Пламя

Итак, с той ночи Генрих и Марго твёрдо поставили себе цель – сбежать. Первым делом, отправиться они решили в небольшое поместье Гиза в долине Луары, оно досталось ему в наследство и было таким маленьким, что, не принося особого дохода, вскоре было забыто всей семьёй герцога. Однако он нередко посещал этот небольшой домик, в котором мог побыть один, насладиться природой, отдохнуть. Поместье располагалось в лесу и вряд ли кто-нибудь решил бы их там искать. Потом молодые люди думали перебраться ещё дальше, если понадобится, или же, заключив брак, вернуться ко двору, в случае если Карл примет их решение и простит непослушание. Вещей они решили взять по минимуму. В случае необходимости, Генрих попросил сестру им их прислать. Одним словом, план действий был достаточно прост. Мари посвятить в свой план они не боялись, так как доверие к ней было безраздельно. Однако больше никто никому ничего не сообщал, за исключением Эжена, Жюли и нескольких доверенных людей Гиза, которые отправлялись с ними. Марго заранее написала письма матери и братьям, которые собиралась им оставить, когда они сбегут. Всё было готово. Но, что странно, Мария-Екатерина, которая всегда поддерживала отношения влюблённых, сейчас уговаривала брата не бежать с принцессой. На его вопрос почему она не хочет этого делать, Мария-Екатерина сказала, что её волнуют непонятные предчувствия. Этот довод показался Генриху смешным. Он объяснил ей, что побег назначен через неделю (так как ему ещё нужно было закончить кое-какие дела), и отменять его без всякой на то причины они не будут. Мари пришлось смириться. Тогда ещё никто и не подозревал о том, что ждёт её дальше. На следующий день после разговора с братом, проснувшись с утра, девушка ощутила дурноту. Её сильно тошнило, кружилась голова, было очень плохо... После того случая с Екатериной, она боялась отравлений. Кто знает, вдруг королева всё ещё не успокоилась? И сейчас Мария-Екатерина ощутила смутный страх. Оставалось одно · ждать, что будет дальше. Она пролежала в постели до вечера, ей стало лучше. Придя к выводу, что, вроде как, ничего страшного не происходит, Мари решилась выйти. Сегодня вечером Медичи устраивала приём в своём салоне, где она проводила их достаточно часто. Там должен был, по обыкновению, собраться весь двор. Позвав горничную, Мария-Екатерина с её помощью облачилась в чёрное платье, расшитое серебряными нитями. Вырез у него был очень глубокий, переходящий в шнуровку спереди, плечи открыты, корсет тугой. Сбоку от середины юбки был разрез, под которым просвечивало кружево. На ноги она обула туфли на каблуках, волосы оставила распущенными, на лицо нанесла густой слой румян, чтобы скрыть бледность, и губы накрасила алым опиатом. Образ довершили массивные серебряные серьги и колье. Посмотрев в зеркало, Мари увидела воистину обольстительный образ. Вообще, в последнее время она носила очень откровенные наряды. Сама не зная почему, она стремилась к этому. Поведение её тоже несколько изменилось, стало более развязным. Сестра Генриха подозревала, что это подсознательное желание постоянно быть интересной Анжу, от которого она уже начинала зависеть. Закончив туалет, Мария-Екатерина направилась к апартаментам королевы-матери, где уже все собрались и, как всегда, царил ажиотаж, ведь именно в этом салоне всегда передавались самые свежие новости и происходили интереснейшие случаи, начиная от того, что кто-нибудь проигрывал в карты половину своего состояния, заканчивая вызовом на дуэль из-за прекрасной дамы. Придя туда, Мари увидела, как флорентийка сидит в кресле и беседует с какой-то неизвестной девушкой, а вокруг с интересом собрались придворные. Незнакомка была очень высокой, стройной, русоволосой, но черты лица были несколько