GoloЛёд

— Вы уверяли меня в своей невиновности, однако при первой же возможности сбежали из тюрьмы. — Там дурно кормят. («Бедная Настя», сериал)

      Наверное, впервые Юрий пожалел о том, что редко прогуливался, когда выпадала возможность. Он понял, что очень плохо знает этот город, ибо найти нужный адрес, да еще и среди глубокой ночи, оказалось чертовски непросто. Выкуривая уже не первую сигарету, бормоча матерные ругательства под нос, он всматривался в таблички на зданиях снова и снова, ища заветную улицу и дом. И, наконец, удача ему улыбнулась.       Конечно, он предполагал, что Милу поселили далеко не в апартаментах. Но все же, увидев обшарпанное здание в далеко не самом лучшем районе города, скривился. — М-да… Какая-то непрезентабельная свобода…       Домофон на подъездной двери был раскурочен, в самом подъезде воняло чьим-то перегаром. Лампочки то ли не было, то ли перегорела, то ли разбили — словом, почти полная темень. Подсвечивая свой путь телефоном, Юрий поднимался с этажа на этаж — лифта не было.       Он постучался в дверь, ожидая самой разной реакции на свое появление, и уже приготовился как-то отвечать на непременно возникнущие у Милы вопросы. Но как только Плисецкий увидел стоящую перед ним бегемотообразную тётку лет сорока в уродском халате, вопросы начали возникать у него самого. — Тебе чего, пацан? Заблудился, что ли? Глянь, какая ночь на дворе глубокая, чё те надо?       Юрий хотел было огрызнуться, но быстро сообразил, что он не в том положении сейчас, и немного грубовато, но в принципе вполне сносно, осведомился: — Мила Бабичева здесь живет?       Тётка немного наклонилась вперед, внимательнее разглядывая худощавого паренька, видимо, пытаясь решить, стоит ли ему сказать правду или соврать. Наконец, она выпрямилась, громко цокнув языком, а затем, повернувшись в пол-оборота, рявкнула куда-то в глубину коридора квартиры: — Рыжая! К тебе пришли!       Юрий поморщился: начало ему не понравилось. Прошло всего несколько дней с тех пор, как девушка покинула интернат, но Плисецкий уже не понимал, как можно жить рядом с такой… женщиной. Хотя сейчас его больше беспокоили другие вопросы. Где же Мила, мать ее так?! — Ю… Юра?!       Она смотрит на него ошарашенно, и он, в принципе, может ее понять. Разведя руками и попытавшись улыбнуться (что практически не получилось), Юрий не очень разборчиво пробормотал: — Привет. Можно к тебе? — Аэ-э-э… д-да, конечно! — она замешкалась поначалу, но потом, кивнув, указала на дверь в глубине коридора. «Бегемотиха», потоптавшись, ушла в свою комнату.       Да, места здесь явно было маловато. Юрий огляделся: комната, конечно, еще толком не обжита, если можно так сказать. Шкаф, стол, кровать, небольшое кресло, гладильная доска у стены, пара сумок с нераспакованными вещами, каким-то барахлом. Он посмотрел на Милу, та застенчиво улыбнулась, и тут Плисецкий заметил на скуле девушки уже желтоватый небольшой синяк. Он подошел к ней и, коснувшись его кончиками пальцев, нахмурясь, спросил жестко: — Это что за херня?       Бабичева поспешно отвернулась. — Ничего страшного, ударилась об дверь.       Она никогда не умела ему врать. — Это та жирная корова?       Мила мгновенно вскинулась. — Нет, ты что?! Мы вообще почти не разговариваем и не встречаемся! Ну… стараемся…       Похоже на правду. — Тогда кто? — Юра, почему ты здесь? — она смотрит в упор. — Среди ночи, с рюкзаком… Что произошло?!       Переводит стрелки. Ну ничего, он еще вернется к этому вопросу. — Я сбежал. — Ты… что?! — от удивления девушка даже плюхнулась на кровать. — Никифорова повязали с двумя пакетами героина. Он сам обвинил меня в этом, и наш японский проныра под меня копает. А я не делал этого, чёрт подери!       Он чувствовал, что опять начинает заводиться, и тон его голоса повышается сам собой. — Я свалил из этого дурдома, мне некуда идти.       