослепляли своим сиянием, ему все же удалось разглядеть то, что было скрыто во тьме. Темную высокую фигуру, прямо стоящую и смотрящую вдаль трудно было не заметить, поэтому поиск друга особых сложностей не принес. Однако поначалу, увидев Гиза, Бланше даже думал не трогать его, а поговорить с ним потом. Весь образ его выражал задумчивую печаль. Да еще и это столкновение с Колиньи... Граф ведь знал в чем причина подобного поведения. И мог предположить, что Генрих сейчас испытывает. Но в добавок ко всему в душе Эжена были подозрения о том, что не только это повлекло за собой растерянность друга, а еще и новости, что ходили при дворе. Вполне возможно, что Генрих мог и не знать их. А сейчас уж наверняка услышал. Что если из-за этого, как только ужин кончился, он ушел, оставив веселящийся двор пировать дальше. И вот уже полчаса провел здесь в полном одиночестве. Вдруг все это из-за Марго? Тогда точно нужно поговорить! Молодой человек вышел на балкон. Легкая летняя прохлада встретила его, тотчас окружая запахами деревьев и цветов из сада, воздухом, похожим на дыхание таинственных божеств. Листья на кустах перешептывались, ветер тихо пел. Эжен вдохнул полной грудью, а затем начал медленно выдыхать. На этот звук к нему обернулся герцог. Ничего не сказав, он лишь окинул новоприбывшего спокойным взглядом и отвернувшись обратно, продолжил вглядываться в темноту и вырисовывающиеся в ней силуэты Парижа. Бланше медленно подошел и встал рядом, также опираясь на перила. Прямо перед ним простирался прекрасный благоуханный сад, а дальше, за воротами, видны были здания, шпили, яркое сверкание пламени факелов. Издалека доносились звуки слоняющихся по улицам зевак, коих в такое теплое время было немало. В саду же было тихо. В этой его части не так уж часто все собирались, и если можно было здесь​ кого-то встретить – то это были либо влюбленные, либо заговорщики. Видимо, Генрих выбрал этот балкон именно потому, что тут было тихо и безлюдно. – Я не хотел прерывать твое одиночество, – проронил Бланше. – Ты уже это сделал. Так что можешь не извиняться, – заметил Гиз, не поворачиваясь к нему. – Куда ты смотришь? – он проследил за направлением его взгляда. – В никуда, - нечасто на лице герцога можно было видеть такую горечь и растерянность. Теперь Эжен был точно уверен, что причиной этому была принцесса. – Я должен тебе кое-что передать, – промолвил он. – Сейчас это не будет иметь никакого толку. Я не способен думать о ком-то или о чем-то. Давай потом, друг мой. – Дело в том, что данное мне поручение касается именно той особы, которой, как мне кажется, сейчас заняты твои мысли. – Если ты правильно понял кто это – мне не хочется о ней говорить. Повисло молчание. Генрих все еще не отводил взгляда от сада. Граф же просто смотрел на него. Как вдруг тот резко повернулся к нему: – Ты знал? – вопрос был задан тем тоном, что подразумевал - лгать не стоит. Генриху нужно было знать правду. Если любимая так поступила, возможно, друг тоже к этому причастен? – Нет, – абсолютно честно ответил Эжен. – Так же как и ты – ничего не слышал. Но, полагаю, этому есть объяснение. – Просто она опять решила принимать решения сама, – резко ответил Генрих. – А что, Ее Высочество не имеет на это права? – усмехнулся рыжеволосый. – Она женщина. К тому же еще очень молодая. Поэтому не может принимать их объективно. Это заявление было произнесено в полной уверенности. Граф закатил глаза. – Не стану вступать с тобой в спор. Просто отдам тебе это, – он протянул ему сложенный вчетверо лист бумаги, – и оставлю тебя наедине с собой. Сегодня я, пожалуй, переночую у себя дома. – Но ты живешь в моем дворце, – рассеянно заметил Гиз, принимая записку из рук друга. – Ты забыл, у меня же есть особняк в