угловатыми, а белизна кожи казалась несколько блёклой. Розовый скромный наряд подчёркивал её молодость и свежесть, показывал чистоту, но это не производило очаровательного впечатления, которое оставляли многие юные прелестницы. Совершенно точно раньше её при дворе не было. Недалеко от входа Мари заметила герцога Людовика де Монпансье, давнего друга её отца, которого она видела в детстве, с которым их знакомил Гиз. Уж этот-то человек точно должен был быть в курсе всего. Он был давним царедворцем, воякой, одним из богатейших людей Франции, повидавшим многое на своём веку, одним из тех людей, которые были подле нескольких сменившихся один за другим правителей. Когда-то он воевал под началом коннетабля де Монморанси, побывал в плену в Испании. Сейчас Монпансье вёл достаточно спокойную жизнь при дворе, он уже овдовел, хотя некогда был женат на племяннице Франциска I. Человек он был уважаемый. Она направилась прямиком к нему. – Добрый вечер, герцог, – присела Мари в реверансе. – Ах, мадемуазель! Здравствуйте-здравствуйте! – добродушно улыбнулся он, обнажая под седыми усами два ряда ровных белых зубов. – Вы с каждым днём всё хорошеете! – Благодарю вас, – она застенчиво улыбнулась и опустила глаза, как её всегда учили делать в тех случаях, когда ей делают комплименты. Никакого смущения дочь Франсуа де Гиза уже давно ни при ком не испытывала, но приличия нужно было соблюдать. К тому же, этот пожилой статный мужчина вызывал у неё только тёплые чувства. Людовик активно поддерживал Генриха, будучи ярым католиком. – Как поживаете? Как ваш брат? Я стал его реже видеть. – У нас всё хорошо. И у меня, и у него. Генрих сейчас занят, у него много дел. – Что ж... Он борется за благородные дела. Я восхищаюсь им. А нравится ли вам сегодняшний приём? – Я только пришла. Единственное... Ммм... – она замялась. – Я не очень понимаю, что происходит. Не могли бы вы мне объяснить? – О, охотно! – воскликнул герцог. – Видите ли, эта дама, которая стоит в центре, – новая фрейлина Её Величества. – Кто же она? – поинтересовалась Мари, окидывая её оценивающим взглядом. – Её имя Мария Клевская. Она ещё совсем юна, только приехала из провинции. – Ооо... Как правило, таким приходится здесь несладко, – усмехнулась Мария-Екатерина. – Но вы ведь сами не так давно приехали сюда, – с улыбкой заметил Монпансье, любуясь её точёным профилем, когда она повернула головку, чтобы ещё раз взглянуть на эту барышню, пребывавшую сейчас в центре внимания. – Я – другое дело. Не знаю, мне кажется, даже тогда я не производила такого впечатления, как эта девушка. – Соглашусь. Она, на мой взгляд, достаточно бесцветна. Вы же, только явившись, уже начали блистать, как драгоценный алмаз, – он произносил это не столь слащаво, как обычно льстят придворные. И в глазах его горело искреннее восхищение. Мари даже стало приятно. – Герцог, вы растратите на меня все любезности! – шутливо сказала она. – Право же, я этого не стою. – Не говорите так! Вы стоите гораздо большего. Кроме шуток, Мари, вы удивительная женщина! В вас есть и красота, и ум. Вы не как все эти провинциальные девицы, которые не могут и двух слов связать, краснеют и пустословят. Поверьте мне, таких как вы очень мало. И я уверен, что ваше будущее блистательно. – Я безмерно благодарна вам за ваши слова, – искренне улыбнулась Мария-Екатерина. – Что ж, идите, веселитесь. Полно стоять в стороне, – так же открыто улыбаясь, промолвил Людовик и почтительно поцеловал ей руку. Когда она отошла на какое-то расстояние, он, смотря ей вслед, совсем тихо произнёс:"Ах, был бы я моложе!" *** Приём длился уже второй час. Придворные, как обычно, разошлись кто куда. Одни играли в карты, другие образовали кружки возле того или иного поэта, третьи слушали