Пламя

Лето закончилось слишком быстро, пролетел и тёплый сентябрь. Октябрь накрыл Париж своей холодной пеленой. И если ещё вчера горожане радовались солнцу, то уже сегодня спешили закрывать ставни, готовить запасы на зиму, которая обещала быть холодной. С запада, там где за сотнями лье находился Атлантический океан, подул ледяной ветер, который принёс с собой тоску и холод. Ночью уже начинались заморозки. Такого холодного октября никто за последние несколько десятилетий и припомнить не мог. В Лувре тоже тепло не было. Достаточного количества дров ещё не доставили, на отопление всех помещений не хватало. Обитателям дворца приходилось кутаться в тёплую одежду, всё реже выходить из своих комнат. Марго целыми днями, накинув на плечи шерстяную шаль, сидела у окна и смотрела вдаль, всё ожидая, что там покажется чёрный ретивый конь со стройным всадником, светлые волосы которого будут радостно развеваться на ветру, а сам он будет стремиться сюда, к ней. По несколько часов она могла предаваться мечтаниям об их будущем. Девушка и не сомневалась, что скоро, совсем скоро, он обязательно приедет за ней и увезёт далеко-далеко. Если только... Все её грёзы отступали на второй план, когда она вспоминала о нынешнем положении своего возлюбленного. Карл приказал ему покинуть Париж, и, по его словам, попытка проникновения герцога в город будет караться смертной казнью. И тогда мысли принцессы обращались к письму, ещё несколько месяцев назад написанному ей самой. Тогда король говорил обо всех этих мерах, касательно Гиза, и она так испугалась, что поспешила написать ему. Она отправила послание в дом дяди Генриха, куда, по её предположениям, он мог заехать. Сейчас, даже много недель спустя, она могла вспомнить каждую строчку, каждую слезу, упавшую на лист бумаги. "Любимый..." – писала она. – "Мне грустно и одиноко здесь, в разлуке с тобой. А ещё хуже от одной мысли о том, что тебе угрожает. Карл неистовствует, клянётся убить тебя, если только ты попытаешься подобраться к Парижу. И мне очень страшно. Я так боюсь за тебя! Не пойми неправильно, моя вера в тебя безгранична, но я слишком люблю, чтобы даже допускать мысль о таком риске. Знаю, ты обещал вернуться за мной, но умоляю тебя не делать этого, не совершать такую глупость! Заклинаю тебя нашими чувствами, всем, что нас связывает – не приближайся к городу. Отведи все подозрения, уезжай так далеко, как только сможешь. Забудь о гордости и тщеславии, забудь и обо мне. Так будет лучше. Женись на другой женщине, чтобы больше ни у кого не возникало вопросов. Знаю, звучит ужасно, но сделай это ради меня. Умоляю! А я всегда буду любить тебя, останусь лишь твоей Марго. И неважно сколько лье будет между нами, чьими супругами мы будем называться, на небесах мы всё равно предназначены друг другу. Я ношу на шее на цепочке твоё кольцо. Я только твоя и клянусь, что это останется неизменным". Это письмо выражало всё, что она тогда чувствовала и думала. Но сейчас она сомневалась – а правильно ли это? Сможет ли она жить без него? А что если он не послушает её и всё же отважится на попытку забрать её? – на это она втайне надеялась и этого боялась. *** Екатерина стояла в тронном зале возле окна и смотрела на улицу. Серое небо, затянутое тучами, нависло над городом, как щит, прикрывающий античного воина от летящих в него стрел неприятеля. Мелкий дождь барабанил по стеклу, создавая пустую монотонную мелодию, заливая каменные мостовые. Париж потерял яркие летние краски, даже дома будто потускнели. Сад за окнами приобретал какой-то бледно-зелёный оттенок с серыми проседями и коричневыми пятнами. Яркие цветы, которые здесь высаживали весной, уже погибли, как иногда гибнут человеческие надежды. Природа последний раз прощалась перед тем, как погрузиться в долгую холодную зиму, уснуть в ледяном оцепенении. Послышались звонкие шаги, ступающие по мраморному полу в такт дождю. Подходящий сзади принц отразился в оконном стекле. Королева-мать обернулась, приветствуя сына кивком головы. Он подошёл вплотную: – Вы хотели меня видеть? – Да. Погода нынче скверная... – Согласен, – они испытующе смотрели друг на друга. Каждый чего-то ждал. Тишину в пустом зале нарушал лишь дождь, продолжавший идти, усиливающий свой напор. Казалось, так может продолжаться вечность. Но Анжуйский не выдержал: – Полагаю, вы хотели поговорить не о погоде? – небрежно заметил