***
Великое будущее прошло мимо, только поманив издали. Тот, кому его прочили, пьяно покачнувшись, встал из-за стола. Мир перед его глазами тоже покачивался и двоился в тусклом свете свечи. Друзья давно ушли, зная, что Атоса бесполезно звать домой, когда он в таком настроении. Гримо — рядом, кабачок — рядом с Феру. Если что, у Марго найдется, где уложить мушкетера до утра. Хотя, такое бывало чрезвычайно редко: спать Атос предпочитал все же дома. Как не приучал он себя к походной жизни, как не старался воспитать в себе безразличие к окружающему его миру, а натура брала свое. Ощущение дома, в котором он так старательно отказывал себе, пустило в душе слишком крепкие корни. Не отдавая себе отчета в происходящем, он инстинктивно искал для себя какое-то подобие убежища от воспоминаний. Странно, что при этом он оставил себе три предмета из прошлого: шпагу, шкатулку и портрет деда. Во времена Генриха 3, де Ла Фер-Торденуа был пэром Франции и одним из первых рыцарей учрежденного королем ордена Святого Духа. Атос сознавал, что ему тесно в новом жилище, что он никуда не может деться в этом пространстве двух комнат, но раздражение опять же старался топить в вине или отыгрывался на Гримо. Ему остро не хватало простора полей, реки и ручьев, роскоши леса. Вместо этого — узкие, вонючие улочки средневекового Парижа, дымные кабаки и кордегардия, с ее вечными сплетнями, и игрой в кости. Если бы не друзья, он давно бы ввязался в заведомо убийственную дуэль. Но, с некоторых пор, Огюст стал чувствовать себя в ответе за этих мальчишек, хотя, говоря строго, мальчишкой мог быть назван только д'Артаньян. Но Атосу было проще считать себя рядом с ними стариком. Для него все было в прошлом, а эти сорванцы казались ему детьми, которых он должен оберегать. Оберегать ценой собственной жизни, если понадобится. Это стало придавать его существованию некий смысл. Поэтому, любая угроза мальчишкам вызывала у него приступы холодной ярости, и на дуэль он был готов всегда. Его язвительности побаивались в полку, а гвардейцев кардинала она доводила до слепой ярости. Когда обе стороны в таком состоянии, ждать крови не долго. Теперь, если что-то происходило, Атос старался перевести весь огонь на себя, выглядеть зачинщиком любого спора: вся ярость короля или кардинала должна была обрушиться на него, него одного. Друзья не сразу заметили эти маневры старшего товарища, но, после истории в дюнах Ла Рошели, когда Атос выплеснул все презрение высшей аристократии кардиналу, поняли, какую игру он ведет. Уже много позднее, после казни миледи, д'Артаньян как-то взялся осторожно объясниться с Атосом и натолкнулся на стену отчуждения. По тому, как лицо графа приняло выражение холодного безразличия, как надменно изогнулись брови, обозначив складку между ними, гасконец понял, что его друг начал злиться. - Дорогой мой, вы словно специально стараетесь задеть Каюзака. Неужели вам не довольно, что он заполучил на своем теле достаточно ваших меток? Упаси меня бог,- попытался смягчить смысл своих слов лейтенант мушкетеров,- вас чему-то учить, но предостеречь я вас обязан, как ваш,.. гм,.. командир. - Зачем? - Что «зачем?»,- не понял д'Артаньян. - Зачем меня предупреждать?- опустив глаза, негромко спросил Атос.- Я — не мальчик, лейтенант, и отдаю себе отчет в том, что делаю. - Тогда я вынужден вам сказать то, что говорят вокруг, и что думает Тревиль. - Что же? - То, что вы, после Ла Рошели и отставки наших друзей, ищите способ погибнуть. - Сильно сказано,- нахмурился мушкетер.- Вам всем не кажется, что моя жизнь принадлежит, пока я в полку, только королю и мне? Впрочем,- добавил он с досадой,- скоро эти домыслы закончатся. - Как это «закончатся»?- едва вымолвил д'Артаньян, цепенея.- Что вы задумали, Атос? - Пора мне менять свою жизнь,- тихо, и как-то растеряно, произнес Атос.- Н е пугайтесь, д'Артаньян, я еще сам ничего окончательно не решил, мне нужно еще какое-то время. Но изменить это существование я обязан. Перед своими предками я в долгу.