музыкантов, четвёртые активно беседовали, а кто-то просто шатался по залу. Марго относилась к последним, что было ей очень несвойственно. Обычно принцесса находилась в центре внимания, но сегодня она была рассеяна и со всеми людьми, которые к ней подходили, перекидывалась лишь парой слов. Причина была в том, что Генриха сегодня не было. Он не смог прийти из-за каких-то дел. А думать о чём-либо, кроме возлюбленного и их побега, Валуа не могла. Таким образом она ходила без дела, погруженная в свои мысли. Единственное, что отвлекло её – это картина, которую она заметила в одной из ниш. Новая фрейлина Екатерины, кажется, её звали Мария Клевская, мило беседовала с братом Маргариты Генрике. Она наивно хлопала глазами и слушала его, краснея и хихикая. Анжу же, с обольстительной улыбкой, так знакомой принцессе, что-то ей рассказывал. Его рука медленно ложилась ей на талию, а провинциальная девица была вовсе не против, но делала вид, что ничего не замечает. "О Боже..." – промелькнуло в сознании принцессы. Ей было известно пристрастие брата к только приехавшим ко двору барышням, ещё неопытным и неиспорченным. Но как же Мари? Конечно, Маргарита давно уже догадывалась о том, что она значит для Генрике. Точнее, чего не значит. Для девушки очевидно было, что он просто использовал сестру её любимого. Но, видя её искренние чувства, она хотела верить в лучшее. Маргарите вообще было свойственно искать в людях хорошее. И вот, сейчас она понимала, что ошиблась. Сначала ей подумалось, что неплохо было бы рассказать Мари. Но, с другой стороны, это уже ничего не изменит, только принесёт ей боль. Может, пускай уж лучше она сама узнает? Решение оставить всё это было самым мудрым из возможных, принцесса ему и последовала. Оставив парочку беседовать дальше, она направилась в другой конец зала, где заметила Франсуа. Может, хоть брат поможет ей отвлечься от неприятных мыслей и занять время? *** Слёзы без остановки лились из прекрасных глаз Марии-Екатерины. Она ведь знала, что так будет! С самого начала знала... И всё равно совершила глупость, а теперь вынуждена расплачиваться собственным сердцем. Почему она не послушала брата, который пытался предостеречь её от ошибки? Только неделю назад на приёме в салоне Екатерины она ощутила что-то неладное, и её напрягло появление при дворе новой фрейлины королевы-матери, а сейчас она застала эту провинциалку со своим возлюбленным. Мари встряхнула головой, пытаясь отогнать из воспоминаний эту ужасную картину, которая всё ещё стояла у неё перед глазами, но ничего не вышло. Она снова упала лицом на кровать и разрыдалась. Кто бы сомневался, что однажды она ему надоест! Но почему так скоро? Почему её счастье не продлилось чуть дольше? Мадемуазель де Гиз всё бы за это отдала. Но вместо этого получила лишь его безразличный взгляд, в котором не было даже сожаления. Как это было больно и унизительно! На её слёзы, которых она не смогла сдержать и сейчас жалела об этом, и вопрос:"За что?!" Генрике лишь сказал:"Прости. Я не хотел причинять тебе боль. Но тебе лучше забыть обо мне. Наши отношения исчерпали себя". Какое же глупое оправдание! Такое сухое и безжалостное. "Я понимаю твои ко мне чувства, но я тебя не люблю", – удар, как пощёчина. И вновь этот ничего не выражающий взгляд. Анжу просто попользовался ей и выкинул, как надоевшую игрушку. "Я виноват перед тобой, поэтому проси всё, что захочешь. Я дам тебе всё", – но ей не нужно ничего, кроме него! И нельзя сказать, что он последний негодяй. Так поступают все. Мужчины из высших слоёв общества, особенно, из королевской семьи, нередко меняют любовниц, как перчатки, да и обходятся с ними зачастую грубее. И всё нормально. Да и не надо далеко ходить за примером! Её брат до встречи с Марго был даже