Задуши меня

      Он делает затяжку, как можно глубже вдыхая в себя. Позволяет едкому дыму пройти в лёгкие, и замирает, не выпуская его оттуда. Перестаёт дышать, прикрывает глаза и откидывается на спинку кресла. Сидит так — секунду, пять, десять, а затем выпускает противную горечь из груди, шумно выдыхая носом, из-за чего два густых столбца взметнулись вверх, к потолку, растворяясь в еле заметную дымку.       Когда здесь находился Рюноске, комната всегда обволакивалась противно пахнущим туманом. Но Дазай привык, а посему не возражал, сидя напротив и сдерживая себя, чтобы не открыть окна. Это — непозволительно, и юноша знает, что за данным действием последует выговор, а после его непременно выгонят прочь. Просто терпит, думая, что это — эдакая плата за то, что мог так спокойно сидеть в компании мужчины.       Акутагава выглядит усталым, напряжённым, но вместе с тем расслабленным, опустошённым. Он молчит, слушает тишину, которая повисла над ними, стоило Дазаю закончить свой рассказ о нелепостях, повседневных суетах и том, чем он сегодня занимался с Таямой. С одной стороны юноша понимает, что подобное не будет интересно его собеседнику. Но тот из раза в раз слушал, не противясь, и улыбался, с чем-то соглашаясь и, вдыхая дым сигарет, задавая какие-нибудь наводящие вопросы. Рюноске — лучший собеседник, которого когда-либо встречал Дазай.       Но сегодня тот выглядел чрезмерно задумчивым и обеспокоенным.       Дёрнув сложенными в замок пальцами на коленях Осаму перевёл взгляд от дыма у потолка к окну. С него — к небольшому столику, на котором стояла пепельница. Забитая до невозможного окурками и пеплом, переваливающим за края, разбросанных по столу. Рюноске не переставал курить во время их разговора, не делал перерывов, не пытался отложить мундштук в сторону. Он затягивался между реплик, затягивался, когда внимательно смотрел в глаза собеседнику, когда слушал его, не перебивая; когда смеялся или замолкал, когда уходил в себя или внезапно решал выдать мысль, пришедшую в его голову. Дым при этих посиделках полностью заполнял комнату, и даже сейчас Дазаю кажется, словно между ними непроглядный туман: густой, серый, гадко пахнущий.       — Вы очень много курите, — внезапно выдаёт Дазай и, не выдержав, закашлялся.       — Я знаю, — отвечает ему Рюноске.       При этих словах он делает ещё одну затяжку, но не задерживается — выдыхает прямо в сторону своего собеседника, как бы раззадоривая его, подтверждая сказанные слова. Осаму лишь на мгновение хмурится, но затем расплывается в улыбке, несколько нервно хохотнув. Чувство юмора у мужчины было весьма странным.       — Ты не первый мне это говоришь, — добавляет, стряхивая пепел на горку из окурков.       — Вам это нравится? — поинтересовался Дазай. Глупый вопрос, он понимал. Но поддержать разговор было нужно. Сидеть в тишине — нетерпимая пытка. Тем более с таким человеком, как Рюноске.       Акутагава вдыхает. И замирает, не дыша, кажется, не моргая. И с новыми словами выпускает из себя дым.       — Нет.       — Нет? — озадачился Осаму.       — Я бы назвал это зависимостью, если вкус мне был хотя бы немного приятен, — неоднозначно отвечает мужчина.       — Тогда зачем вы делаете это?       Удивлённый Дазай не понимает. Ему кажется, что Акутагава вновь издевается, шутит так, что никто его не поймёт. Но тот не отвечает — молчит, опять не дышит, вновь вбирает всю грязь табака в свои лёгкие и глотку. Медленно моргает, что кажется, словно он уснул на несколько секунд, а потом вновь выдыхает. Дыма меньше, и юноше на мгновение показалось, что часть его осталось в теле писателя. И мысль эта была несколько жуткой.       Голос делается хриплым, мужчина чуть закашливается, выпуская последние остатки дыма и отгоняя его же от себя. И говорит, с такой серьёзностью, что у Дазая по спине проходят мурашки:       — Чтобы задохнуться.       Светлые глаза выглядят уставшими, немного сонными. Кажется, мужчина опять не спал всю ночь, думая о чём-то своём. Такое бывает часто, Осаму знает об этом. Рюноске сам рассказывал ему, когда-то давно. Тогда они тоже сидели так, вдвоём, в этой самой комнате. И между ними всё стояла та самая полупрозрачная стена.       Не дым — ограждение от двух миров, не способных ужиться в одном пространстве.       — Не шутите так, пожалуйста, — Дазай смеётся, обращая всё в шутку. Но на душе остаётся всё тот неприятный осадок, пеплом осевший в самой груди.       