Бабичева молча смотрит ему в глаза. У нее просто нет слов, чтоб выразить свой шок. В голове вообще как будто какое-то месиво, соображать здраво получается с огромным трудом. — Мне нужна твоя помощь… *** — То есть как это?!       Юри просто не мог в это поверить: Плисецкий исчез! Все, кто видел его вчера, утверждали, что он ушел спать, и всё было как обычно, и ничего в поведении Юрия не было такого, что заставило бы подумать о том, что он что-то замышляет. Кацуки волновал не только факт исчезновения мальчика, но и причина, по которой это произошло. «Неужели ты и в самом деле виноват?» — в который раз мысленно задавался вопросом Юри. И теперь, стоя в кабинете Барановской, он не мог выдерживать ее испепеляющий взгляд, почему-то чувствуя виноватым себя. — Юри, если это шутка, то это очень плохая шутка, — с нажимом произнесла директриса.       Кацуки вздохнул. — Я бы и сам хотел, чтоб это оказалось просто дурацким розыгрышем. Но, к сожалению, это правда. Юрий Плисецкий исчез прошлой ночью. И, судя по тому, что исчезли и все его вещи, он сделал это самовольно.       И без того тонкие губы Лилии стали вообще почти как ниточка. Она застучала наманикюренными ногтями по столешнице, а потом, явно прилагая большие усилия, чтоб не сорваться, процедила: — Вы понимаете, насколько это серьезно? Понимаете, что спрос будет со всех, и с вас в том числе?!       О, да, он понимал. Это он о-о-о-очень хорошо понимал. И из-за этого его сердце уже пару часов работает в ускоренном режиме, а мозг лихорадочно ищет пути решения проблемы. — Да, я понимаю. Но на данный момент ничего сделать не могу.       Директриса глядела на него, как кобра, готовая к атаке. И голос ее стал похожим на угрожающее шипение: — Вы же социальный педагог, чёрт бы вас подрал. Вы же общались с ним, наблюдали за ним. Неужели вы не заметили странности в его поведении?!       Что он мог ответить? Что несколько раз пытался поговорить с Юрием? Что задавал ему вопросы на слишком щекотливые темы? Что предполагал, что обвинение Никифорова в сторону мальчишки не было беспочвенным? — Нет, этого сейчас никак нельзя раскрывать, иначе проблем на его бедную головушку станет в десять раз больше! — Нет, я ничего такого не заметил.       Всемогущий Будда, да она сейчас сожжет его взглядом! Ей явно есть, что сказать, но, похоже, субординация и воспитание сделать этого ей не позволяют. Впрочем, Юри догадывался о смысле этих слов, хотя многие из русских ругательств не понимал. Оставалось только смотреть на Барановскую и надеяться, что от волнения очки не запотеют. — Хм… можете идти. Но если что-то станет известно — сразу сообщайте мне. — Непременно.       Он кивает и даже было по старой привычке чуть не поклонился, но вовремя удержался: Лилия бы не оценила, она и так на пределе, похоже. Полный самых разных мыслей и версий, он покидает ее кабинет. Юрия надо найти непременно, это ясно, как божий день. Вот только где искать? С чего начать? — Почему же ты убежал, Юрий? Неужели я ошибся в тебе? Неужели ты и впрямь способен на такую низость?..       Юри не знал, почему так упорно не хочет верить в то, что мальчишка в чем-то виноват. Как не знал и то, почему так сильно переживает о нём, почему обращает на него внимание больше, чем на всех остальных, с самого начала. Конечно, Юрий очень своеобразный мальчик, но разве этого достаточно? Почему, почему на сердце у Кацуки так неспокойно? Что он должен со всем этим делать? Как быть? Не лучше ли собрать манатки и уехать домой, в спокойную и такую родную глушь?       