***
— Чертов Холмс и его вечные загадки! — мысли Джона были хаотичны, спутаны и выстраивали только одно нормально объяснение случившемуся — «это же Шерлок Холмс». Уотсон тихо рычит, когда кулак очередной раз встречается со стеной, а по пальцам от костяшек стекает теплая и вязкая струйка крови, срываясь на деревянный пол и разлетаясь тысячами каплями, рисуя замысловатые узоры на черном дереве пола. Джон шумно выдыхает, садясь на кровать, и утомленно трет глаза. Он устал. Впервые за долгое время он готов это признать сам себе, но показывать кому-либо свою усталость он не готов. Не сейчас. Джон шмыгает, запрокидывая голову назад, и хмурится. Чертов Холмс с его вечными причудами. Уотсон простыл, бегая с мистером дедукция по холодному ночному Лондону, с неба которого лил холодный дождь, заставляя ежиться, стараясь сохранить от его цепких холодных рук хоть каплю тепла. Стук в дверь, Джон произносит такое избитое «Войдите». Холмс постучал? Это что-то новенькое. Шерлок выглядит, как всегда, безупречно, и от этого Джон чувствует вполне реальную боль. Холмс, словно хищная кошка на мягких лапах, бесшумно прокрадывается вглубь комнаты, закрывая за собой двери, и говорит своим будничным тоном, с которым редко приходится встречаться Джону. Этот тон только для заказчиков и тех, с кем Шерлок не хочет долго задерживаться. Новый удар от Холмса, и боль снова разливается по артериям, венам, капиллярам, заставляя все мышцы напрячься и заныть от тупой боли, словно после хорошей тренировки. — Сегодня я иду за нашим вампиром, Джон. Попрошу остаться дома и не говорить никому о том, куда я направился, ясно? — сказал, как отрезал, детектив, осматривая убранство комнаты доктора. Конечно, он был здесь не раз, но все же не мог привыкнуть к этой спартанской обстановке, особенно после пребывания в своей комнате, которую видел лишь сам Шерлок, Майкрофт и миссис Хадсон. Больше Холмс никого туда не впускал, и это тоже обижало Джона, ведь он считал, что Шерлок ему просто таким образом показывает свое недоверие. — Хорошо, Шерлок, — произносит Джон, сглатывая вязкую слюну и шумно выдыхая. Он стоит, как всегда, прямо, но вид у него всё же уставший, и Холмс видит это. Возможно, именно поэтому он не хочет брать Джона с собой.***
Холмса находят в одном из подвалов жилой многоэтажки, привязанного к большому круглому столу. Живот был вскрыт, как и у других жертв, но органы были на месте, а сам мистер дедукция был ещё жив и, что удивительно, частично был в сознании. Джон тогда сам держал его торс по бокам, когда Холмса везли в больницу. Уотсон сидел у его кровати, как только это стало возможным. Джон не отходил больше от Шерлока без веской причины. Холмс-младший теперь в глубокой коме, а Джон умирает изнутри. Чувство вины стало вечным спутником Уотсона, и он винил только себя в случившемся. Ему стоило пойти с Шерлоком.***
Холмс приходит в себя и чувствует ужасный больничный запах вперемешку с запахом кофе и парфюмом Джона. Шерлок открывает глаза и тут же прищуривается. Глаза нещадно режет, как от яркого солнечного света, хотя вокруг царит полумрак. Детектив осматривается, чувствуя слабость во всем теле, и ищет взглядом хоть что-то, что могло бы сейчас ему помочь. На стене висит календарь, но из-за плохо освещения Шерлок не видит толком ничего. Многочисленная аппаратура, призванная поддерживать его жизнедеятельность, мерно шумит, а рядом с кроватью в кресле спит Джон. У него уставший вид, а от неудобной позы наверняка постоянно болит спина и шея. Холмс явно не хочет позволять другу портить позвоночник, поэтому открывает рот, чтобы произнести: «Вставай, Джон», но не получается. Голосовые связки никак не хотят работать, как нужно, отказываясь воспроизводить звук, и Холмс начинает паниковать. Его ещё более костлявая, чем прежде, рука судорожно шарит по кровати, а глаза мечутся из стороны в сторону. К такому он был не готов. Холмс смотрит на свои руки и искренне радуется, что система отключена. Он с трудом привстает на кровати, насколько это возможно, и по груди к животу разливается свинцовая тяжесть, сопровождаемая жгучей и острой болью. Холмс часто дышит, стараясь заглушить боль, и рукой дотягивается до капельницы. Он мучается около 10 минут, прежде, чем ему удается сделать то, что он хотел. Система поддается и падает на пол с громким звуком. Джон разлепляет глаза и, увидев сидящего Шерлока, выбегает из палаты, зовет медсестру, врачей и вообще всю больницу. В ту ночь он не смог больше поспать.***
