***
Утро встретило Гермиону нехарактерной для апреля сыростью за окном, шумом голосов Лаванды и Парвати и чудовищной головной болью. А еще напоминанием, что ее желал видеть профессор Снейп. День просто не мог быть хуже. Быстро выпив одно из зелий, которыми она предусмотрительно закупилась перед этим учебным годом, Гермиона максимально быстро привела себя в порядок. Впрочем, если судить по выражению лиц Браун и Патил, это у нее так и не вышло, и чтобы не ударить в грязь лицом пришлось теперь приложить усилия, чтобы выглядеть более-менее приемлемо. Волосы в конечном итоге были заплетены в тугую косу, лицо после пяти минут умывания холодной водой стало куда более свежим, а школьную форму привести в полный порядок не составило особого труда. На завтраке ситуация не улучшилась. Гриффиндорские пятикурсники, которые вдруг решили прогуляться под дождем, заляпали грязью холл школы от и до, хотя их и было всего шесть человек, так что в итоге Гермиона не смогла поесть, а вместо этого долго извинялась перед раскричавшимся Филчем и клятвенно обещала ему разобраться с нарушителями. Парни сперва даже заулыбались, надеясь обойтись весьма легким наказанием, но быстро прекратили свое занятие — взгляд Гермионы обещал медленную и болезненную кару из-за сорванного завтрака. В результате к Снейпу она пришла голодной, с все еще болящей головой и в крайне паршивом настроении. — Вы как всегда пунктуальны, мисс Грейнджер, — прошипел декан Слизерина. Гермиона оставила эту реплику без внимания, потому то фраза хоть и походила на комплимент, была сказана таким ядовитым тоном, что не будь у нее иммунитета, выработанного за долгие годы, она наверняка бы желала только одного — скрыться от этого мужчины. — Вы хотели меня видеть, профессор, — ровным и ничего не выражающим голосом ответила Грейнджер, внимательно глядя на преподавателя. — Завтра к девяти утра мне нужен драконий плод, чтобы завершить зелье. — Завтра? Гермиона непонимающе смотрела на профессора Снейпа, который раздраженным взглядом смерил ученицу и недовольно поджал губы. Нет, не может быть, ведь тогда выходит, что… — Да, мисс Грейнджер, драконий плод мне нужен именно завтра, его добавляют в зелье ровно за семь часов до употребления, — недовольным голосом отрезал Снейп, ясно давая понять, что дальше нет никакого смысла продолжать разговор. — Хорошо, профессор, я все сделаю, — с трудом произнесла гриффиндорка, почти физически ощущая, что эти слова не хотели покидать ее горло и застряли в нем где-то на середине пути. Поспешно покинув кабинет, она на мгновение замерла, раздумывая над тем, что же ей делать дальше. Сегодня ведь воскресенье… Нет, суббота, а значит в коридорах практически не будет студентов. В таком случае можно не применять никакие маскирующие чары, чтобы добраться к кабинету Ньюта, а просто вести себя осторожнее. Настолько осторожно, насколько это вообще возможно. Даже не озираясь по сторонам, Гермиона решительно двинулась по коридорам родной школы, едва сдерживая себя от того, чтобы не начать бежать, только бы быстрее оказаться рядом с Ньютом. На втором этаже оказалось неожиданно много когтевранцев с младших курсов, которые о чем-то спорили, но завидев старосту, тут же поспешили замолчать и прятать руки в карманы. — Если это у вас навозные бомбы, то будьте осторожнее, чтобы они не взорвались в ваших штанах, — стараясь соблюдать свой привычный имидж старосты, произнесла Гермиона на ходу, хотя хотелось просто забыть обо всем и уж тем более о нарушителях. А почему бы и нет? Притормозив на мгновение, она посмотрела на детей через плечо и с видом знатока добавила. — Сбрасывать их лучше всего с четвертого этажа в северном крыле. Там светлый пол. Филч придет в бешенство. Когтевранцы с широко раскрытыми ртами уставились на старосту школы, а потом недружным