он. – Генрике, милый, я давно хотела спросить тебя... Тогда ночью в покоях Марго, почему ты не позволил Карлу убить Гиза? – Глупый вопрос. Вы же прекрасно понимаете, что если бы он это сделал – наша семья пострадала бы первым делом. Во-первых, пришлось бы объяснить, почему герцог был убит королём в покоях нашей сестры. Мы были бы опозорены. Во-вторых, возмутились бы всё приверженцы католицизма во Франции. Да и, в любом случае, за убийство понесут наказание даже августейшие особы. Это всё предельно ясно. Я руководствовался только логикой, всё очень просто. – Сын мой, – Екатерина положила руки ему на плечи, внимательно заглядывая в тёмные глаза, – я знаю тебя, замечаю любое колыхание твоей души. Всё что ты говоришь, конечно, понятно. Но есть ещё что-то важное. Ты не можешь скрыть это от меня. – На что вы намекаете? – бесстрастно отозвался Анжу. – Уж не думаете ли вы, что я нарочно помог Гизу, спасая его драгоценную шкуру исключительно ради него? Да полно вам! Ведь то, что я его ненавижу является абсолютно непоколебимым, это вы знаете. – Нет-нет, – усмехнулась королева, – дело совершенно не в этом. Ты думал о чём-то ещё, я уверена. Твои рассуждения сейчас слишком просты. У меня нет сомнений в том, что у тебя есть ещё какой-то план. Расскажи мне, у нас не должно быть секретов друг от друга, мы родственники, союзники, у нас общие мысли и интересы. Так ведь? Тебе известно, что из всех моих детей, которых я люблю одинаково, только с тобой я делюсь всем, тебе доверяю, к тебе прислушиваюсь. Я готова на всё ради твоих братьев и сестры, они – моя плоть и кровь, во сто крат для меня важнее собственной жизни. И никого из вас я не выделяю больше или меньше. Но у тебя есть государственный ум, рассудительность. Ты гораздо взрослее них. Ты в чём-то похож на своего отца, только способен мыслить изворотливее, изощрённее. Благо, в тебе есть флорентийские корни. И поэтому всё я обсуждаю с тобой. Почему же ты не можешь мне доверять точно так же? Генрике был польщён её словами. Каким бы черствым по отношению ко многим людям не было его сердце, к матери он испытывал настоящую любовь и уважение. Каждое её слово было для него на вес золота, он всегда восхищался мудростью этой женщины и гордился тем, что является её сыном. Принц взял руки матери в свои и оставил на них почтительный, искренний поцелуй. – Как вы могли такое подумать? Я доверяю вам безраздельно! Иначе и быть не может. Просто я пока что не пытался открыть всего, так как боялся, что ныне вы можете не оценить моих мыслей и отогнать их прочь, тогда как несколько позже, полагаю, они обретут для вас совсем другой оттенок. Но, если вы настаиваете, я готов выложить всё сейчас. – О, да! – с энтузиазмом воскликнула флорентийка. – Я настаиваю. Мне хочется знать, что ты думаешь. Поверь, что бы там ни было – я рассмотрю это. – В таком случае, признайтесь честно, эта свадьба, на самом деле, нужна вам не для союза и укрепления мира? – А для чего же еще? – она с притворным удивлением посмотрела на сына. – Не будете же вы отрицать, что главная ваша цель – обезопасить нашу семью и наш трон от всех желающих его получить. Когда протестанты окажутся здесь, во-первых, принц и королева Наваррские будут у вас на виду, а не в своём защищённом государстве, во-вторых, заключив союз с ними, вы тем самым ослабите партию радикальных католиков, которых тоже боитесь. – Что ж, ничего этого я не отрицаю. Но при чём же здесь Гиз? Не находишь ли ты, что без него было бы проще выполнить то, о чём ты говоришь? – А что если вам нужны будут пути отступления, матушка? – хрипло произнёс Генрике, окинув ее пронзительным взглядом. – Что если гугеноты станут не менее опасны, чем католики, и вам придётся вновь... Кхм... Уравнивать силы? Вот тогда нам и может пригодиться наш любезный друг герцог. Пока что он нейтрализован. Вы ведь знаете последние новости о нём. Значит, с его стороны нам сейчас ничего не угрожает, но в случае надобности – Гиз окажет нам немалую услугу. А в том, что он не откажется – я уверен. На губах королевы возникла лёгкая улыбка. – Воистину мой сын, – прошептала она. *** После разговора с Генрике, королева отправилась в покои к дочери. Теперь она была абсолютно спокойна. Последние сомнения рассеялись, ведь Анжу нашёл верную подушку безопасности. Оставалось одно – добиться согласия Маргариты на брак. Екатерина пыталась убедить её уже несколько месяцев, не