Революция

-Так сильно хочешь поговорить о нём? На часах давно уже за полночь, а Тимофей, уснул всего лишь десять минут назад, но Антон знает точно: он приедет, поймав первое попавшееся такси, поэтому эгоистично звонит снова и снова, каждую ночь. приди, Тима, помоги, я запутался в себе, он, наверное, любит её, не меня, но тянет за собой, кажется, я тону. У Пименова светлые волосы, ладони тёплые, улыбка поблекла в свете клубных софитов, а под тусклыми глазами тени прочно легли с момента их расставания, но он виду не подаёт, обводя кончиками пальцев блестящий стакан на барной стойке. Слушает, кивает, платит за опустевшие бутылки и автостопом снова довозит Антона до дома, попутно дыша горячо на его посиневшие пальцы. Тимофей - ангел, только вот крылья свои он уже давно отрезал, съедая по две таблетки антидепрессантов перед сном. Девятое воскресенье дождливого апреля они проводят вдвоём. Забиваются под несколько пледов, вжимаясь друг в друга. Максим больше не пахнет вишней. Он совсем ничем не пахнет. Антон и ликует и огорчается одновременно. Вжимается носом в чужую шею, пытаясь уловить хотя бы нотки чего-то знакомого, но словно попадает в пустоту. Закидывает ногу на бедро, прижимаясь ближе, обводит пальцами татуировку на предплечье и шепчет низко на ухо о том, что Нестерович, слишком уж сексуален сегодня. Макс лишь в ответ смеётся, тянется к подставленным губам, гулко чмокая, но внутрь не проникает, лишь облизывает и прикусывает нижнюю, словно дразня, а после подрывается с постели, скрываясь за дверью, ведь кто последний - тот готовит завтрак. Антон не любит готовить. Вредничает, высыпая в приготовленную яичницу больше половины солонки, но Макс ловит за запястье, прикладываясь поцелуями к вырисовывающимся венкам, гладит по щеке и смотрит в глаза так проникновенно, что испорченное содержимое сковородки незамедлительно летит в мусорное ведро, а футболки куда-то в сторону. Пануфник выгибается на столешнице, хрипло выстанывая имя того, кто кусает его за шею, но рингтон мобильного разрывает атмосферу. Антону бы посмотреть на экран и не отвечать на звонок, но, назло возбуждённому Максиму, он хватает трубку, пока старший озлобленно дышит, щипая в отместку за бедро. -Антон, простите, не знаю отчества, это вы? - женский голос звучит спокойно, но Пануфника почему-то бросает в дрожь. Макс смотрит непонимающе, поджимая губы, но молчит, поглаживая по торсу. -Владимирович. Да, это я. А вы... -Это из центральной больницы беспокоят, ваш номер был первым в контактной книге пациента. -Простите, что? Я не понимаю, - Антон шумно сглатывает, созерцая напряжённое лицо Макса. От следующих слов его ведёт конкретно, но не в позитивном ключе, потому что окружающий мир плавно плывёт куда-то в сторону. -К сожалению, Тимофей Пименов скончался сегодня ночью. Остановилось сердце, врачи не смогли ничего сделать, последствия принятия лекарств оказались необратимыми. -Давай, загадывай своё желание и пойдём уже. Холодно, да и цветок твой облысел почти, пока ты тут думаешь, - ворчит Пануфник, натягивая кепку на глаза. С озера основательно дует, но Тимофея, сидящего на земле, это, кажется, не волнует ни на грамм. Сжимая одуванчик с несколькими белыми пушинками, Пименов улыбается во все тридцать два, запрокидывая голову. Совсем ещё мальчишка. Невинный, искренний, настоящий. Такого Тимофея хочется бесконечно целовать и гладить по очертаниям скул, добиваясь кошачьего мурлыканья. -Хочу, чтобы мы были самыми счастливыми, - шепчет восторженно парень, а после выдыхает пушинки прямо Антону в лицо и заливисто смеётся, наслаждаясь возмущёнными воплями. -Антон, Антон, ты слышишь? Смотри на меня, пожалуйста, не отключайся снова! - крики Максима глухо доносятся откуда-то сверху. Пануфник искренне недоумевает: а с чего бы старшему так кричать? Что такого произошло, разве они не собирались завтракать? Вокруг раздаётся топот, чьи-то голоса звучат внезапно громко, а свет под потолком раздражающе яркий, даже под веки закрытые пробивается. Антон бы закрылся от него или хотя бы попытался отвернуться, но не может даже ресницы, от слёз слипшиеся, поднять. Сознание машет прощально ручкой, покидая ровно в тот момент, когда Макс сжимает его ладонь в своей. ...-А разве мы не счастливы сейчас? Пануфник вскидывает недоумевающе бровь, разглядывая Тимофея. Тот лишь плечами жмёт, подбираясь ближе к лицу, и шепчет на ухо строчку из песни, которую Антон ранее никогда не слышал. -...если придётся умирать, я буду знать, что я любим.