Однако Акутагава даже не думает шутить.       Мужчина подносит к губам мундштук, но внезапно останавливается, отставляя его в сторону. Он задумчиво прикрывает глаза, а затем медленно, утонув в собственных размышлениях, говорит:       — Я бы с радостью отказался от сигарет, если бы в мире нашлось то, что смогло бы подарить мне аналогичные этому ощущения.       — Вы хотите... умереть? — осторожно спросил Осаму, надеясь, что тот всё продолжает свой маленький, но чрезмерно затянувшийся концерт.       — Смерть — это так скучно, друг мой! — отвечает ему Рюноске, отмахиваясь. — Конечно же это не то, что мне нужно. Но это...       Он поднимает руку, касаясь пальцами собственной шеи. Надавливает, как можно сильнее, но, будто бы чего-то пугаясь, одёргивает её, чуть дёргая пальцами. Будто бы испугался, не в силах самостоятельно сделать это с собой.       И поднимает глаза, вперившись взглядом в Осаму.       — Сможешь ли ты стать заменой, Дазай?       Юноша удивлённо вздрагивает, устремляя взгляд на Акутагаву. Тот смотрит на него, склонив голову, отчего тёмные пряди прикрыли часть лица. Он улыбается, будто бы кидая вызов, а рука с мундштуком отодвинута в сторону, из-за чего несколько сорвавшихся с кончика пепелинок опали на пол под креслом.       — Подойди ко мне, — просит Акутагава, протягивая ладонь своему собеседнику.       Не решается. Поначалу, не имея желания поддаваться просьбе, Дазай сидит на месте. Но, будто бы смирившись, упирается в подлокотники и встаёт. Он подходит к продолжающему сидеть в кресле Рюноске, смотрит на протянутую ладонь. И всё же вкладывает в неё свою, поднимая взгляд на лицо, пытаясь понять, о чём тот думает в данный момент; что замышляет.       Рюноске сжимает его ладонь тонкими пальцами, потянув ту на себя, заставляя Дазая шагнуть ещё один раз вперёд, упираясь коленями в край кресла. Мужчина ведёт второй рукой по его предплечью, ухватывая второе запястье и притягивая его к себе. Дым от отложенного в сторону мундштука ударяет в нос, но Дазай стоит, словно заворожённый, и наблюдает за тем, как его ладони притягивают к чужой шее, заставляя обхватить её пальцами и укладывая свои ладони сверху его.       Выдыхает, лишь на мгновение отводит глаза, а после поднимая их, вновь глядя в лицо Дазаю. Рюноске приподнимает уголки губ и приторно-сладким голосом говорит:       — Задуши меня.       — Что? — Осаму даже опешил, не в силах пошевелиться.       Мужчина под ним чуть вздрагивает, когда юноша перебирает пальцами. Взгляд Осаму растерянный, в то время как Рюноске — наполненный странными искрами. Испуг, непонимание. Ожидание, надежды. И, кажется, именно Дазай начинает задыхаться в этом положении.       Он смотрит в его глаза, затем переводит взгляд на шею. Он боится, но исполняет просьбу, чуть надавливая большими пальцами, ухватываясь за горло поудобнее. Не сильно, но весьма ощутимо для Акутагавы, который в ответ сжимает запястья Дазая руками. И будто бы останавливает, но вместе с тем не даёт отступить — удерживает на месте, не сводя пристальных глаз со своего оппонента.       Осаму сглатывает вставшую в горле слюну и продолжает давить. И ему кажется, что он душит сам себя: дыхание перехватило, в горле спёрло и, кажется, даже лёгкие заболели. Возможно, то чудится из-за дыма, но именно сейчас Дазай задыхается вместе с тем, на чью шею столь нещадно надавливает. И продолжал бы, несмотря на то, как бледнеет лицо Акутагавы, но стоило тому лишь издать хрип, попытать нещадную попытку вдохнуть воздуха, такого нужного, жизненно необходимого, как Осаму, испугавшись, внезапно разжимает пальцы и вырывает свои руки, прижимая те к груди.       Чуть склонившись вниз, Рюноске с силой кашлянул и вдохнул в себя воздуха. Дыхание его, тяжелое, резкое, быстро пришло в себя, а вот Осаму кажется, словно его продолжают душить. Сердце отбивает бешеный ритм, кажется, оно вот-вот вырвется наружу, прекращая страдания своего владельца. Но тот продолжает стоять, наблюдая за тем, как мужчина берёт в руки отложенный в сторону предмет.       Акутагава улыбается: улыбкой мягкой, но будто бы даже обречённой. Именно такой она показалась Дазаю. А затем, делая затяжку, выдыхает дым прямо в лицо юноши, заставляя того закашляться.       — И, пока у меня не будет замены, я продолжу курить сигарету: одну за одной.       Осаму хмурится. Ему вдруг резко захотелось открыть окно.