Париже. Я давно там не был. Действительно, графу принадлежало здание в Париже, помимо загородных имений. Там он бывал нечасто, поскольку жил то в Лувре, то у герцога, так как будучи его правой рукой, всегда был ему нужен. Однако сейчас Эжен пожелал провести какое-то время в одиночестве. Поэтому он вскоре оставил Гиза. После его ухода, несмотря на твердые намерения выбросить все это из головы, Генрих не удержался и развернул послание. Почерк принадлежал Марго, в этом не могло быть никаких сомнений. Видимо, она передала записку Эжену с просьбой вручить Генриху. Вот что она писала: "Милый, верно, ты мог многое услышать за сегодняшний вечер. Я прекрасно пойму, если ты будешь зол на меня, не поймешь, что я сделала. Однако прошу тебя, позволь мне объясниться. У меня есть важный разговор. Так как и стены в Лувре имеют уши, прошу тебя, приди завтра ночью в Нотр-Дам. Я попросила доверенное лицо оставить открытым боковой вход. Жди меня на нашем месте в полночь. И помни - все, что я делаю, может служить только на благо тебе, нам и нашей любви. Надеюсь, ты придешь". Подписи не было. Даже здесь нужна была осторожность. Несмотря на свое смятение лотарингец заметил, что накануне своей свадьбы писать такое письмо было рискованно. Значит, у нее действительно были какие-то объяснения. А что если ее принудили? Он сжал кулаки. Вдруг кто-то посмел угрожать его Маргарите? Несмотря на то, что сейчас Гиз отчетливо понимал, что руки у него связаны, он должен был идти к своим целям, не имея права на отступление. Он готов был сейчас же разобраться с ее обидчиками... Однако куда разумнее было дождаться завтрашней ночи, что Генрих и решил сделать. *** К вечеру следующего дня страх испытываемый Марго достиг своего апогея. Страшно было не потому, что во дворце целые сутки звучали различные приказания по поводу свадьбы, и не потому, что в залах и галереях она постоянно видела гугенотов, черными тенями проскальзывающих мимо нее, вызывающих дрожь. Все это было незначительно по сравнению со страхом потерять Генриха. Вдруг он не сможет ее понять и простить? Что если, как всегда, гнев и ревность возьмут верх?.. Ночью ей во что бы то ни стало нужно было выбраться из Лувра. Черную карету без гербов должны были подготовить для нее. Все это было необходимо для того, чтобы им не помешали объясняться. К тому же перед свадьбой слежка за ней усилилась. Мать запретила ей видеться с любовником, поскольку не хотела, чтобы их отношения сорвали бракосочетание и оскорбили жениха. "Эта страница в твоей жизни должна быть закрыта. Ты знаешь, что твой герцог занят важными для него делами, которые напрямую зависят от меня. Так что тебе не следует подводить его, даже если тебе хочется сорвать наши планы", – говорила Екатерина. На самом деле, это было не совсем так. Влияние Гиза и среди дворянства, и среди народа, и даже среди духовенства распространялось так стремительно, что уже сейчас, если бы Валуа и пожелали устроить ему опалу, опасаться, скорее, стоило бы им. Со времени своего приезда Генрих еще усерднее начал работать над своим положением, так что теперь уже не оставил никому вариантов. Именно этого королева-мать и боялась. В любом случае, если и был малейший шанс его остановить, то он уже практически выскользнул из рук. Но Маргарита, далекая от политики и ничего в ней не смыслящая, всего этого не знала. Поэтому ей так легко было манипулировать. С другой стороны, ее чувства к лотарингцу ничуть не ослабли, поэтому расставаться с ним она была не намерена. "Безнравственно? Беспринципно? Как падшая женщина?... Пускай! Мне все равно!" – со злостью думала она. Ей не было дела до того, что о ней подумают. Принцесса преисполнилась решимости, даже если свадьба состоится, по-прежнему