хором поблагодарили девушку и поспешили скрыться из виду. Грейнджер покачала головой, пытаясь найти причину такого своего поведения. Что на нее нашло? Скорее всего она поступила так потому, что такое представление вызовет заинтересованность и привлечет к себе внимание, а значит все сбегутся в северное крыло. И подальше отсюда, где располагался кабинет Скамандера. И, соответственно, точно никто не увидит, как она заходит в кабинет к преподавателю в выходной. За исключением директора Дамблдора. Гермиона так резко затормозила на ходу, что каблуки туфель скрипнули на каменном полу. Она едва не врезалась в главу школы, который как раз выходил из кабинета Ньюта с понимающей, грустной и немного виноватой улыбкой на лице. Он сразу заметил девушку и кивнул, словно ее нахождение здесь было в порядке вещей и самым обычным делом. Но учитывая, что он уже видел их с Ньютом в День всех влюбленных, то ничего страшного, что он застал Грейнджер и сейчас, не было. Так ведь? — Странная вещь — настоящая любовь, — задумчиво произнес Дамблдор, словно ни к кому не обращаясь. — Она приходит так неожиданно к нам и так надолго, что уже ничто не в состоянии искоренить ее из нашего сердца. И как бы больно иногда от нее не было, мы понимаем, что оно того стоило. Гермиона пару раз моргнула, и только потом поняла, что Дамблдор только что буквально дал ей свое благословение, чтобы она осталась сейчас с Ньютом. — Директор! — неуверенно окликнула она мужчину, который уже развернулся спиной к студентке и неторопливым шагом уходил к себе. — Да, мисс Грейнджер? — став к старосте вполоборота, своим неизменно вежливым голосом спросил Дамблдор. — Я могу завтра… присутствовать на… — Гермиона нервно облизнула губы, не зная как продолжить фразу. — Конечно, мисс Грейнджер. Только вы и можете, — благосклонно произнес директор и скрылся из виду за ближайшим поворотом. Не медля больше ни секунды, Гермиона, даже не удосужившись постучать, проскользнула в кабинет и наглухо заперла дверь, ставя сразу несколько защитных заклинаний. Ньют сидел на том самом огромном пне, который служил ему столом, и волшебник выглядел таким растерянным и неуверенным, что Гермиона едва не разрыдалась. Он не должен быть таким! Только не этот солнечный, замечательный человек! Который так глубоко сейчас погрузился в собственные мысли, что даже не услышал, как Грейнджер вломилась к нему. Она не желала видеть его таким и о чем-то сожалеть. Ни сейчас, ни в будущем. Поэтому она быстро, насколько это позволили ее ноги, приблизилась к Скамандеру и обхватила его лицо своими руками, заставляя того вынырнуть из своих размышлений и ошарашенно посмотреть на возлюбленную. Его рот приоткрылся, словно он хотел что-то сказать, но не успел произнести и звука — губы Гермионы накрыли его собственные, даря горячий и такой желанный, о чем он даже не подозревал, поцелуй. Верхняя губа была быстро и довольно болезненно прикушена, чтобы через мгновение язык скользнул по ней так, словно просил прощения. Щеки покрыли мелкие частые поцелуи, которые перетекали с губ на скулы, линию подбородка, виски, а после снова возвращались к губам, будто та, кто дарила эти поцелуи, хотела забрать его последнее дыхание. И если честно, этому Ньют был бы не против, особенно если все будет так, как складывалось сейчас. Вот только все происходящее словно было пропитано отчаянием и прощанием, так что Ньют, хоть и с некоторым трудом, но оторвался от манящих поцелуев Гермионы и просто обнял ее. Она знала. Знала, что завтра он уйдет, даже когда он сам этого уже не хотел. Конечно, он вернется домой, но скорее разумом и телом, а сердце, которое все еще с ужасающей силой билось о ребра, останется с ней. Потому что так правильно. И потому что вряд ли он будет способен еще раз влюбиться в кого-то, не говоря уже о