***
– Не переживайте, это всего лишь небольшой ушиб, ни сотрясения, ни перелома, ни смещения нет. У тебя крепкий нос, боец, – очаровательно улыбнулась женщина-доктор и подмигнула то ли бледному как смерть Кюхёну, то ли не менее бледному, не находящему себе места от беспокойства и испытывающему странное чувство дежавю Хёкджэ, которому ох как не нравились эти ежедневные визиты в приемное отделение скорой помощи. – Но почему тогда было так много крови? – недовольно нахмурился Хёкджэ, который, подбежав к Кюхёну, первые пару секунд, пока тот не зашевелился, уже было подумал, что он разбился насмерть, ведь лужа крови… была просто-таки фантастически огромной, и даже когда подбежавший Донхэ зажал уже севшему Кюхёну нос белоснежным носовым платком, то тот промок слишком быстро, как и платок Хёкджэ и целая пачка салфеток, поданная им сердобольной старушкой, да даже в машине, когда они везли недовольно насупившегося Кюхёна, прижимающего к носу целый ком из салфеток, в больницу, кровь из разбитого носа и губы все продолжала и продолжала сочиться, нервируя и без того находящегося на грани Хёкджэ. – Порезы на лице всегда сильно кровоточат, не переживайте. Я выпишу вам антисептическую мазь, которой нужно будет обрабатывать все ссадины два раза в день, а также назначу дату повторного визита через три дня, на 22 декабря, тогда мы проведем повторный осмотр и на всякий случай повторим все снимки, но я более чем уверена, что все будет лучше, чем просто отлично, – снова широко улыбнулась женщина и, ловко обработав ссадины на губе и носу, приклеила Кюхёну на нос пластырь со Спайдерменом, а затем вручила мужественно вытерпевшему все неприятные процедуры и даже ни разу не поморщившемуся (что уж говорить про хныканье и плач, которые Кюхён считал совсем не подходящим занятием для настоящих мужчин) мальчику разноцветный леденец на палочке, и еще один – для его сестры, которая с нетерпением ждала своего брата в приемном покое вместе с бледным и непривычно тихим и неулыбчивым нянем, которому Хёкджэ уже успел высказать абсолютно все, что он думает о нем самом и его безумных идеях, приводящих к столь печальным последствиям. Хёкджэ был настолько зол и испуган в тот момент, что совершенно не контролировал себя и умудрился наговорить Донхэ очень много лишних слов в слишком грубой форме, едва не доведя мальчишку, глаза которого и так были на мокром месте, до слез и сказав нечто такое, что Донхэ никак не мог проигнорировать. «Чтобы завтра и духу твоего не было в нашем доме». И, кажется, мистер Ли, хоть он и был очень зол и расстроен, был вполне серьезен в этом своем желании, и… Донхэ просто не мог не выполнить его, ведь, как ни крути, он работал на мистера Ли, его главной обязанностью было присматривать за Кюхёном и Молли, и он с ней, увы, не справился, так что… как бы ни не хотелось Донхэ признавать это, но... он должен был подчиниться желанию мистера Ли и покинуть его дом, признав свое окончательное и бесповоротное поражение по всем фронтам и в который раз подтвердив свой статус самого невезучего неудачника среди всех эльфов. А может, и вообще на этой планете. Именно поэтому непривычно тихий, задумчивый и серьезный даже для самого себя Донхэ, после того как они вернулись домой из больницы, поужинали и он уложил Молли и Кюхёна спать, не забыв рассказать им еще одну чудесную сказку перед сном, поцеловать их в последний раз и про себя попрощаться с этими пусть и немного вредными, но все же до невозможности очаровательными детьми, а затем наложить на всякий случай на них два простых, но очень приятных заговора на удачливость и хорошее настроение, поспешил в свою комнату, чтобы собрать вещи и покинуть этот дом до рассвета. Тихо и молча. Без лишних прощаний и драм. Хотя… вряд ли хоть кто-то в этом доме не будет рад его уходу. Кюхён и Молли будут счастливы, что им наконец-то удалось избавиться от ненавистной няньки, а мистер Ли – резко уменьшившемуся количеству его проблем. Донхэ даже ничуть не удивится, если он прямо завтра выбросит елку и все украшения из дому, ведь зачем