- Он встал, давая понять, что разговор окончен и лейтенант, кусая губы, остался за столом, уставленным пустыми бутылками. C той минуты, как граф понял, что город душит его, он с трудом стал выносить службу. Весь ужас был в том, что ему некуда было податься: поместья вот- вот должны были перейти в полное владение родственников (он сам подписал соглашение на десять лет), деньги, полученные за проданный дом в Париже были почти израсходованы, друзья разъехались, у д'Артаньяна была своя жизнь, а он остался неприкаянным и одиноким, как и в начале своего приезда в Париж. Все вернулось на круги своя, и выход был, как и тогда, только один — смерть. Очередной неутешительный вывод, что: сам по себе, он себе не интересен, и жить ради себя не умеет, и не хочет. Но уйти со сцены незамеченным он в этот раз не мог: он стал видной фигурой в полку. Письмо от Бражелона привез его слуга: Атос возвращался с ночного дежурства и встретил его у порога своего дома. Паренек поклонился ему, как знакомому: видно, он не секунды не сомневался, что королевский мушкетер — именно тот, кто ему нужен. - Господин граф, мой хозяин просил вас не медлить с ответом, он очень плох. - Ты уверен, что не ошибся адресом,- чуть улыбнулся Атос, принимая запечатанное письмо. - Уверен, Ваше сиятельство. Я видел ваш портрет у нашего господина. Атос вскрыл письмо, стоя в дверях, но первые же строчки заставили его нахмуриться и, сделав знак слуге следовать за ним, он поспешно поднялся к себе в квартиру. Читая строки, выведенные чужой рукой, он заметно побледнел. - Это не почерк графа. Кто писал под диктовку? - Я,- ответил посланец. - Он так плох? - Доктора говорят, что ему осталось не больше месяца. - Гримо!- позвал Атос.- Дай поесть и отдохнуть этому парню, и приготовь все необходимое в дорогу. Днем мы уезжаем. Ты подождешь меня здесь, Гримо.-Он повернулся он к слуге.- Как твое имя? - Жан. - Я поеду с тобой, Жан. Письмо писать не имеет смысла: дорог каждый час. Ты приехал сюда верхом? - Моя лошадь привязана рядом с вашим домом. - Я ее не заметил.- Атос провел рукой по лицу, стирая остатки сонливости, навалившейся на него.- Гримо, распорядись насчет коня Жана. Если меня будут искать — я у Тревиля. Капитан не станет ему отказывать в отпуске по семейным обстоятельствам, Атос был уверен. В этот раз речь действительно шла о его семье. Тревиль подписал прошение без возражений, зато, когда Атос откланялся, он долго сидел, глядя на закрывшуюся за графом дверь. Капитан был достаточно проницательным человеком, чтобы угадать за просьбой своего солдата нечто, более значительное, чем желание повидаться с семьей. Что-то изменилось в обстоятельствах у господина графа... Тревиль кожей ощущал, что еще немного и он потеряет своего любимца. Да что правду от самого себя таить: Атоса он любил больше всех своих подчиненных, и не только потому, что знал его еще со времен юности. Было что-то в Атосе, во всем его облике, что резко выделяло его из среды, в которой он проводил свою жизнь. Это был человек принципов, и он от них никогда не отступал. Это и восхищало и пугало в нем. Жизнь, в особенности придворная жизнь, требовала гибкости. Атос житейской гибкостью не обладал, и придворным никогда бы не смог стать. Скорее, он был из тех людей, что заставляют обстоятельства работать на себя. Но, рожденный командовать, он старательно избегал роли командира. Смутные слухи, ходившие вокруг этой незаурядной личности поначалу, с годами развеялись. Тревиль и король, знавшие, кто пришел служить в полк, несколько раз пытались продвинуть графа по службе, но Атос решительно отказывался от любого назначения: его устраивала только роль рядового. Самое удивительное для солдата элитного полка, красавца, умницы, отчаянного храбреца и бретера было то, что за ним не числилось ни одной любовной сплетни. Он весь был на виду, но ни один слух о его любовных победах не тревожил покой мушкетера. И вдруг он собрался в отпуск по семейным делам! Насколько Тревиль был в курсе, родители графа умерли давным-давно. Братьев у него не осталось, были ли сестры, никто не знал. Кажется, одна была когда-то при дворе, но куда она подевалась, Тревиль не помнил. Какие могут быть дела у молодого еще дворянина, которые выдают за семейные? Наследство или женитьба! Ничего серьезнее, Тревиль у Атоса предположить не мог. И в том, и в другом случае, это означало только одно — мушкетер попросит отставки.***