том, что так сильно. — Ты торопишься, — мягко поцеловав Гермиону в макушку и чувствуя, как холодные капли ее слез стекают ему за воротник, произнес Ньют. — Я точно знаю, что делаю, — не согласилась с ним Грейнджер. Она подняла голову, из-за чего пришлось немного отодвинуться от любимого, чтобы видеть его лицо. — Ньют, я правда знаю, что делаю. Ты… я не хочу ни о чем сожалеть в своей жизни, особенно сейчас, когда ты вот-вот исчезнешь из нее. — Но ведь… — Скамандер не знал, как правильно подобрать слова, чтобы возразить, убедить, что это неправильно, что… Он даже не знал, что еще. Его собственное сердце жаждало ее, требовало, умоляло. Что угодно, только бы она была рядом. — Ньют, не нужно, — покачала головой колдунья, заглядывая в голубые глаза, которые сейчас немного потемнели. — Я люблю тебя. — Ох, — медленно выдохнул магозоолог и прижался лбом ко лбу Гермионы. Близко, но не достаточно. Нужно еще ближе. — Я люблю тебя. Едва последний звук прозвучал в тишине кабинета, как теперь Ньют поцеловал Гермиону. Настойчиво, требовательно, жарко, даже горячо, не прерываясь ни на мгновение. Пальцы огладили лицо, опустились на шею, ощущая, как бьется пульс под тонкой кожей, спустились на выступающие ключицы, округлые плечи, а после уверенно остановились на талии, обнимая и притягивая ближе, невесомо проводя самыми кончиками по выступающим позвонкам на спине. Тонкая ткань легкой футболки послушно приподнялась под практически не ощутимыми прикосновениями рук, открывая небольшую полоску светлой кожи. Гермиона охнула в поцелуй, когда мозолистые ладони прошлись по ее бокам, замерев на плоском животе, а через мгновение несколько неуверенно скользнули на спину и замерли точно под застежкой лифчика. Контраст его холодной кожи с ее горячей был острым и еще более сводящим с ума. Хотелось согреть его, подарить частицу того жара, которым сейчас пылало и ее тело, и душа. — Давай… давай спустимся, — чуть более низким, чем обычно, голосом произнес Ньют, оторвавшись от таких манящих губ. — К нам… в чемодан… Хрипло выдохнув «да», Гермиона нехотя отошла от Ньюта, чтобы тут же переплести с ним пальцы и вдвоем, крепко держась за руки, пойти к лежащему под деревьями чемодану. Они не зря оборудовали там небольшое спальное место, будто где-то в глубине души и сознания знали, что все приведет к этому. Крышка чемодана с глухим щелчком отворилась, маня и приглашая своих хозяев и гостей одновременно. Рука мужчины на мгновение стиснула руку девушки, будто спрашивая, не передумала ли та. И короткое ответное пожатие значило только одно. Она уже все решила. И точно не передумает.***
Ньют проснулся абсолютно один. Обнаженные плечи замерзли, из-за чего он и открыл глаза, и первым, что он заметил было отсутствие Гермионы рядом. Весь день и всю ночь они провели вместе, а утро перед тем, как он уйдет, видимо, пройдет в одиночестве? Тоска, боль и страх не успели окончательно сформироваться в пока еще не до конца проснувшемся мозге, когда копна густых волос мелькнула где-то сбоку. — Не разбудила? — ласково улыбаясь, спросила Гермиона — полностью одетая и с небольшой сумочкой в руке, из которой доставала завтрак. На столе нестройным рядом расположились булочки, фрукты и бутылка тыквенного сока. — Кофе и чай не смогла донести, так что обойдемся этим, хорошо? — неловко поправляя прядь волос за ухо, спросила Грейнджер. — Иди ко мне, — протянул руку к девушке Ньют, с легкой грустью ощущая, что, возможно, это последний раз, когда он вот так держит ее ладонь в своей. Гермиона не сопротивлялась. Она с довольной улыбкой приблизилась к мужчине и села рядом с ним на кровать, наполовину ложась на Скамандера. Короткий поцелуй, как пожелание доброго утра, и его влюбленный взгляд были лучшим, что с ней происходило за последнее время. — Не хотела тебя