Нет. Он не сможет. Если он не поймёт, что здесь происходит, не узнает, как сложилась судьба Юрия и Виктора, это не даст ему покоя до конца его дней. Он должен разобраться. Должен. ***       Как говорится, «предчувствия его не обманули». Он и в самом деле нравится ей. Даже слишком сильно — Виктор это понял практически сразу. Только слепо-глухо-немой мог бы не заметить, что Наталья старается как можно чаще оказаться рядом с ним. Она вроде не заговаривает ни о чем «таком», пытается вести беседы о работе и о чем-то отвлеченном, мило улыбаться. Они даже частенько обедали вместе (по инициативе Натальи, разумеется). В принципе, Виктор был бы не против служебного романа. Но только своеобразного — чисто ради секса. Ну, а что: он свободен, она уже давно в разводе, насколько ему известно. Само собой, физическая потребность в сексе имеется и у него, и у нее. Вот только, судя по всему, Наталье простого физического единения будет маловато. И Виктор это понимал. А потому, чтоб Плисецкая не строила ненужных иллюзий, старался держаться на расстоянии и на всяческие приглашения сходить куда-нибудь и тому подобные отвечал вежливым отказом.       Конечно, не только Наталья Александровна приметила красивого учителя. Как минимум половина всего коллектива активно строила ему глазки. Правда, они, в отличие от Плисецкой, быстро поняли, что им «не светит», и вскоре отстали от него, просто изредка и вполне невинно флиртуя. Порой это напрягало Виктора, но он понимал, что для того, чтоб удержаться на работе, он должен вести себя достойно. Это у него получалось, тем более что ни на минуту разум не отпускала мысль о том, что теперь он должен всеми силами играть роль законопослушного и порядочного гражданина России. Чтобы мрачное прошлое не наступало на пятки. В компании с этим назойливым Джакометти, который раздражал его даже когда просто хлопал своими длинными коровьими ресницами.       Сегодня у него дурное настроение. Какой-то идиот в квартире сверху полночи не давал ему спать, скандаля со своей дурацкой женой. А когда они, наконец, затихли, вдруг выяснилось, что через два часа Виктор уже должен быть на работе. Надо сказать, он всегда любил поспать и «жаворонком» отнюдь не был. Поэтому сейчас, проведя уже пять уроков, Никифоров был готов мысленно убить кого-нибудь. Сейчас у него «окно» и, воспользовавшись этим, он заглянул в столовую. Помешивая чай он думал о том, стоит ли что-то изменить, куда-то переехать, найти новую работу. Но подумать об этом особо не удалось — по совпадению (?) Вскоре в столовой «нарисовалась» Плисецкая. Тут же сев напротив Виктора, она лучезарно улыбнулась ему. — Приятного аппетита. — Спасибо, — он героически попытался улыбнуться в ответ. — Окно?       Никифоров кивнул и сделал глоток чая, поглядев в глаза Наталье. Она сегодня, как всегда, бодра, приветлива и весела. Или это так только с ним? Откуда у нее берется эта энергия? На минутку Виктор даже позавидовал. — Слушай, я тут подумала… — начала немного неловко Плисецкая.       «Ну, началось…» — мысленно приготовился Никифоров. Он догадывался, что последует дальше. -…сегодня ведь суббота, завтра выходной. Приходи в гости, я печенье напеку, еще чего-нибудь приготовлю? Посидим, поговорим?       «Поговорим. Ну да». Она улыбается, выглядя вполне невинно, но Виктор не вчера родился. Он отлично понял, зачем его зовут. И надо бы отказаться, но он сегодня в поганом настроении. Бесит всё и все. И уже хочется отвязаться от назойливого общества Плисецкой. Да, ты обаятельная-привлекательная, но тебя уж слишком много! — Хорошо, я приду… ***       Руки замерзли — опять он забыл в раздевалке варежки. Юра хмурится: да что за день такой?! Мама с утра какая-то сама не своя, и на тренировку его отвела так поспешно, что-то бормоча под нос, что он даже не сумел толком разобрать. И так поспешно ушла, даже не поцеловав его в лоб по привычке. Сказала, что заберет его в шесть. Ну что ж, в шесть так в шесть…       Но, оказалось, что планы меняются. Юра только-только успел переобуться и сделать несколько разминочных кругов по катку, как увидел, что к Якову, его тренеру, подошла какая-то женщина — кажется, администратор — и что-то быстро начала ему говорить, активно при этом жестикулируя. И с каждой минутой и без того вечно хмурый Фельцман становился еще более недовольным. Юра поджал губу: если испортят настроение тренеру — значит, на него будут орать в два раза больше. А это очень нервировало. Он, конечно, мог изредка огрызнуться в ответ, но что значит слово восьмилетнего мальчишки против этого старика? Так, мозги потрепать друг другу немного. А толку? — Юра!       