действовали ни мольбы, ни угрозы. Но сегодня утром она узнала нечто такое, что наверняка должно было поменять решение строптивой принцессы. Когда флорентийка вошла в комнату, Марго сразу поняла с какой целью она пришла. – Если вы опять решили поговорить о браке – можете даже не начинать, – вместо приветствия промолвила она. – Какая нелюбезная встреча! Подумать только! – фыркнула Екатерина. – Но подметила ты верно. Речь пойдёт об этом. – Я не сделаюсь женой Наваррского, чем бы вы мне не угрожали! – твёрдо произнесла Маргарита. – У тебя никто не спрашивает, – холодно отозвалась королева-мать. – А это неважно! Я буду упираться столько, сколько вы будете требовать. Терять мне уже всё равно нечего. Карл избил меня до потери сознания, у меня больше нет перед ним обязательств. Франция меня продаёт, у меня больше нет долга перед родиной. С Генрихом вы нас разлучили, заперли меня здесь. Что вы ещё можете мне сделать? Бояться больше нечего. – То есть до конца жизни ты собираешься просидеть здесь? – усмехнулась королева. – Похвальное решение. Но, дитя моё, это все-таки твоя жизнь. И она одна. Так что глупо будет провести её в затворничестве. – Если это моя жизнь, почему я не могу быть в ней счастлива?! – вскричала девушка, вскакивая с подоконника, на котором до этого сидела. Глаза её лихорадочно сверкали, приобретя тёмно-синий цвет. Руки гневно тряслись. – Потому что ты моя дочь, ты Медичи, – спокойно произнесла Екатерина, ничуть не смущаясь её прямого, сверкающего молниями взгляда. – Мы не имеем права выбора и права на счастье. Мы с тобой королевской крови. Расценивай это как хочешь. Желаешь – принимай за проклятие, желаешь – принимай за ценнейший дар. Но как бы ты на это не смотрела – долг для тебя превыше всего. Ты знаешь это не хуже меня. – Вы не посмеете! – голос её дрожал, но она мужественно скрывала это, сжав кулаки, из всех сил сдерживая рвущиеся на волю чувства. – А кто тебе поможет избавиться от ненавистного брака? – усмехнулась королева. – Ты осталась одна, Марго. Ей было трудно говорить эти слова. Она знала, что они режут кинжалом со сердцу дочери, но поступить иначе не могла. Медичи приносила счастье Маргариты в жертву благополучию страны. Она понимала, что, возможно, поступает неверно. Будь всё только в её руках, она, может быть, и позволила бы принцессе выбирать самой, но флорентийка прекрасно понимала, что даже если она и даст согласие, остальные никогда не согласятся дать им свободу действий. Политика не терпит чувств, привязанностей и воли. Это игра, в которой люди лишь пешки. Екатерина давно смирилась с этой ролью, она видела, что Марго ещё питает наивные надежды и борется за независимость, которая, на самом деле, невозможна в данной ситуации. Сама королева давно уже не питала прекрасных иллюзий. Когда-нибудь Маргарите предстоит это понять. Екатерине было больно видеть, как жизнь дочери разбивается на мелкие осколки. Может не стоило воспитывать в ней свободу мысли? Может стоило с самого детства говорить ей, что роль принцессы лишь в повиновении? Тогда было бы проще, тогда не было бы больно. Но что бы в таком случае досталось от жизни бедной Маргарите? Лишь пустое серое существование. Этого Екатерина тоже не могла допустить. Поэтому пришлось ранить её сейчас. Нужно было сохранять этот ледяной тон, не показывая эмоций, и медленно убивать своё дитя. – Ты осталась одна, Марго, – как же трудно было произнести эти слова. Ей хотелось броситься к ней, прижать к себе, поддержать. Хотелось кричать, что она не одинока, её мать с ней. Но приходилось лгать. – Нет! – выкрикнула девушка. – Не одна! Есть люди которым, в отличие от всех вас, я не безразлична! – Кто же? – усмехнулась королева. – Твой Гиз?.. Так знай же – он женился вчера! – вот и самая страшная новость. Вот он, удар. – Что? – Марго ошарашенно посмотрела на мать. – Нет! Это невозможно... – она сделала шаг назад и упёрлась в подоконник, судорожно сжимая его белыми пальцами. – Возможно. Его супруга – Екатерина Клевская, вдова принца Порсиана. – Нет! Я вам не верю! – Марго закрыла лицо руками. Медичи отвернулась, не в силах смотреть в полные отчаяния и боли глаза Маргариты. Перед её взглядом предстала дубовая дверь. С притворным интересом она начала рассматривать резьбу, демонстрируя полное безразличие ко всему остальному. – Хочешь – не верь, но это так, – спокойно и отчуждённо отозвалась