хуже. Он этим несчастным обесчещенным не предлагал ничего. Хорошо, если не смеялся. Так что с мужской жестокостью Мари была знакома давно. Но было очень больно. И как перестать любить его? Как возненавидеть, вырвать сердце из груди? Мария-Екатерина унижалась столько времени, была ему развлечением и верной поддержкой, отдавалась ему полностью. Её тело, сердце, разум – всё принадлежало ему. Но снова преклоняться она никогда не будет! Это выше её достоинства... Новый приступ тошноты скрутил её. Опять! Подобное повторялось каждое утро. Ещё она не могла есть, в горло ни крошки не лезло. Мари знала, что так истощать себя нельзя, но ничего не могла с этим поделать. Сейчас она подумала о том, что неплохо бы обратиться к доктору. Вдруг что-то серьёзное? А может, она переволновалась? Успокоив истерику, она начала собираться, решив не откладывать. Через пол часа, девушка уже стояла возле дверей невысокого кирпичного дома в котором жил их семейный врач. Она решила даже не тратить время на то, чтобы вызвать его к себе, а прийти самой. И каково же было её удивление, когда после осмотра доктор в замешательстве промолвил следующую фразу:"Я не хочу вас пугать, но, мадемуазель, должен вам сообщить, что вы... Вы беременнны". Услышав это, Мари лишилась чувств. *** Генрих с самого утра ни разу не передохнул, так как дел у него было невпроворот. Оставить указания на время его отсутствия, которое могло продлиться сколько угодно, решить срочные вопросы по поводу армии, политики и прочего, выяснить настроения касательно замужества Марго, провести последние приготовления перед отъездом. Всё это порядком его вымотало, и, часам к пяти, когда наконец-то появилось свободное время, Гиз из своего кабинета переместился в спальню и без сил упал на кровать. Но не прошло и десяти минут, как слуга доложил о посетителях. Генрих сел на кровати, нахмурился и раздражённо крикнул:"Ну кто там ещё?!" Сейчас ему совершенно не хотелось никого видеть. Но стук повторился. Возмущаясь такой настойчивости, герцог всё же спустился вниз. В холле оказалась его заплаканная сестра, увидев которую, он даже испугался. – Мари! Что с тобой?! – Господи, Генрих, мне так плохо! – прошептала она и разрыдалась с новой силой. В последнее время, в покоях Гиза слишком часто стали появляться рыдающие женщины. Взяв девушку за плечи, он провёл её в гостиную, усадил в кресло и подал воды. Какое-то время в помещении стояла тишина, нарушаемая лишь всхлипываниями. Лотарингец терпеливо ждал. Вид у его сестры был, откровенно говоря, совсем плох: опухшее от слёз лицо, абсолютно растрепавшаяся причёска из запутанных и слипшихся светлых кудрей, помятое платье, дрожащие руки. Всё это заставляло беспокоиться. Наконец, перестав рыдать, охрипшим дрожащим голосом Мария-Екатерина проговорила: – Я должна кое-что тебе рассказать. – Конечно. Я тебя слушаю. Он присел на корточки подле её кресла и взял её руки в свои, смотря ей в лицо с беспокойством, любовью и заботой. Сейчас она была такой несчастной и потерянной. – Не бойся. Что бы не случилось, я твой старший брат и не оставлю тебя. – Я знаю, – кивнула она, тяжело вздыхая. – Понимаешь, случилось то, что и было вполне предсказуемо. Генрике нашёл себе другую, я, должно быть, надоела ему. Герцог нахмурился. – Значит, он посмел тебя обесчестить, а затем бросить?! Мари остановила рукой те слова, которые он ещё собирался произнести. – Прошу тебя, не гневайся. Он не виноват. – Так ты ещё и защищаешь его?! – Это был мой выбор и с самого начала я знала, что всё так и кончится. – Он подлец, ты совершила ошибку! А ведь я предупреждал. Он явно был недоволен. Но видя состояние сестры, Генрих остановил начинавшую закипать в нём ярость. Сейчас ради неё нужно было быть уравновешенным. Недавно