Джон сидит в кресле и смотрит на друга, который так ловко, словно слон в подсобной лавке, пытается есть сам, злобным взглядом одаривая медсестру, которая пыталась накормить или хоть помочь ему. Уотсон молчит, не зная, что и сказать, а Шерлок старается выглядеть отстраненным. Крепкий кофе помогает доктору не уснуть, а Шерлок выспался в коматозном сне на долгие годы вперед. Холмс старается есть, ведь это поможет ему быстрее восстановиться и отомстить. Холмс видел лицо человека, который его разрезал, чувствовал всю ту боль. Почему он находился в сознании? Все просто. Ему вкололи что-то перед началом. Людей было двое и лица обоих Холмс видел, но вспомнить имена людей или хоть что-то он не мог. Чертоги разума Холмса его подвели. Джон встает с кресла, подходит к Шерлоку и забирает ложку, строго смотря на открывшего рот Шерлока, как бы говоря: «Только скажи хоть слово против», зачерпнув немного овсяной каши, подул на нее, кормя Шерлока с ложечки. Джону доставляло это истинное удовольствие. Майкрофт Холмс появился днём, когда Шерлок, лежа в своей кровати, «молился» в потолок, а Джон спокойно сидел в кресле и наблюдал за другом, периодически переводя взгляд на другие предметы. — Доброе утро, братец. Как спалось? Три месяца прошло как-никак, — спрашивает будничным тоном Майкрофт, и Холмс-младший лишь фыркает, отворачиваясь от брата и смотря теперь в окно. — Не хочешь говорить? Что ж. Я все понимаю, но когда я приду на следующей неделе мне нужна вся информация, которой ты располагаешь, — британское правительство в лице Майкрофта Холмса покидает палату так же неожиданно, как и появляется, и Джон лишь шумно выдыхает, начиная разговор. — Шерлок, боже, прошу. Не игнорируй меня. Скажи хоть слово. Я, конечно, привык, что ты молчишь неделями, но три месяца, Шерлок. Три чертовых месяца. Скажи хоть слово, мне этого будет достаточно, — голос предательски дрожит, и Джон явно уже не мог скрывать всё то, что было внутри. Шерлок повернул к нему голову, смотря в глаза, и отрицательно покачал головой. Джон опускает голову на руки, хмурится и больше не может смотреть на Шерлока. — Джон, — неожиданно произносит Холмс, и это удивление на лицах обоих нельзя описать простыми словами. Джон смотрит с надеждой, что всё нормально, и совсем скоро жизнь пойдет, как и прежде, в бешеном ритме ночного Лондона. Хромота вернулась, но Уотсон не обращал на неё внимание, игнорируя. Психосоматика — будь она не ладна — не покидала его. Холмс с трудом садится на кровати, поджимая своих пухлые губы в тонкую полоску, терпя боль, и смотрит на Джона. — Шерлок, ты… Ты можешь говорить? — кажется, Уотсон всё понял. Холмс отрицательно качает головой, и Джон кивает. — Я позову доктора, — на эти слова Холмс странно реагирует, и Джон понимает почему. — Я знаю, что я тоже врач, Шерлок. Не надо так смотреть, — Уотсон поднимается с кресла, берет свою трость и уходит. Шерлок пытается сказать что-то ещё, но не получается. Он может сказать несколько слов: Джон, Хэммиш, Уотсон и свое имя. Остальное для его мозга закрыто непробиваемым барьером, и это режет больнее ножа. Слова доктора так же не вселили надежду. Холмс собирает силы, встает с кровати, берет свои вещи, одевается и замечает, что скинул немало кило, раз ремень приходится затягивать сильнее, а костюм, что некогда идеально сидел на его фигуре, стал мешковат. Джон помогает ему, ведь спорить нет ни сил, ни желания. У них теперь новая жизнь, и Джону необходимо вернуть прежнего Холмса.