Габриэль

Марат вышел из машины. Парковка у «Центральной станции» была полупустой. Оно и понятно: кто ездит в клуб на собственной тачке? Разве что такие, как он — принципиальные трезвенники, которые, несмотря на перманентное одиночество, считают, что бухать — только подчеркивать свою душевную дисгармонию. Лучше всегда иметь трезвую голову, с ней, как известно, и в постели с очередным одноразовым мальчиком маху не дашь, да и клеить этих мальчиков проще. Он давно поставил крест на серьезных отношениях, ну, как давно, чуть больше года назад, когда из его квартиры пулей вылетел тот, с кем впервые за длительное время хотел быть по-настоящему вместе. Даня… Нет, это имя лучше даже про себя не произносить, оно горчит на языке невыветривающейся тоской. От нее не могут избавить ни встречи с друзьями, ни новые партнеры, ни даже алкоголь. На пьяную голову только больше хочется дотянуться до телефона и набрать его номер, а такой низости Марат себе позволить не может. Не в его принципах напоминать о себе бывшим, как бы сильно ни любил, и как бы паршиво ни было. Он одиночка, почти что волк, и он с собой справится сам. Как всегда, для них как для постоянных клиентов забронирован стол, за которым уже давно собрались друзья. Из старой компании остался только он и Глеб — вечные «одинокие звезды», даже у Паши уже успели завязаться серьезные отношения, и это спустя чуть больше трех месяцев после разрыва с «любовью всей жизни» — ненавистным, кажется, всем, кроме того самого Дани, Зацепиным. Алекс, Леха, Артем, Майкл, Слава — всех постоянные отношения выбили из обоймы. Но появились новые, более молодые, но не более счастливые «братья по оружию» — самодостаточные, обеспеченные, неравнозначные по степени влияния в ареале своего обитания парни, с одним только идентичным для всех недостатком — «гомо». Сегодня в клубе стриптиз. Но Марату все так наскучило, что он обещает себе, принеся в жертву богу пятничных бесчинств всего час своего личного времени, благополучно свалить домой, возможно, даже развезти желающих, хотя и понимает, что так быстро вряд ли кто-то накачается. Так что он, Марат, очередную ночь напролет будет упиваться своим собственным, осознанно выбранным и оттого еще более гордым одиночеством. У входа ждал Глеб — самый преданный и, должно быть, самый верный друг. «Должно быть» потому, что судьба никогда не испытывала их отношения на прочность. Только вот Марат малодушно догадывался, что вся эта преданность и увлеченность Глеба его жизнью связана с тем, что друг питает к нему далеко не дружеские чувства. Понимал, ощущал, но упорно подыгрывал, делая вид, что верит в это лживое «мы ж друзья», призываемое всякий раз, чтобы объяснить необъяснимое сочувствие, отзывчивость и где-то даже одержимость проблемами Марата. — Феликс звонил, — начал Глеб, докурив. — Пошли, собрались уже все. — Я так понимаю, все, кроме Феликса, — усмехнулся Марат, снимая пальто на ресепшене. — Он обижен, кто как не ты должен это понимать. — Он обижен на меня, не на всех, поэтому игнорировать традиционные пятничные посиделки глупо. Или все идет к тому, что кому-то из нас придется выйти из круга? — Не неси бред. — А что, со временем все станут испытывать неприкрытую неловкость и неудобство в нашем присутствии, потому что этот придурок сам растрепал все скабрезности. Как итог, вы начнете собираться в тайне… от меня. Или все же от Феликса? Ну, кого ты выберешь, Глебушка? — Глупые вопросы, я всегда на твоей стороне, мы ж друзья, — Глеб преданно улыбнулся. Марат улыбнулся в ответ, но совсем по другому поводу. — Ты-то понятно, а парни, как думаешь, кого молодежь предпочтет оставить: меня — стареющего, угрюмого одиночку или свежего, успешного и, что наиболее важно, открытого для «чистых чувств» привлекательного ровесника? — Стареющего? Гонишь, что ли? Или на комплимент нарываешься? — Мне скоро двадцать девять, потом тридцатник, для гея это критический возраст, тебе ли не знать. Тем более для одинокого. — Тебе ли не знать, Маратик, что любой из наших предпочтет видеть рядом с собой в качестве партнера по всем параметрам такого, как ты, а не юного мальчика, пусть и с дивной, неувядающей кожей, но у которого в поле ветер, в жопе дым. — Неужели настало время, когда меня возвели в ранг завидных женихов Санкт-Петербурга, — нарочито манерно произнес Марат, прекрасно понимая, что, говоря за всех и гипотетически, Глеб высказал сугубо личное мнение. — Мама бы тобой гордилась. Они шли вдоль столиков, пробираясь к своей зоне, но сознательно не торопясь, увлеченные затронутой темой. — С этим можно долго спорить. — Да я тоже несерьезно. Ты только одно скажи: что в Феликсе не так? Красивый, молодой, преуспевающий в бизнесе, готовый к серьезным отношениям с тобой. Да половина наших знакомых убьет за такого. Тебе секс с ним не понравился? — В том-то и дело — не случилось у нас с ним тогда никакого секса. Не хочу я его, не получилось, хоть разложил уже, но… Вспоминать тошно, отвали. — Теперь