...когда знаешь, что, лишившись кого-то, останешься с пустыми руками, это - страшно. [...] пустые руки - это уже ложь. У человека всегда остается он сам и его способность любить - если, конечно, он вообще на это способен.
Фрияна
Где-то под ребрами от секунды к секунде затихает удовлетворенно порыкивающий и мурчащий зверь, грудь уже не так резко, как минуту назад, вздымается и опадает. Дыхание выравнивается, и только оно да посвистывающий в оконных рамах сквозняк слышны в уютной, ласковой тишине. Ветерок добирается до двоих, лежащих бездвижно в смятой постели, прохлада оглаживает разгоряченные тела. Шевелиться не хочется совсем. На внутренней стороне бедра влажный след, который, по хорошему, следует стереть, чтобы потом не отскабливать засохшим и неприятно стянувшим кожу. Саске доволен и крайне благодушен, его настроение скакнуло за отметку "Чудесно". В такой момент, если бы вдруг какой-то самоубийца открыл в себе внезапную тягу к безрассудным поступкам и решился подойти к Учихе с вопросом, счастлив ли он, мужчина, пожалуй, даже не послал бы его далеко и надолго. Промолчал, лениво ухмыляясь, так, что сразу стало бы ясно любому не-слепому - счастлив. Абсолютно. Наруто определенно не слепой. Он, завораживающе тягучим, слитным движением перекатившийся на бок, скользящий взглядом по абрису скул Саске, ясновидящий. Телепат. Чертов инопланетянин. Ненормальный, родной придурок, непостижимым образом видящий каждого встречного насквозь. Конечно, еще на пороге квартиры, когда глаза толком не привыкли к свету прихожей, а ботинки не были стянуты со ступней и отодвинуты пинком к стене, еще когда его взъерошенный затылок не накрыла теплая ладонь, а губы, шепчущие "я дома, ублюдок", не заткнули самым приятным из возможных способов... еще тогда Узумаки почуял - у Саске для него новости, очень хорошие новости. Саске клясться готов, что почуял, или они не знакомы уже чертов миллиард лет. Да, новости у Учихи есть, лучше не бывает. И обсудить их они оба не прочь прямо сейчас, спустя примерно час после того, как входная дверь впустила в дом хозяина - Саске спросил молча, чуть изогнув бровь, на что Наруто утвердительно ответил слегка приподнявшимся уголком губ. Узумаки придвигается еще немного ближе, и кончиком носа проводит, еле касаясь, по плечу партнера. Тот прикрывает глаза и выдыхает, а после начинает рассказ. Негромким, малоэмоциональным тоном со сдерживаемым самодовольством вещает о том, чего добился. Он знает, что Наруто не просто выразит участие и радость, что Саске удался проект, нет: он переживет те же торжество и предвкушение. Иногда мужчина задумывался, до какой же пугающей все-таки степени Узумаки эмпат... Им обоим действительно важны эти минуты, ничуть не меньше год к году их разделенной на двоих жизни - то к чему они шли, вместе, свершилось. Они снова выиграли жизнь. Урвали себе удачи. Они не зря... У Наруто где-то в районе лодыжек в складках сброшенной в спешке одежды пиликает телефон - он, даже не извиняясь, мгновенно принимает вертикальное положение, серьезнеет в доли секунды и проводит пальцем по экрану, принимая вызов. Переключается на разговор. Саске прекрасно осведомлен, что значат этот рингтон (самый нелюбимый Учихой из всех его партнером для обозначения абонентов используемых), эта поспешность в ответе на звонок: Узумаки только что вернулся с рабочей смены в стены уюта, покоя и неприкосновенности - но ведь они там, в чертовом психологическом Центре, без главного специалиста не в состоянии продержаться и пары часов! Как же не вовремя, хн. Впрочем, как и всегда. Следующая реплика его светловолосого вечно-всем-позарез-нужного обалдуя остужает уже начавшую формироваться досаду. Идиот напряжен, как сжатая пружина, он деловито спрашивает: "Лысый суицидник? Нет? Тогда вчерашний? Черт, так и знал!!" Это, очевидно, клички его проблемных подопечных. Вопросы и сомнения которых, ну кто бы сомневался, нуждаются в немедленном анализе и обсуждении. Настоящее раздражение, едкое и противное, так и не успевает поднять в Саске головы. Они с Наруто сейчас близко друг к другу, соприкасаются коленом и бедром - и Учиха незаметно, на пару миллиметров, отодвигается. В такие моменты ему кажется, что вокруг мужчины образовывается непроницаемая сфера, разделяет внешний мир и закрытое, недоступное посторонним пространство - есть только он, обещающий поддержку, и человек, в поддержке нуждающийся. Людей вокруг, сколь бы они не были значимы или как бы не было трудно их игнорировать (вроде самого Узумаки в большую часть времени его взаимодействия со Вселенной), как бы не существует. Узумаки на эти длящиеся вечность минуты делается неприкосновенен. Саске настороженно и с болезненным, неподавляемым (не то, чтобы он сильно старался) скрытым восторгом относится к подобным событиям - он бы никому не признался, что мысленно сравнивает этого человека с матерью, опекающей дитя. Художник в нем ревет торжествующе и требует немедля запечатлеть углем по картону этот направленный