будить, — негромко произнесла Гермиона, еще раз целуя Ньюта. — Долго тебя не было? — Не больше часа. Заскочила к себе за драконьим плодом, отдала его Снейпу, а потом на кухню. Справилась быстро, — будто ничего не произошло, словно не она только что отдала последний ингредиент для его возвращения домой. Вот только нотки боли, прозвучавшие в ее голосе, ясно давали понять, что это не так. — Будешь со мной? — До последнего. И именно в этот момент Милли решила напомнить им о том, что у пары имелись обязанности перед волшебными существами, которые жили в чемодане. Громогласно и крайне неожиданно мяукнув, из-за чего Гермиона вздрогнула и завалилась на Скамандера, низзл демонстративно прошлась вдоль кровати и с выжиданием посмотрела сперва на Ньюта, потом на Гермиону, а после снова огласила комнатку своим поразительно громким голосом. — Мы поняли, Милли, уже идем, — покачал головой волшебник, немного виновато глядя на сдерживающую смех возлюбленную. — Прости. — Просто одевайся, — улыбалась Грейнджер. — Позавтракаем и пойдем к остальным. Им нужна наша забота. Они просто еще немного будут делать вид, что все хорошо, что им не нужно будет расставаться меньше, чем через семь часов. Словно это утро — да и весь этот день — один из многих в череде тех, что ждут их в будущем. Низзл терпеливо дождалась, когда Ньют и Гермиона позавтракают, проследила, чтобы они сразу же после уборки остатков еды начали подготавливать корм, и только когда пара вдвоем спустилась по небольшой лестнице с ведрами с кормом из небольшого кабинета, она позволила себе не так пристально наблюдать за волшебниками. Но все равно весь день следовала за ними по пятам. Милли смотрела, как они кормили дириколов, как общались с драмарогами, как отгоняли нюхля от блестящих яиц окками. Как Дугль долго стоял и держал девушку за руку, но никак не проявлял никаких посторонних эмоций. Милли смотрела на них даже после того, как к ней присоединился Боксер и пытался отвлечь. Она смотрела на них до тех пор, пока в глубине кабинета не раздался трезвон. — Пора, — застыв на месте, потрясенно произнесла Гермиона, крепко прижимаясь к Ньюту, который обнимал ее за талию, пока они гладили Златолапа. Скамандер кивнул, не зная, что сказать, и боясь, что голос его подведет. Совладав с собой, он прокашлялся и негромко произнес: — У меня есть небольшой подарок. Гермиона непонимающе посмотрела на Ньюта. — Мелочь, но, может, тебе понравится, — неожиданно он стал точно таким, как при их первой встрече — смущающийся, с немного неловкой улыбкой, несколько неуверенный в себе. Такой, каким она его полюбила. — Это кулон, он старый, я купил его еще в школе, но он всегда был мне дорог. Так что теперь я хотел бы… подарить его тебе. Потому что самой дорогой в моей жизни будешь ты… И не потому, что ты имеешь цену, нет, потому что… Она заставила его замолчать поцелуем. Он иногда так делал и, как оказалось, на нем этот метод тоже работал безотказно. — Спасибо, — беря в руки потемневшее от времени серебро открывающегося кулона, произнесла Гермиона. Она заполнит его чуть позже, когда сможет остаться одна, без свидетелей ее истерики и страданий. — Пойдем? Он кивнул, привычно взял ее за руку и повел за собой, на ходу отряхивая вещи. Быстро проверили все ли волшебные существа на месте и ничего ли он не забыл. А переодеться в ту же одежду, что была на нем в день прибытия не составило большого труда — вещи лежали отдельно, так что сборы заняли не больше десяти минут. Даже дорога к кабинету профессора Снейпа была дольше, но они были только рады этому. Школа словно застыла. Нигде не разносилось ни звука, в коридорах они не встретили ни одного студента, поэтому пользовались этим неожиданным покоем — крепко обнимая друг друга, они шагали молчаливой дорогой, что вела их к финалу. Снейп ждал их в