Махнув рукой, Яков подзывает его к себе. Странно. И чего ему надо? — Сегодня тренировки не будет.       Мальчик недоуменно хлопает глазами, но пока молчит. Почему не будет?! — Скажи, по какому номеру позвонить, чтоб тебя забрали? — девушка-администратор приветливо улыбается, но настроение у Юры уже испорчено. Это не поможет. — Сам дойду, — буркнул он, идя к лавочке и почти упав на нее пятой точкой, начав почти с остервенением расшнуровывать коньки.       Яков и администраторша смотрят на него, и, наконец, Фельцман немного ворчливо выдал: — Ты уверен? Может, все-таки позвоним твоей маме? — Не надо. Я близко живу.       Это было чистейшим враньем. До дома час пути, потому что денег на автобус у Юры с собой нет — он же был уверен, что мама приедет за ним, ведь она всегда привозила и забирала его вовремя. Но сегодня он решил пойти домой пешком: Наташа непременно бы увидела, что сын очень недоволен и хмур, начала бы спрашивать, а он терпеть не мог всегда, когда до него докапываются. Тем более мама, ведь что ей далеко не всё равно, и потому она не отстанет, пока не выведает всё.       Спустя двадцать минут он выходит на заснеженную улицу, повыше поднимая воротник курточки и набрасывая сверху капюшон.       Странно. Он вошел в дом, но мама не вышла к нему в прихожую. И вообще — как-то слишком тихо. Юра огляделся по сторонам, разувшись, сняв куртку и шапку, и прошел в зал. Почему-то стало немного страшно. Может, мама забыла закрыть квартиру и ушла в магазин? Но тут…       Какой-то шорох, странный шум, и слышно, как кто-то застонал. Это… мамин голос? Сердце у Юры забилось быстро-быстро, но ноги сами понесли его в ту сторону, откуда раздавался шум — мамина спальня. Он идет медленно, стараясь не издать ни звука, даже прикрыв поначалу рот ладонью, но почти сразу убрав. Тонкими пальчиками обхватив ручку двери, он поворачивает ее и тянет на себя…       Мама не одна. Она совершенно обнажена, лежит на кровати, выгибаясь и обнимая кого-то. Юра смотрит, как завороженный, мурашки пробегают по коже. Он знал, что это. Знал, что здесь происходит. Но кто этот мужчина? Он не видел его никогда раньше. И не может сдержать удивленного вздоха. А через секунду он видит, как незнакомец с серебристыми волосами поднимает голову и устремляет на него взор небесно-голубых глаз. Мама тоже поворачивает голову и видит стоящего в дверях сына. — Юра?! — выдохнула Наталья.       Он не стал ждать продолжения этого абсурда. Сорвавшись с места, он побежал в прихожую, на бегу хватая курточку и шапку, быстро сунув ножки в сапожки и выскочив за дверь квартиры. Он не знает, почему так больно в груди, не понимает, почему слезы катятся по щекам. Но ясно понимает одно: бежать. Бежать быстро и как можно дальше. Чтобы никто не видел и не знал, что Юра тоже может плакать. *** — Я не понимаю. Ты прикалываешься, что ли?! Ты же ненавидишь его! Вот и пусть гниет в тюряге!       Она не знает. Она не сможет его понять. Никто не сможет. Все думают, что он не знает правды. Не знает, как она ушла. Не знает, по чьей вине он остался сиротой. — Я не могу объяснить. Просто прими, как есть — Никифорова надо вытащить из КПЗ. И мне нужна твоя помощь. Без тебя я не справлюсь.       Это прозвучало так искренне. Даже, наверное, трогательно. Он никогда не просил ее вот так, глядя в глаза, не привычно грубовато, а вполне мягко. Она всегда была слаба перед его чарами. Юрий как будто околдовывал ее одним своим взглядом, одним присутствием. Вот и теперь… — Хорошо. Я помогу тебе.