с Марго он уже совершил подобную ошибку и сейчас имел это в виду. – Дело не в этом. Быть может, и к лучшему, что с Генрике всё кончено. Не будет больше страданий. Но сказать тебя я должна совсем другое... Ах, как же это тяжело! Пообещай мне, что не отвернёшься от меня, что бы я не сказала. Он сжал её руку ещё крепче. – Клянусь. Я люблю тебя, ты для меня очень важна. Я во всём тебя поддержу. Его уверенность действовала успокаивающе. Дочь Франсуа де Гиза, наконец, нашла в себе силы произнести: – Беда моя в том, что наши отношения, быть может, и в прошлом, но они имеют последствия. Я жду ребёнка... От Генрике... Герцог вскочил на ноги, во все глаза смотря на неё. – Что?! Повтори, что ты сейчас сказала! Мария-Екатерина снова заплакала и закрыла лицо руками. Он был настолько поражён, что даже не стал кричать и возмущаться. – Это дьявольское отродье бросило тебя с ребёнком?! – тихо переспросил Генрих. – Он ничего не знал. И не должен никогда узнать. Я не говорила ему. – Я убью его! – неожиданно громко вскричал молодой человек. – Слышишь? Сейчас же! Я не знаю, что с ним сделаю... Я вызову его на дуэль и там раскромсаю на мелкие кусочки! А если он не примет вызов, тотчас задушу его голыми руками! Обещаю тебе, так просто я этого не оставлю! Он обманул тебя, оскорбил нашу семью и заплатит за это! Мадемуазель де Гиз побледнела, а потом, вскочив, тотчас упала перед братом на колени. – Умоляю тебя! – воскликнула она. – Не делай этого! Не трогай его, пожалуйста! Ради меня, ради этого ещё не родившегося ребёнка – не проливай кровь Генрике. Это единственное, о чём я тебя прошу! Он смотрел на неё удивлённо, а потом вдруг вымолвил: – Так ты всё ещё любишь его? И после всего этого защищаешь?! Она не отвечала ничего, только снова заплакала. Молодой человек поднял её с колен, вернул в кресло, сел напротив и схватился руками за голову, взлохмачивая светлые волосы. Какое-то время он напряжённо думал, а потом проговорил: – Я ненавижу этого человека, моё презрение к нему безгранично. Но ты и твоё счастье мне очень важны. Поэтому я готов не трогать его, но с одним условием: ребёнку нужен отец. По чести Анжу должен на тебе жениться. Ты девушка из знатнейшего семейства, носишь его ребёнка. Он обязан. Мы заставим его. Мари отрицательно покачала головой. – Нет, пожалуйста. Просто не делай ничего. Генрике не любит меня, такого будущего мне не нужно. Быть может, я и сохранила к нему чувства. Но сколько я страдала из-за него! Ты видишь, что он со мной сделал? Я никогда не прощу его за это. Я умоляю тебя не притрагиваться к нему, но сама я больше никогда не хочу знать этого человека. Я не смогу жить с ним, любить его и знать, что он ко мне ничего не испытывает. – Но как же твоя честь? Как же ребёнок? – Я готова пожертвовать честью, вырастить его сама. Мне всё равно. Я уже так много унижалась, так низко падала, что мне больше ничего не страшно. – Так нельзя. Не хочешь ничего общего иметь с Анжу – я даже рад. Но должен в твоей жизни быть человек, который даст тебе всё, чего ты заслуживаешь. Мы найдём тебе мужа, который будет заботиться о тебе и о твоём ребёнке. Мари горестно усмехнулась. – Кому я такая нужна? – Уверен, что такой человек найдётся, – убеждённо проговорил Генрих. Она вздохнула. – Делай, что хочешь. – Я найду тебе мужа, обещаю. И мысленно он добавил:"А ещё, что бы ты не говорила, найду способ отомстить Анжу. Нет уж, так просто я этого не оставлю". *** Гиз был вынужден сообщить Марго, что их побег отменяется. В сложившихся обстоятельствах он просто не мог оставить сестру. Принцесса была очень расстроена, но всё поняла и не возражала. С проблемой выдачи её замуж за Наваррца они решили разобраться потом. Пока что точно ничего не было заявлено, и у них