принадлежать только Генриху де Гизу. В конце концов, кто говорил, что брак не может быть фиктивным, а жена не может иметь любовника? Мысль эта уже оформилась в ее сознании. Это было одно из первых решений, которое она приняла самостоятельно. И сжав свои маленькие кулачки, девушка готова была вступить в бой. Единственное, что было важно, это мнение самого герцога. Вот тут она не знала, чего ожидать. И именно сегодня все должно было решиться... Вечера Марго дожидалась с дрожью в коленях и нервным постукиванием пальцев по резным позолоченным подлокотникам кресла. Томик латинских стихов лежал на коленях, но ни одна страница не была перевернута. Наконец стрелка на часах показала половину двенадцатого. Валуа кликнула Жюли одеваться. Та принесла ей черный плащ и черную вуаль. Надев все это, Маргарита неслышно выскользнула из комнаты и прошелестела по коридору. У лестницы она замерла, спрятавшись за сверкающим канделябром. Осторожно выглянув из-за него, девушка приметила, что никого нет. Спустившись на один пролет, она свернула в боковой коридор, который вел к одной из многочисленных темных лестниц. Отперев дверь заранее добытыми ключами, которые она получила у ключника, дав ему взамен драгоценный перстень, принцесса вышла туда. На стенах горели факелы, освещая узкие ступени. В детстве они с братьями здесь иногда прятались, так что место было знакомым. Преодолевая лестницу, Марго то и дело вслушивалась в тишину. Вдруг ее обнаружат? Но во дворце почти все легли спать или же разошлись по своим покоям, так что вряд ли ее отсутствие мог кто-то заметить. Она вышла на улицу. Здесь было холодно, пришлось посильнее запутаться в плащ. Стоять одной перед огромным мрачным дворцом было непривычно. Обстановка казалась пугающей. Еще никогда в такой таинственности Марго ночью не выбиралась из дворца. Наконец появился слуга, который отвел ее за угол, где стояла карета. Быстро запрыгнув в нее, Маргарита крикнула, чтобы ее везли в Нотр-Дам, да побыстрее. Экипаж двинулся вперед, подскакивая на булыжной мостовой, распугивая шатающихся полуночников. Девушка же выглядывала из-за края задернутой занавески. Сердце ее билось в бешеном ритме, звучало в унисон стуку копыт лошадей. До собора ехать было совсем недалеко, поэтому много времени дорога не заняла, хотя принцессе эти минуты показались вечностью. У нее было такое чувство, что если эта скачка продлится еще какое-то время, она, не выдержав, выскочит из кареты и побежит сама, путаясь в юбках и спотыкаясь о камни. Белые пальцы комкали плащ, ногти так и норовили разодрать бархатную обивку сиденья. Вскоре карета уже начала сбавлять скорость, останавливаясь на улице, прилежащей к храму, прямо возле того входа, который специально оставили открытым. Ради этого Марго пришлось подкупить одного знакомого священника дорогим браслетом, поскольку денег она особо не имела, ведь ей этого не полагалось. Выбравшись из экипажа, девушка бросилась в собор, стуча по плитке каблуками так, как не подобает особе голубых кровей. Оказавшись внутри, она облегченно вздохнула и тотчас пораженно замерла. Еще никогда ей не приходилось видеть величие Нотр-Дама во тьме, в полнейшей тишине, без единой души внутри. Зрелище было необыкновенным. Пожалуй, самое прекрасное, что ей удалось узреть. Под высокими сводами клубилась дымчатая тьма, обволакивая, немного пугая, но больше завораживая. Она была и в углах, и во всех удалённых местах. Через витражи, находившиеся под потолком, слегка просвечивало сияние полной луны, которая в этот день показалась Валуа особенно яркой. Этот свет был необычным, призрачным, потусторонним. В его лучах, стремившихся к полу, то и дело возникали удивительные тени, игравшие на тех каменных стенах, которые были слабо освещены. А