все понятно: и его стыдливое исчезновение, и нежелание говорить… правду. А парень страдает всего лишь потому, что незацепинской породы. — Я тебя умоляю. Ты опять? — Не опять, а снова. Он другой, в нем нет так любимой тобою блядской раскрепощенности, поэтому ты его и отшил. — В Дане тоже не было блядской раскрепощенности. — Даня был невинным маленьким мальчиком, которого ты хотел всему научить. Отцовский инстинкт… ну, ты понимаешь. Инцестность — у тебя тяга к такому роду зависимости. — По твоим словам, у меня только крайности. Либо блядь, либо сын? — Получается так. Нормальные, здравомыслящие парни, крепко стоящие на ногах, которые могут стать равноправными партнерами по жизни, тебя априори не интересуют, скажу больше, у тебя на них даже не встает. — Ну, давай, жги до конца, обрисуй, так сказать, «профиль убийцы». — Тебе нужно вечно кого-то спасать, учить, направлять, поэтому ты западаешь на слабых, неполноценных, проблемных парней, которых никогда, заметь, никогда, как бы ни любил, не будешь считать равными себе. — От твоих рассуждений захотелось нажраться. — Что мешает? — Принцип. Они, наконец, сели за стол. Поздоровавшись со всеми, Марат вник в общую непринужденную атмосферу, на автопилоте обдумывая слова друга. Глеб был прав на все сто, Марат уже давно уяснил и смирился с тем, что в парнях его привлекает виктимность, только вот он еще и решил, что спасителем больше ни для кого не станет. Хватит, наспасался вдоволь, пусть теперь поработают для него. *** Музыка стала громче, что говорило об очередном выходе. Марат и растягивающие кальян друзья лениво поглядывали на сцену, не прекращая разговора, пока двое танцовщиков исполняли трюки на пилоне. — На работе завал, — сказал Глеб, — ленивые уроды ни черта без меня не могут. Вышел из отпуска, а там все как было, так и осталось, подготовка к кастингам совмещается с налоговой проверкой — я на девятом кругу ада, ей-богу. — Новое шоу? — Да, новый проект у нас на канале, по прогнозам прибыльный, только теперь работы невпроворот. — Ну, а ты чего паришься, начальник, пусть другие разруливают. — «Чего паришься»? Бабки распределить надо грамотно, все финансирование на мне. — Шоу-бизнес не такая уж веселая вещь. — Фрик-шоу больше подходит для этого цирка. — Полноценный отпуск — роскошь для нормального босса, и тебе давно пора это знать, — подытожил Марат, не отрывая взгляда от сцены. Его заинтересовал танцовщик, уверенно выполняющий трюки на пилоне и совсем неуверенный по части стриптиза. Вообще в нем была какая-то особая, грациозная выправка, и все эти обтягивающие шмотки и блестки так противоестественно на нем смотрелись. Марату казалось, что балетный класс и пуанты подошли бы ему куда больше, чем вся эта пошлая мишура, но вертелся он на шесте с такой завораживающей легкостью, что нельзя было оторвать глаз. —Эй, Рунаев, ты слушаешь, вообще? — окликом Глеб попытался переключить на себя внимание друга, но вальяжный Марат не особо хотел вникать в суть разговора надоевших и суетных друзей, куда больше его интересовало представление на сцене, а в частности то, насколько глубоким окажется стриптиз. Больше, чем едва уловимая неловкость в откровенных движениях танцовщика, Марату нравилось то, как парень преодолевает себя, как - после небольших заминок - все же раздевается, медленнее, чем того предполагает музыка. Ну и, конечно, Марату нравилось то, что он видел под одеждой — тонкое, гибкое, рельефное тело. — Думаешь, настоящие волосы? — ответил он вопросом на вопрос. — Что? — Глеб, очевидно, не понял сути. Ткнув кальянной трубкой в сторону сцены, Марат повторил: — Волосы настоящие или шиньон? Друг проследил взглядом за направлением жеста и понимающе, но грустно улыбнулся: — Всё понятно. Кастинг на роль новой жертвы пройден. Лукавая улыбка искривила губы, обнажая белоснежные клыки — Марат даже не пытался ничего отрицать. — Так что по поводу натуральности образа? — Светлые волосы понравившегося танцовщика были уложены в конский хвост, концы которого спускались чуть ниже плеч. Марат находил это хоть и красивым, но все же чересчур даже для гея. — Выглядит натурально и немного по-бабски, если честно, — наконец высказал мнение Глеб. — Но что-то в этом есть, — он уже представлял, как накручивает на предплечье эти светлые, гладкие волосы. — Короче, ты не с нами, как я понял? — подытожил друг. — А вы куда-то собрались? — Марат обвел взглядом присутствующих, компания состояла еще из четырех молодых мужчин — Гоши, Матвея, Андрея и Жени, — ни один из которых по разным причинам не соответствовал утонченному вкусу Марата, этот факт раз и навсегда определил их локацию в непреодолимой френдзоне. — У друга Гошика сегодня день рождения, в «Голубой устрице» празднуют, вот, думаем, туда перекочевать. — Решайте сами. — Ты остаешься? Возникла потребность в более близком знакомстве, — понимающе-раздраженно Глеб кивнул в сторону сцены. Черные глаза нехорошо блеснули: — Определенно… Мне определенно нужен приват.