внутрь взгляд, чуть нахмуренные брови, внимание, с которым мужчина выслушивает поток льющихся через трубку жалоб. Это непозволение самому себе сопереживать раньше времени - сначала помочь, чем угодно, всеми доступными средствами привести в чувство и оказать немедленную помощь. И лишь потом позволить чувствам захлестнуть. Саске - художник. Его призвание - отпечаток, символ случившегося чуда сохранить в истории. Но Наруто, такого - самое нелепое и совершенное создание в мире - он бы никогда не решился увековечить в камне или бронзе. Потому что фотография неба никогда не будет столь недостижимо-прекрасна, как укрывающий землю купол; рисунок живительного источника никогда не напоит страждущего. Так и портрет его личного домашнего психолога никогда не взглянет, улыбаясь, своим рентгеном и не прошепчет пару бессмысленных, но самых необходимых сейчас фраз. И Саске наблюдает. А Наруто завершает звонок, облегченно вздыхает и вперивает в молчащего взгляд: - Совсем у него мозги поехали. Слушай, а ты не думал?...***
Саске медленно приподнимает веки, не спеша вырываться из ласковых объятий дремы. Щурится. Прямо в глаза ему светит слепяще яркое Солнце - ему уже пора бы привыкнуть, со времен перестановки в квартире его привычка располагаться ко сну в постели в определенной позе, которая не менялась годами, обеспечивает пробуждение лицом к окну. За счет узенького и очень низкого подоконника - буквально носом в стекло. Саске, конечно, не собирается жаловаться. Точно таким же образом вынырнув из сновидений рано утром десяток дней назад, Учиха неожиданно ухватил за хвост Синюю Птицу. Открывшаяся ему панорама причудливо высвеченных рассветом облаков, завораживающе зыбкая иллюзия раскинувшейся над городом, видимым лишь темными силуэтами, сияющей насыщенными красками паутины... или нет, скорее даже корневой системы, чьи искривленные и рассыпающиеся на более и более мелкие лучи сходятся в своем основании - Солнце. Солнце, яростное и нежное, выжигающее и греющее, будто обнявшее шершавое, искореженное и растрескавшееся от жара небо. Солнце, небосклон уничтожившее и в то же время удерживающее от неизбежного падения в небытие... Солнце, что он имеет возможность каждый вечер видеть в улыбке одного мужчины со всепроникающим взглядом. Невыразимая, вечная, лишающая дыхания мощной, несокрушимой, дикой красотой Стихия. Неукротимая Стихия. В тот момент Саске затопило давно не выражавшееся столь бурно и буйно Вдохновение. Буквально за несколько часов он обратил прочно отпечатавшийся в его сознании образ в материал в виде множества эскизов, в практически оформленную композицию. Проект обещал получиться грандиозным, и, более того (Саске ликовал), уже сейчас был востребованным. Совсем недавно скульптору поступил заказ на масштабную архитектурную группу, которую художник вымученно продумывал - теперь творение обрело душу. Его еще лишь находящееся в стадии корректировки макета детище уже могло по праву называться любимым. И невольный Муз все то время, что не пропадал в своем ненаглядном Центре, крутился поблизости и подхлестывал творческих энтузиазм. Работа кипела. Вчера ночью Саске собирался в подробностях поведать усталому психологу, что проект прошел все стадии согласовки, был полностью одобрен и поддержан, проспонсирован даже большей суммой, чем подразумевалась изначально, и теперь... да, теперь оставалось лишь воплотить. Примерно на этом моменте рассказа их прервала трель звонка. А после него мужчины отвлеклись на чуть более приятное в столь поздний час времяпрепровождение. Сон. Да-а-а, сон... В это утро Саске испытал дежавю - звезда уже поднялась над горизонтом, небо практически очистилось от сероватых облаков, являя взору бесконечный простор, глубокий, цельный, всеобъемлющий. Удерживающий Солнце в своих надежных, трепетно, но крепко сомкнутых ладонях. Мужчина не отводил взгляда. Позади послышалось копошение, между лопаток уткнулись прохладным лбом, по бедру скользнули горячие пальцы. Узумаки засопел громче, явно на грани между сном и явью. Саске не позволил притянуть себя за талию ближе, осторожно вывернулся и подтянулся, усаживаясь так, чтобы опереться поясницей о спинку кровати. Где-то тут, на тумбочке, должен валяться скетч-бук и каран... да где же он... а, вот. Грех упускать шанс использовать вечно неуемного и подвижного, как ртуть, Узумаки в качестве модели. Авось, еще с полчаса не проснется - роскошь. Его ведь обычно и пары минут спокойно усидеть не заставишь, разве что после парочки оргазмов этот идиот не слишком активен, дак и Саске ведь не трехжильный. Уговорить его с полминуты не ерзать в объятиях - испытание на прочность, и как только с пациентами и подопечными общается?... Солнечный бог не готов покорно застыть в сильных и ласковых руках, и все же не канет в небытие по истечение времени, как иные совершенные события. Он не оставляет никого из тех, кому нужен, и в секунду, когда на него обращается отчаявшийся, молящий взгляд, он... ... раскрывает объятия.