цветные стекла казались ещё ярче, чем при дневном свете. Алый был особенно кровавым, синий безмерно глубоким, зеленый причудливо искрящимся, прекраснее любых изумрудов. Горело всего несколько свечей. Эти огоньки явственно выделялись на фоне окружающей тьмы. Они казались такими маленькими по сравнению с будто бы ставшим еще больше собором. Маргарита двинулась вперед. Ее шаги разносились на весь храм. Кажется, даже ее дыхание было слышно повсюду. Она же не могла отвести взгляд от этой мощной мистической красоты. Прямо перед ней над алтарем возник образ святого духа, возносящегося в золотых лучах солнца. Белый голубь летел прямо на нее... Что-то внутри ёкнуло. Девушка упала на колени. – Господи, – прошептала она, – помоги мне, прошу тебя! Видишь, я в отчаянии! Мне страшно. Если ты меня слышишь, будь рядом. Я знаю, ты не оставишь меня одну. Пожалуйста, приди сейчас, когда ты мне так нужен... – Кто тебе нужен? – холодный голос оборвал ее страстную молитву. Марго резко обернулась. На пороге "их" исповедальни, где они так часто виделись во время месс, стоял Гиз. – Я пришел, – продолжал он. – Как видишь. Сначала мне не хотелось делать этого, но... Она поднялась на ноги и подошла к нему, кончиками холодных пальцев касаясь его руки. – Мы уже столько вместе пережили, думаю, еще одно испытание не будет помехой, – тихо промолвила Маргарита. Весь день она придумывала, что ему сказать, но сейчас все это вылетело из головы. – Помехой для чего? Для нас? Но судя по тому, что я слышал вчера - никаких "нас" вскоре не будет! – Генрих! – в ее глазах стояли слезы. – Ты понимаешь, какую боль мне причиняют твои слова? Девушка отняла руку и отошла к нише в которой спрятался прекрасный витраж, а прямо перед ним горела одна из не потухших свечей. Подняв голову, она увидела бескрайнюю высоту свода окончания которого, казалось, не было, оно терялось в темной далекой бездне. Здесь стены отражали синеватое свечение стекол, вздымаясь действительно высоко. Именно в этот момент Маргарита почувствовала себя маленькой, несчастной, беззащитной. Ей резко стало холодно. Она дрожала, пока не почувствовала тепло любимого позади. Сразу все неприятные ощущения улетучились. – Скажи мне, – его бархатный голос успокаивал, – ты сама приняла это решение? Мне нужно знать это. Или на тебя надавили? – Я сделала это ради тебя, в первую очередь, – грустно улыбаясь, промолвила Валуа. – Ты не должен ради меня жертвовать тем, к чему стремишься. Попытка расстроить мой брак испортит твое положение. В конце концов, сейчас для тебя это может быть опасно. Моя мать угрожала тебе. Мне пришлось согласиться. Некоторое время Генрих молчал. А потом раздался его вскрик: – Vae!* Matrem Vestram!** – его голос прозвучал очень громко, разносясь на весь собор. Принцесса от неожиданности вздрогнула и с пораженным лицом обернулась к нему. Такой ругани ей в жизни не доводилось слышать. – Что такое? Ты в церкви... – пролепетала она. Однако он начал нервно хохотать, закинув голову назад. Лицо его исказилось ни то в усмешке, ни то в гневе, ни то в гримасе боли. Такая реакция была как минимум неожиданна. Маргарита оторопела. – Они обманули тебя, – наконец, смог вымолвить герцог. – Угрожали мне? Да они сами меня боятся! Назвали полный Париж протестантов и наивно полагают, что теперь все будет хорошо? Напротив! Теперь все они в ловушке. Глупенькая! Зачем ты это сделала? Никто бы не причинил мне вреда. И тогда, и сейчас ты дала свое согласие напрасно. И каждый раз из-за меня. Какой я дурак! Молодой человек сжал тонкими длинными аристократичными пальцами виски и отошел на середину помещения. Прикрыв глаза, он просто стоял не двигаясь. – Давай сейчас же убежим, – наконец, вымолвил лотарингец. – Я дала слово. Теперь