Шрамы

      У Марко Ройса есть одна маленькая слабость.       Слабость, которая, возможно, и не стоила того, чтоб о ней говорить. Что и подтверждал сам Марко, предпочитая держать скелеты в шкафу за плотно закрытой дверью: в конце концов, у каждого свои причуды.       И все бы ничего, если бы не одно «но». Его странное увлечение сложно было назвать безобидным.       Марко сводили с ума шрамы на руках Якуба Блащиковски, и он ничего не мог с собой поделать. В этих неглубоких порезах на крепком мужском теле была какая-то детская наивность, притягивающая и пугающая одновременно. Наивность, которая в сознании Марко никак не вязалась с Кубой.       Ройс прекрасно знал, что скрывают за собой такие шрамы.       И когда он пялился слишком пристально, представляя, как проводит пальцем вдоль одного из них, словно балансируя на грани, как когда-то Якуб – но вполне по-настоящему, – его щеки горели от стыда.       Однажды ему стало интересно, какие они на ощупь, и Куба дал себя потрогать.       Еще никто не прикасался к его запястьям так осторожно, как это делал Марко. Нежно и едва осязаемо, он будто боялся, что кровь проступит сквозь кожу и зажившие раны откроются снова.       Необъяснимый ужас во взгляде заставил Якуба улыбнуться краешком губ. Для парня, планирующего набить себе рукава, Ройс чересчур впечатлителен.       Вскоре Куба обнаружил, что Марко все чаще – пусть и неосознанно – притрагивается к его шрамам. Во время рукопожатия его пальцы так и норовили скользнуть чуть выше по венам и задержаться там на пару мгновений.       Слишком ненадолго, чтобы это стало заметно другим.       Слишком надолго, чтобы это осталось без внимания Кубы.       И лишь когда неловкая пауза неприлично затягивалась, Марко вспоминал, что все еще гладит шершавые рубцы большим пальцем.       А Якуб старался забыть о том, что у него приятно ноет в паху.       Марко не догадывался, что у Якуба Блащиковски тоже есть слабость – кроме той, что оставила следы на его теле.       От неловких прикосновений партнера по команде Кубу пробирало до дрожи. Поэтому он никогда не одергивал руку прежде, чем это сделает Марко, предоставляя себе возможность проследить за тем, как Ройс опустит взгляд и виновато оближет пересохшие губы.       Он боялся, что когда-нибудь ему перестанут подавать руку, но Куба терпел это снова и снова, как ритуал, понятный лишь им обоим. Хотя Марко не был в его вкусе, почему-то он пользовался особой привилегией. Привилегией касаться и не быть отвергнутым. И что-то подсказывало Кубе, что это относится не только к его шрамам.       Это глубже. Под кожей.       И, кажется, он совсем не против.