компании директора Дамблдора и не высказал ни капли удивления, когда Гермиона зашла в кабинет с Ньютом за руку. Он только молча кивнул, приветствуя гостей и поставил на стол перед собой небольшой флакон, в котором алым перламутром переливалось зелье. Гермиона нервно облизнула неожиданно пересохшие губы. Вот он, конец. В виде простого, казалось бы, напитка. Блестит и искрится на свету вечернего солнца. Она ощутила, как Ньют крепче сжал ее руку, увидела, как он перехватил поудобнее чемодан и кивнул, скорее себе, чем кому-то еще, и повернулся всем телом к девушке. — Я люблю тебя, — шепотом, чтобы только между ними. — Я люблю тебя, — таким же шепотом в ответ. Поцелуй был мокрым и соленым. Она даже не поняла, в какой момент начала плакать, только чувствовала, что все еще не готова отпускать его. Никогда не будет готова. Потому что он — другой, подарил ей себя и сделал ее — ею. Он — ее, как она — его. Вот только вселенной на это, видимо, было все равно. — Пора, — глядя на карманные часы, негромко произнес Дамблдор, словно это могло хоть немного приглушить боль расставания. Рука мужчины мягко отпустила руку девушки, а потом взяла флакон с зельем. Жидкость вспыхнула, будто живая, заиграла новыми красками, а после успокоилась и стала прозрачной, как вода. Два глотка — ровно столько понадобилось, чтобы выпить зелье, которое по вкусу было похожа на сок, вот только чего именно было не разобрать. Ньют обернулся к Гермионе, которая молча глотала слезы и крепко сжимала в руке подаренный им кулон. Ее губы беззвучно сложились в признание — и это было последним, что он увидел. Ньюту казалось, что он только моргнул, но когда открыл глаза, то сразу же понял, что это было не так. Он просто исчез там и оказался здесь. В Греции. За спиной бушевало море, лодка от приливных волн все больше налезала на пляж, а впереди раздавались крики грифонов. Устало, обреченно, с болью в груди, которая только разрасталась и разрасталась, он рухнул на колени и со злостью ударил кулаком о мокрый песок, ощущая, как какая-то ракушка впивается в тело, разрезая кожу. — Все в порядке? — раздался позади звонкий голос. Ньют вздрогнул, а после стремительно обернулся и…***
А через семьдесят два года вперед Гермиона Грейнджер, умнейшая ведьма столетия, староста школы и героиня войны стояла посреди кабинета Защиты от темных искусств и старалась не разрыдаться во весь голос. Она знала, что будет больно, что она будет страдать, что разлука будет куда хуже, чем Круцио, но к этому невозможно было подготовиться, так что боль все равно накрыла ее с головой, утаскивая на самое дно, куда не пробивались другие эмоции, кроме тех, что уже и так тянули ее в отчаяние. Стук в дверь стал такой неожиданностью, что Гермиона даже отвлеклась на мгновение от происходящего, чтобы потом ошарашенно уставиться заплаканными глазами на не менее удивленную профессор МакГонагалл. — Здесь письмо для мисс Грейнджер. Гермиона нахмурилась, торопливо стирая дрожащими пальцами со щек следы своей истерики и невольно радуясь своей способности быстро приходить в себя в неожиданных и критических ситуациях. В руках МакГонагалл было далеко не письмо, а скорее посылка, упакованная в плотную дорогую бумагу и подписанная почерком Ньюта. Поспешно извинившись, девушка практически вырвала письмо из рук преподавателя и, положив его на ближайшую парту, принялась торопливо распечатывать его, стремясь быстрее добраться до того, что пряталось внутри. Туго свернутый свиток, небольшой фолиант, еще один свиток, несколько документов и записка. А поверх всего этого лежало самое обычное письмо, написанное Скамандером. С трудом сфокусировавшись на том, что написано, Гермиона трижды перечитала текст письма, прежде, чем до нее дошел смысл. — Директор, вам тоже сегодня пришло письмо? — спросила она