не отступиться, – печально ответила Марго. – Более того, поставила подпись, – теперь она начала понимать что к чему. – Какой-то документ? – Я не знаю... Мне ничего не говорили... – Женщины! – он закатил глаза. Она виновато поступила взгляд. – Я думала, что все кончено. – Думала? А что сейчас изменилось? У тебя есть идеи? – с долей скептицизма отозвался молодой человек. Конечно, он нисколько не злился на нее, скорее на себя. Именно из-за него она переносила все страдания, он сам рушил их счастье. – Я думала, если ты согласен... Мы... Могли бы... Мой брак мог бы не стать препятствием, - сразу стало ясно, что она имеет ввиду. – И ты готова на это? – удивленно спросил Генрих. – Для меня это в порядке вещей, но для тебя, будучи замужней женщиной, иметь связь со мной – это нечто иное. Я тоже женат, но я мужчина. Твое же поведение неизвестно, как расценят. – Да как же ты не понимаешь? Мне все равно! Мне нет дела не до чего, кроме тебя. Единственное, что мне нужно – ты. Плевать на все остальное! Я приняла решение, расставила приоритеты. Этого достаточно. В конце концов, никогда в жизни мне не давали права выбора. Теперь я возьму его сама. Генрих, я люблю тебя! Только тебя... Ты не можешь на меня гневаться, а я не могу не сделать того, что должна. Ради тебя я порвала с Анжу, ради тебя даже не коснусь того, кто будет мне мужем. Верь мне. Пожалуйста, – она сложила руки в умоляюще жесте. Гиз с минуту смотрел на нее внимательно, изучающе. Наконец он ответил на удивление спокойно: – Хорошо. Ради тебя я готов переступить через свою ревность. Я знаю, что тебе тяжело и я буду с тобой. Слова эти были настолько неожиданны, что принцесса не поверила своим ушам. – То есть, ты согласен с моим браком? – Если ты готова на это – мне остается лишь покоряться тебе, моя королева, – улыбнулся Генрих. – Думаю, мы справимся. Эмоции переполнили Маргариту. Она разрыдалась, падая ему на грудь, покрывая поцелуями его лицо. – Я так люблю тебя... Господи, только бы ты всегда был рядом! Сейчас чувства к нему были настолько сильны, что вытесняли все остальное. Хотелось кричать о своей любви срывая голос. Она и плакала, и смеялась. Ее состояние могло бы напомнить безумие, если бы не было так видно крепкой и искренней любви, которая была сильнее всего остального. А принятие и смирение для такого человека, как он было столь великодушно, что даже сложно было поверить в него. Валуа ожидала, что им понадобится много времени, чтобы все решить, но он так легко согласился! Это удивительно! Значит, Генрих настолько любит ее. "Как же я могла сомневаться?" – думалось ей. Подняв на него заплаканные глаза, Марго увидела в его глазах лишь безоблачное счастье. Порывисто схватив его за руку, она бегом побежала в сторону алтаря, увлекая его за собой. – Что ты делаешь? – с удивлением промолвил герцог. Наконец остановившись девушка промолвила: – Я хочу поклясться тебе, что я всегда буду принадлежать тебе. Неважно, что на бумагах я вскоре буду женой другого. У меня есть уверенность, что на небесах мы с тобой соединены уже давно. И ты мой единственный муж. – Марго! – вскричал Гиз, притягивая ее к себе, обнимая так крепко, насколько это возможно. Так они и стояли долгое время. В соборе не было ни души. Свет луны, проходящий сквозь витражи, падал на двух влюбленных, холодные каменные своды скрывали их от всего мира, крепкие стены надежно хранили их тайны, а лики святых благословляли и сами готовы были плакать от вида этого счастья и такого искреннего чувства, которое в жестоком мире встречается так редко. ------------------------------ *Лат. – чёрт Так же слово переводится, как ненормативная лексика **Лат. – мать вашу И то, и то в латинском языке использовалось, как нецензурные выражения.