Атос в Бражелоне бывал не раз, но это было так давно! В детстве он ездил туда с отцом, потом наезжал сам. Имение было невелико, но велись дела бестолково. Атос и рад был бы это не замечать, но глаз сам отмечал и проржавевшую ограду, замыкавшую выщербленную стену, и позеленевшие от плесени камни, и трещины в кладке. Он вздохнул и поднял глаза к небу: голые ветки каштанов тянулись к серым стенам, черными росчерками смотрясь на старых камнях. Внутри замок выглядел не так уныло: дорожки были расчищены от снега, комнаты протоплены, с кухни доносились аппетитные запахи. Для изрядно проголодавшегося и уставшего мушкетера все это выглядело многообещающе. Пока слуга пошел доложить о его приезде, Атос, не рассматривая обстановку, шагнул поближе к камину. Промерз он изрядно, особенно досталось рукам и ногам: он выехал так поспешно, что не подумал о зимних сапогах и перчатках. Теперь, у огня, все тело покалывали миллионы иголочек, возвращая ему чувствительность. Голова слегка кружилась от резкого перехода с мороза к теплу камина, а возможно и от голода: он так спешил, что не давал времени на отдых ни себе, ни Жану, ни лошадям. Он боялся не успеть, хотя, в глубине души, совесть уже не раз укоряла его: «А все эти годы ты не думал о Бражелоне?». Думал, вспоминал не раз, но всякий раз запрещал себе писать. Он умер для всех, и, в первую очередь — для семьи. А вот старик о нем думал, писал иногда, заранее зная, что непутевый родственник не ответит. И вот теперь — позвал попрощаться. В этом Атос ему не мог отказать. Старик лежал на высоко взбитых подушках. Он весь как-то истаял: черты лица остались те же, но заострились, плоть словно высыхала, плотно прилипая к костям. Атос стоял в дверях, не решаясь подойти ближе, пока его не позовут. Бражелон дышал со свистом, в груди у него что-то булькало и сипело. Слуга наклонился, что-то прошептал больному. Бражелон скосил глаза, слабо шевельнул рукой, что должно было означать приглашение. Мушкетер приблизился, затаив дыхание: близость смерти заставляла его стараться ничем не проявлять свою молодость и силу. - Приехал, наконец?- старый граф приподнял голову, слабеющими глазами вглядываясь в молодого человека.- Ты не отвечал на … мои письма, тебе нужно было, чтобы тебя позвали... к умирающему... Атос молча опустил голову: от правды деться было некуда. - Ты умеешь быть безжалостным, Оливье... - Граф, я не прошу простить меня... Прошу только понять...- Атос тяжело опустился на колени у изголовья. - Я... понимаю тебя,.. и прощаю.- Бражелон надолго замолчал.- Иди, отдохни: ты с дороги. Я... еще... не умру... сегодня. После, я позову. Поговорим.- Старику каждое слово давалось с трудом, он старался быть кратким.- Осмотрись... это все будет твоим. Потрясенный, еще не до конца понимая, что имел в виду граф Бражелон, Атос отшатнулся. Слова возражения застыли у него на губах при виде довольной улыбки старика. - Ты спасешь поместье... я знаю. Ты сможешь... Атос не стал осматриваться: суеверное чувство, что, если он это сделает, старик умрет до срока, отпущенного ему богом, заставило его запереться на несколько часов в своей комнате. Он вымылся с дороги и, поев, устроился на кровати с книгой в руке, но читать не мог: мысли все время крутились вокруг перемен, ожидающих его. Так неожиданно и,.. грех говорить, но вовремя... все произошло. Неужто Небеса простили его? Сам он себя все еще простить не может, но сколько можно себя ненавидеть и презирать? Он устал от этой войны со своим «я». Атос уснул на какой-то час, но сон, увиденный на чужой постели, оказался удивительным: потом он не раз вспоминал его, как вещий... Тихо открылась дверь в спальню, и на пороге, в косом столбе света, показалась маленькая фигурка в длинном, таком, какие носят мальчики лет до трех-четырех, платьице. Малыш стоял и просто смотрел на него большими синими глазами, потом поманил за собой. И граф, легко поднявшись, пошел за ним. Мальчик вывел его в сад, где цвели деревья, и остановился на дорожке, прижав пальчик к губам. Потом, все также улыбаясь, пошел между деревьями, время