Дамблдора. Волшебник кивнул, слегка улыбаясь и протягивая Гермионе запечатанный конверт, на котором она видела уже свой почерк. — Я получил его буквально час назад. В прилагающейся к нему записке говорилось, что только после вашего вопроса я должен буду отдать вам это письмо, мисс Грейнджер, — мягко улыбаясь, словно он уже все знал, произнес глава школы и взглянул на девушку поверх своих очков-половинок. Из-за того, что Гермиона торопилась, она едва не порвала письмо, но смогла сдержаться и теперь жадно вчитывалась в строчки, написанные своим же почерком. Лицо ее по мере прочтения светлело и на губах появилась сперва несмелая, а после уверенная и счастливая улыбка. Подняв голову, она несколько требовательно посмотрела на Снейпа и произнесла: — Профессор, вы ведь можете сварить еще одно зелье? На одну порцию нужна половина драконьего плода, значит, для меня еще есть вторая, так? Бывший зельевар недовольно поджал губы, явно недовольный тем, что его просят снова готовить это же зелье. — Да, все верно, мисс Грейнджер, — проскрипел мужчина в ответ. — Профессор МакГонагалл, спасибо за эту посылку! Директор, пожалуйста, напишите своему другу Николасу Фламелю письмо, умоляю! — Но в чем дело, Гермиона? — спросила декан Гриффиндора, так ничего и не понимая. — Что было в посылке? — Свидетельство того, что я жила в прошлом, — едва не захлебываясь словами, ответила девушка. — Письмо от мистера Фламеля, мои же документы, указания, что и как делать, — Гермиона восторженным взглядом обвела всех присутствующих, а после вновь взглянула на посылку с письмом Ньюта. Копии верительной грамоты, которую ей напишет директор для Николаса Фламеля, чьей ученицей она будет официально считаться. Дубликат ее диплома об окончании Хогвартса, того самого, который она получит только через месяц после всех экзаменов. Дневник с подробным указанием, как и что ей делать, в котором, судя по всему, упоминалась и небезызвестная фейри, которая явно все знала заранее. Записка с пророчеством. Несколько сертификатов и лицензий, датированных серединой века и тоже скопированные. Ее жизнь в бумаге, которая только указывала на реальность произошедшего с ней в прошлом. И того, что только произойдет с ней в ее будущем. — Колесо времени вновь пустится в ход к концу четвертого месяца, и дитя подземелий покинет нас. Стрелки часов пустятся назад, возвращаясь на положенное место. Правда, сокрытая ото всех, проявится, и в последний раз змея поможет льву. В новом мире грифоны укажут дорогу, — неожиданно процитировал Снейп ту самую записку, криво улыбаясь. — Сивилла изрекла истинное пророчество. Так что я помогу вам, мисс Грейнджер. Но вы мне еще должны… — У меня есть второй драконий плод! — выкрикнула Гермиона, заметив, как насторожились лица МакГонагалл и Дамблдора на слове «должны». Не стоит им знать все подробности ее сложных взаимоотношений со Снейпом. Она и так только что здесь целовалась на глазах преподавателей. А драконий плод — вполне достойная цена за все. И даже более чем. — Пожалуйста, приготовьте еще одну порцию зелья! Потому что в день выпускного я должна отправиться за Ньютом! Директор улыбнулся и молча склонил голову, его заместитель шокировано смотрела на свою лучшую ученицу, а Снейп усмехался, словно неожиданно для себя нашел способ, как можно развлечься ближайший месяц. Но Гермионе было все равно. Чуть больше месяца. Тридцать три дня. Столько она готова потерпеть, чтобы потом навсегда быть с ним. Она успеет все завершить — попрощаться с родителями и друзьями, приятелями и преподавателями. Она закончит здесь со всем, попрощается с этой жизнью и успеет успокоить свою совесть, которая шептала о эгоизме. А потом… назад. Гермиона улыбнулась и крепче сжала кулон, который вернет ее к тому, кому принадлежал. Вернет на семьдесят два года назад.