Исповедь

Marian Hill – Breathe Into Me

      – В моей голове живет два человека. Я долго не мог унять их голоса. Каждый из них кричал все громче, все яростнее. Ужасно болела голова. Ужасно и невыносимо было это терпеть. А когда опускалась ночь, то один голос замолкал, и я не помнил себя совершенно. Я всегда с ужасом ожидал тот день, когда останется всего один из них. Я падал в бездонную яму. Я рассыпался на тысячи осколков, стоило мне соприкоснуться со дном. Разбивался вновь и вновь каждую ночь. И тот, первый, слабый голосок, который раньше, до всего этого, был мной, он начинал собирать эти осколки. И так он собирал их вечность. Вечность на то, чтобы собрать себя. И где-то он ошибся. Ибо теперь в моей голове всего один голос. ЕГО. Он жесток и бессердечен. Он использует меня. И вы понимаете, понимаете, что я вечность собираю эти осколки. У меня все руки в крови, – он протягивает руки, показывая суду окровавленные ладони, но судьи видят только чистые и ухоженные руки бывшего мракоборца. – А там, в той темнице, на дне самого черного мрака, там ужасно тихо, там невыносимо холодно. Там ХОЛОДНО! – заорал Грейвс. Эхо его голоса отражалось от черных зеркальных стен и возвращалось к нему.       – Соблюдай приличия, мой дорогой Персиваль, – раздался сдержанный холодный голос в его голове.       – Ах, простите меня, – промямлил еле слышно мужчина и продолжил, обращаясь к «уважаемому» суду: – И… я терпел все это, терпел тишину, холод, одиночество, пока ОН бессовестно пользовался мной. Моим лицом, телом, умом – всем, что у меня было. ОН безжалостно отобрал у меня все и всех. Я был там совершенно один. – Грейвс опустил голову, отросшие грязные волосы упали ему на лицо, плечи его содрогались то ли от бесшумного смеха, то ли от слез. Но кто же мог знать.       – ОН иногда заходил ко мне, до сих пор ко мне приходит. И знаете, что он делает? Знаете? – поднимая изуродованное в гримасе ужаса лицо, обратился Персиваль к суду.       – Что же? – не выдержал один из судей, осторожно спросил, унимая свое чрезмерное любопытство.       – Ха… НИЧЕГО. Совершенно ничего. Он смотрел на меня своими белыми глазами, смотрел, не моргая, и улыбался. И только потом, только после того как я встретил Криденса, я понял смысл этой улыбки. Я понял, я разгадал его, – Грейвс замолчал, вновь опустил голову, но на этот раз он был совершенно неподвижен.       – Мистер Грейвс, прошу, продолжайте, – раздался голос Президента, но мракоборец не реагировал. Двое охранников по велению мадам Пиквери подошли к заключенному, намереваясь приподнять его под руки, но их будто парализовало.       – О, не смейте меня трогать, жалкие полумаги. – Грейвс медленно поднял голову, его лицо сползало с лица Грин-де-Вальда и, падая на мраморный пол ошметками бывшей человечности, разбивалось вдребезги на тысячи осколков. – Вы еще смеете меня осуждать? – резкий голос, насмешливый тон. - Вы, мадам президент, нацепили свои регалии и верой и правдой творите свой собственный Ад в стране не-магов. Ха-ха-ха. Мне вас искренне жаль. И вы можете осуждать этого верного пса Грейвса? – Геллерт с трудом встал с колен, звонко шумя кандалами. – Да он готов был за вас умереть на войне и почти умер, если бы не Я. Я! Я – тот, кто спас его. Кто вернул его в этот мир. Одарил жизнью, одарил полномочиями. Одарил смыслом! Великой правдой. А Вы, что Вы сделали, чтобы иметь хоть толику того права и власти над его жизнью? Ха-ха-ха. Вы жалки в своей гордыне, мадам президент. И каждый здесь жалок, – всех присутствующих охватил ужас, страх, все молчали. Замолчал и Грин-де-Вальд. Вместо бледной кожи, белесых волос, кривой ухмылки, вновь появилось лицо Персиваля, только еще были видны места соединения осколков, каких-то не хватало, там зияла черная пустота. Он продолжил, будто ничего и не было. С того самого места, на котором его прервал ОН.       – Я разгадал его великий план. Он хотел дать всем мир, свободу, истину. Правду. Которую вы всегда скрывали, – постепенно лицо Грейвса «зарастало». – Война – это жуткое место, там умирают, там исчезают. И ваша пресловутая память – она не воскрешает нас, тех кто погиб, – Грейвс смотрел в глаза каждого судьи. – Я не виновен в том, что я хотел жить. И он дал мне жизнь. Он подарил мне себя, любовь. За небольшую плату. Всего ничего. Чтобы я стал им. А он стал мной. Ха-ха-ха, – и в этом смехе было сложно разобрать, то ли это смеялся Персиваль Грейвс, то ли это усмехался Геллерт Грин-де-Вальд.