Екатерина. Принцесса была поражена. Несколько минут она молчала, но вдруг в памяти всплыл тот момент, когда она уговаривала Генриха жениться в письме. Должно быть, он его получил. – Он это сделал только, чтобы спасти себя! – убеждённо сказала она. – И оставил тебя здесь одну? – усмехнулась женщина. – Хороший защитник, ничего не скажешь! Марго, если бы ты для него хоть что-то значила, даже спасая себя, он думал бы о тебе. Он бы попытался сделать хоть что-нибудь, чтобы вернуть тебя. Слова Екатерины заронили сомнения в душу Маргариты. И впрямь, отчего он не подал никакой весточки? Почему тогда ушёл, ничего не сделав? И зачем ему нужно было жениться именно сейчас, когда можно было оттянуть момент? – все эти вопросы хлынули в сознание девушки. И почему именно Клевская? Сестра Марии, той, на которую Анжу променял сестру самого же Гиза*. Как же так? И тут Марго осознала одну простую истину – она действительно одна. Генрих бросил её на произвол судьбы. Ей никто не поможет. Чувство этого самого одиночества больно кольнуло сердце, разлилось по жилам, дало какое-то странное оцепенение... Маргарита резко вскочила на ноги и тотчас упала на колени, как подкошенная. В глазах начали собираться слёзы. Из последних сил она пыталась сдержать чувства, сохранить остатки гордости, не унижаться... Но она не выдержала. Всё это время Марго терпела, держалась, но сейчас чаша переполнилась. Она заплакала, не в силах контролировать себя. Королева не могла видеть эти слёзы дочери, поэтому упорно не отводила взгляд от двери. Резные купидоны летали вокруг переплетающихся веток причудливых деревьев. Удивительно тонкая работа, изящные фигуры, даже розы, выполненные в мельчайших подробностях. Вот у этого купидона в руках лук и стрелы, он куда-то целится. А этот меланхолично сидит на ветке, смотря вверх. А два других, держась за руки, весело кружат, парят в воздухе. Всем им весело и хорошо. Они так чисты и беззаботны! Члены королевской семьи тоже кружат вокруг одного дерева, но они далеко не крылатые вестники любви. Куда лучше сравнить их с чернокрылыми посланниками смерти, горя, разрушений. Мысли были глупыми, непонятно с чего вдруг пришедшими в голову. Какой же вздор! Прошло минут десять. Екатерина почувствовала что-то не то. Слишком тихо. Она обернулась. Марго стояла у противоположной стены, перед столом, на котором стояла открытая шкатулка. А в руках у принцессы был кинжал. Сердце флорентийки пропустило удар. – Нет... – проговорила она, в ужасе смотря на дочь. – Ты этого не сделаешь! – Отчего же? – голос Марго был на удивление спокойным. – Ты не можешь так поступить... Ты... – Кто я? – горько усмехнулась девушка. – Никто. Кукла, которой можно распоряжаться, как вам заблагорассудится. Лишь орудие в политике. Ваша собственность. Так что же? Если меня не будет, ничего не изменится. Одной куклой больше – одной меньше... Не всё ли равно? – взгляд её был каким-то пугающе потухшим. Екатерине хотелось сказать, как сильно она её любит, но она не могла себе этого позволить. Они просто стояли и смотрели друг на друга. – Положи кинжал, – наконец сказала королева. На удивление, пальцы принцессы разжались. Оружие со звоном упало на пол. – Я в вашей власти, – прошептала Маргарита. – Если бы вы знали, как я вас ненавижу! – надломленным голосом промолвила она. – Всех вас ненавижу! Но мне нечего делать. Я всего лишь слабая женщина, даже и не могу отважиться убить себя, вы знаете это и повелеваете мной. Я выйду замуж за Наваррского. Даю слово Валуа. Но вам никогда не заставить меня полюбить его, вам не сломать меня. Уходите. Вы добились того, чего хотели, но знайте, что Марго для вас умерла. Я не проткнула себя кинжалом, но для вас меня больше нет. Прощайте... Екатерине ничего не оставалось кроме как направиться к выходу. Она должна была восторжествовать, ведь Маргарита согласилась исполнить её волю, цель была достигнута. Но почему-то в душе чувствовалась лишь пустота. Королева-мать остановилась у самых дверей и оглянулась. Не выдержав, одними губами она прошептала: "Я люблю тебя". Но дочь лишь покачала головой. Она никогда ей не поверит. Это конец. Екатерина ушла. Её Марго больше нет. Между ними навек выросла стена. ------------------------------------- Екатерина Клевская, жена Генриха де Гиза, приходилась сестрой Марии Клевской, любовницы Генриха Анжуйского, которая позже вышла замуж за принца де Конде.