от времени оборачиваясь и маня за собой ручкой. Атос шел за ним, недоумевая; ранее ему не приходилось иметь дело с детьми и, следуя за ребенком, он спрашивал сам себя, зачем он понадобился этому малышу. Сон был настолько ярок и реален, что, когда мальчик дал подойти к себе совсем близко и неожиданно прижался к его коленям кудрявой головкой, Атос вздрогнул всем телом и проснулся. В дверь тихо постучали и вошел Жан. - Господин граф зовет Ваше сиятельство,- он низко поклонился. - Иду,- мушкетер бросил косой взгляд в зеркало: вид у него был слегка помятый. Бражелон выглядел чуть получше; к вечеру ему всегда становилось легче, не так давило сердце и он дышал почти нормально. - Я буду тебя ругать,- без предисловий заявил он графу де Ла Фер.- Времени на любезности у меня нет. Оливье, что ты сделал с замками, доставшимися тебе по-наследству? - Подписал с семейством договор,- криво усмехнулся Атос. - Какой договор? - Что, в течении десяти лет, они вольны себе забирать весь доход с поместий. - Болван!- не сдержался старик, гневно стукнув сухим кулачком по подушкам.- Прости... - Я не обижаюсь, дядюшка,- пожал плечами наследник.- К сожалению, это правда. - А что после десяти лет? - Им отойдет все. - А что ты?! О чем ты думал, когда подписывал? - Что десять лет — это огромный срок, и за это время все может случиться в жизни солдата. - Ты служишь по-прежнему?- Бражелон смотрел на своего дальнего родственника, которого для простоты называл племянником, не скрывая изумления.- И до какого же чина ты дослужился? Капитан-лейтенант? - Я остался простым солдатом в полку мушкетеров,- почти надменно ответил Атос. Разговор начинал утомлять его. - Твой отец посчитал бы себя опозоренным, если бы смог знать об этом,- ворчливо заявил старый граф. - Почему? Я не совершил, состоя на службе, ничего позорящего мой род; скорее — наоборот, дядя. - Где твоя жена, Оливье?- вдруг тихо, с каким-то придыханием, спросил старик.- Ты же женат, мальчик мой. - Моя жена умерла,- Атос едва мог говорить, так внезапно сел у него голос.- Она опозорила меня и я ее убил,- почти с вызовом добавил он то, что никому из родни ранее никогда не раскрывал.- Теперь вы понимаете, почему я ушел в солдаты?- холодно, с внутренней яростью, бросил он. Старик молчал, задыхаясь от страха: в таком состоянии он видывал отца Оливье, а сын, сейчас, выглядел его точной копией. Воцарилось молчание, и Бражелон боялся его нарушить. Молчал и граф де Ла Фер — то ли вспоминал что-то, то ли старался овладеть собой. - Послушай меня, старика,- Бражелон сделал Атосу знак сесть рядом.- Ты должен все начать сначала. Ты еще молод, у тебя еще есть время. Судьба к тебе благосклонна, Бог поможет тебе. Найди хорошую девушку, из богатой и знатной семьи. Никто не говорит, что ты должен любить ее: главное, чтобы она родила тебе сына. Род не должен пресечься. Это твой долг. - Да кому я такой нужен,- Атос пожал плечами.- Ни дома, ни состояния. - Зато у тебя имеется родословная. Породниться с тобой многие почтут за честь. Дом у тебя будет. Когда у тебя заканчивается это соглашение с семьей? - Точно не помню. Кажется, у меня еще есть пару месяцев в запасе. - Представляю себе лица твоих кузенов и кузин,- хрипло расхохотался больной, но смех его тут же перешел в надрывный кашель. Атос бросился к нему на помощь, но старик оттолкнул его.- Добейся, чтобы тебе вернули хотя бы часть тех доходов, что они себе в карман положили. Не хочешь! Именно так я и предполагал: с голоду умирать будешь, а на поклон к родне не пойдешь. - Вы вписали меня в завещание, чтобы только досадить всей этой своре?- грустно поинтересовался Атос. - Не только,- старый граф хитро улыбнулся.- Так я сохраняю домен. Иначе они бы все растащили по своим внукам и правнукам. Имение не велико, как раз для такого вдовца, как ты. Женись, мой мальчик! Обязательно женись; иначе не успеешь оглянуться, а тут и смерть зовет к себе. Как со мной и приключилось,- закончил он, прикрыв глаза.- А теперь иди: я устал. Нет, постой!- вдруг окликнул он племянника, когда тот уже был в дверях.- А знаешь что? Если не выйдет с женитьбой, роди себе бастарда! И перепиши на него Бражелон!