оставалось много времени, всё, что этого касалось этого, можно было отложить. Сейчас нужно было решить главный вопрос касательно Марии-Екатерины. Маргарита вызвалась помочь любимому в поисках мужа для Мари, немалое приданое которой спасало положение. Однако не так-то легко найти супруга для беременной женщины. Эту тайну нельзя было разглашать, нужно было сначала найти подходящую кандидатуру, проверить её, а потом уже предлагать. Ведь нельзя же было каждому сообщать о положении бывшей любовницы герцога Анжуйского – это стало бы позором. Об отношениях Мари с принцем и без того сплетничали при дворе, их роман они не смогли скрыть до конца. А уж о новой пассии Генрике, Марии Клевской, знали все. Тут уж никто ничего не скрывал. Он не боялся появляться с ней на людях и, кажется, на этот раз был даже влюблён. Поиски длились уже третью неделю, Генрих и Марго сбились с ног, перебрали все возможные варианты. А между тем, нужно было торопиться, ведь через пару месяцев всё может стать заметно! Помощь пришла неожиданно, когда молодые люди уже и отчаялись её найти. Это произошло в один из вечеров, когда в салоне Екатерины вновь проходил приём. К Гизу подошёл герцог де Монпансье и попросил его на пару слов. Молодой человек тогда ничуть не удивился: с Людовиком у них были одинаковые политические взгляды, общие интересы, дела, они нередко общались, даже предпринимали что-то вместе. Монпансье был достаточно высокопоставленным лицом, как и Генрих, он мог на многое влиять. Неудивительно, что эти двое быстро нашли общий язык и заключили негласный союз, подразумевающий отстаивание общих интересов. – Мой дорогой друг, признаться честно, – произнёс Монпансье, – я обеспокоен. – Чем же? – осведомился Гиз. – В последнее время мне очень редко выпадает возможность увидеть вашу сестру, за последние несколько недель она появилась всего несколько раз. Но что-то показалось мне странным. Она непривычно бледна, истощена и печальна. Не случилось ли чего? Молодой человек невольно вздрогнул. Неужели всё так заметно? – Нет-нет. Не беспокойтесь. Мари сейчас больна, но ничего серьёзного, она скоро поправится. – Слава Богу, – улыбнулся мужчина. – Ваша сестра мне далеко не безразлична, я действительно беспокоился. На его лице было написано такое облегчение, что Гиз даже удивился. Странно, что посторонний человек так интересуется Марией-Екатериной. – Мы очень ценим вашу заботу. Мне непривычно видеть подобное участие, этим нельзя не восхищаться! Этой фразой герцог растрогал Монпансье. – Не буду кривить душой. Признаюсь вам честно, ваша сестра очаровала меня. Недавно я поймал себя на мысли, что вновь испытываю что-то такое, что доводилось мне чувствовать только в молодости. Гиз еле подавил удивлённый возглас. Судьба благосклонна к ним, вот он шанс! Главное теперь его не упустить. – Не влюбились ли вы, любезный герцог? – с лукавой улыбкой спросил он. – Очень может быть, – улыбнулся его собеседник. – Но, увы, для вашей цветущей сестры я слишком стар. – Отчего же? Вы ещё вполне могли бы составить счастье любой женщины! – Ах, полно, дорогой мой. Посмотрите на меня! Куда уж мне? Мари удивительная, ей нужен человек достойный её. Да и я заметил, что некоторое время назад она явно была влюблена. В её глазах светилось такое счастье! Да и слухи при дворе... – Слухи? – Генрих изогнул бровь. Вот это уже плохо. С репутацией Мари будут явные проблемы. – Но я ничуть не осуждаю! – поспешил успокоить его Людовик. – Дело молодое... Да и что тут такого? На мой взгляд, если люди счастливы, что ещё нужно? Однако, беспокойство моё было вызвано и тем, что у некого... Кхм... Лица... С недавних пор появился новый объект интереса... И я боялся, что это могло сильно задеть... Вы понимаете... – он несколько замялся. – Но я уверен, что всё ещё впереди. Гиз вздохнул. Этот разговор был несколько трудным. Сейчас они стояли недалеко от входа возле ниши со статуей, заказанной королевой-матерью из Италии, как частичка итальянского возрождения. Здесь почти никого не было, все, в основном, сконцентрировались в середине зала, так что вряд ли кто-нибудь подслушал бы их. – Позвольте быть с вами откровенным, – наконец решился Генрих. – У нас возникли некоторые трудности, в которых, как мне кажется, вы единственный, кто мог бы нам помочь. Конечно, ситуация щекотливая, и вам вряд ли захочется во всём этом участвовать, но я всё равно рискну предложить. Имейте в виду, что вы можете так же получить немалые деньги. Мне казалось, в последнее время у вас были некоторые финансовые затруднения? Беседа выдалась тяжёлой, долгой. Позже они переместились в особняк Гиза, в его кабинет. Тем не менее, то ли чувства Монпансье были действительно сильны, то ли его влекло богатство, которое сулила ему эта женитьба, то ли у молодого герцога были таланты убеждать – как бы то ни было, Людовик согласился взять в жёны Мари. На следующий день Генрих пошёл ей всё рассказать. Новость она приняла с каким-то безразличием. Ни облегчения, ни истерики. Лишь сухая благодарность и несколько слезинок, которые она тотчас смахнула, надеясь спрятать от брата. Он видел её состояние: в последнее время она ходила, как будто замороженная. Ледяная реакция на всё, ледяной голос, ледяной взгляд. Его сердце разрывалось на части, когда он видел её такой, но теперь Гиз всё же приобрёл уверенность, что его сестра не пропадёт. Быть может, она и несчастна, но у неё хотя бы есть защита. Свадьбу сыграли поспешно. Решено было громко не освещать это событие. В тёмной церкви были лишь новобрачные, священник, Генрих, Эжен, Марго, которая просто не могла не прийти, кардинал Лотарингский, который достаточно спокойно принял происходящее, и несколько человек со стороны Монпансье. С утра Маргарита пришла в покои Мари, чтобы помочь ей облачиться в подвенечный наряд. Золотистое платье было достаточно простым. Невесту принцесса застала в слезах. Ничего не говоря, она подсела рядом и просто обняла её. – Не плачь, дорогая моя, – с недавних пор девушки были на "ты". – Всё ещё наладится. У тебя родится малыш, ты забудешь все невзгоды. – Нет, – покачала головой несчастная. – Я вряд ли когда-нибудь забуду хоть одно мгновение происходящего сейчас. И, боюсь, ад только начинается. Я каждый день слышу шёпот придворных за моей спиной. "Ах, бедняжка, бедняжка Мари!" – шушукаются они, посмеиваясь. Уже почти все как-то узнали, что я его бывшая любовница... А вдруг ещё узнают и про ребёнка? Я этого не переживу! – Переживёшь. Поверь, всё не так страшно. Я же живу. Несмотря на то, что с виду меня все любят, обо мне всё постоянно шепчутся. Каких только слухов не придумывают! А уж сейчас про меня и Генриха вообще не устают злословить. И ничего. Не стоит обращать внимания. – Тебе легко говорить, но со мной всё по-другому. Господи! Мне страшно. Я даже не знаю, смогу ли я любить этого ребёнка. – Не говори так. Он ни в чём не виноват, лишь принесёт тебе радость и успокоение, вот увидишь! У тебя всё ещё будет хорошо. Не бойся, мы рядом. Мария-Екатерина сжала её руку. – Спасибо, – прошептала она. Во время венчания дочь Франсуа де Гиза не могла сдерживать слёз, благо, свадебное покрывало скрывало лицо, и жених ничего не видел. Он отнёсся к ней, возможно, не слишком тепло, но с уважением. Его можно было понять. Этот человек протянул руку помощи, и она была благодарна. Дрожащим голосом произнесённое "да", ледяное кольцо на пальце... Вот и всё... Но за какие грехи мучения продолжаются? Почему перед глазами всё ещё стоит образ жестокого темноглазого принца?