исполнять желания того, кто тебе уже не нужен и кого ты уволил? Сердце Донхэ болезненно сжалось. И дело было вовсе не в заваленной практике и в том, что он в который раз всех подведет, и даже не в том, что ему удалось влюбиться в того, кто едва ли не ненавидит его, и что любовь всей его жизни оказалась невзаимной и никому не нужной, кроме него самого, а в том… в том, что сама мысль, чтобы уйти из этого дома, от мистера Ли, Кюхёна и Молли, была словно противоестественна для самого его существа. Но кого в этом доме могли волновать такие мелочи, как мнение Донхэ? Поэтому… наверное, ему и правда стоило уйти. А еще лучше – отказаться от этой практики еще до ее начала и добровольно покинуть стены Академии, ведь, кажется, все это действительно не его. Какой-то он неправильный рождественский эльф, да как будто вообще не эльф! Таким, как он, не место на Северном полюсе, да, кажется, и вообще нигде на этой планете! И как все-таки хорошо, что у него столько братьев и сестер, компенсирующих своими талантами все то разочарование, что Донхэ доставлял своим родителям. И вообще всем вокруг. Если бы в этом мире существовала раса ходячих несчастий, то Донхэ с гордостью мог бы причислить себя к ним, причем в самых первых рядах, но… все, что ему оставалось, – до боли закусив губу и умоляя себя позорно не разрыдаться прямо здесь, сноровисто собирать вещи в рюкзак и сумку, с которыми он и пришел две с лишним недели назад в этом дом. Ненадолго, как оказалось. Ох, как будут злорадствовать его однокурсники и ректор Ким, который в очередной раз с тоскливым вздохом закатит глаза, а затем наградит Донхэ чересчур красноречивым взглядом, ясно давая понять, что он и не ожидал от него ничего другого, а затем с усмешкой вручит ему магически заверенную копию приказа об исключении и, конечно же, с удовольствием развесит такие же на информационных досках по всей Академии и во всех мастерских, чтобы каждый эльф на Северном полюсе был в курсе полнейшей профнепригодности Ли Донхэ по всем направлениям, кроме разве что рудников, но Донхэ не сомневался, что даже там ему вряд ли удастся долго продержаться. И дело было вовсе не в его магии, которая благодаря, видно, совсем не случайно появившейся в его рюкзаке тетради стала немного подчиняться ему, а, кажется, в нем самом – его непроходимой глупости, нелепости и врожденной невезучести. Тяжело вздохнув, Донхэ осторожно положил тетрадь поверх всех своих немногочисленных вещей и собирался уже было застегнуть молнию, но его отвлек тихий недовольный голос мистера Ли, раздавшийся со стороны дверей: – И что это ты делаешь? – Зашедший извиниться за свою резкость Хёкджэ изумленно посмотрел на старательно собирающего вещи мальчишку, который наградил его таким затравленным взглядом, словно Хёкджэ как минимум собирался ударить его. – Я-я-я? – дрожащим голосом переспросил Донхэ так, словно в этой комнате был еще кто-то. – Я… с-с-собираю вещи. В-в-вы же сказали, чтобы н-н-ноги моей больше не было в вашем доме, вот я и… – чтобы не расплакаться прямо здесь и сейчас, наигранно нахмурился Донхэ, даже не пытаясь смотреть на мистера Ли и искренне надеясь, что ему все-таки удастся сдержать так и рвущиеся наружу слезы. – Эх, Донхэ-Донхэ… – тяжело вздохнул Хёкджэ и зачем-то сделал два шага навстречу к выглядящему таким несчастным сейчас мальчишке, оказываясь с ним практически нос к носу. – Кому-то уже пора бы привыкнуть к тому, что я… я… иногда могу перегнуть палку… И сегодня днем… Я просто был зол и испуган и… Я не должен был говорить тебе… всего этого… Это было слишком, но я, кажется, немного переволновался и совсем не контролировал себя в тот момент… – немного неловко начал Хёкджэ, мысленно проклиная себя за внезапно накатившей на него приступ косноязычия. И почему этого не случилось с ним сегодня днем, когда по-хорошему ему просто следовало заткнуться и перестать говорить гадости, ведь он же прекрасно понимал, что в падении Кюхёна нет ни малейшей вины Донхэ? Но его ярости и испугу нужно было выплеснуться, и они нашли на кого. Но зато сейчас, когда нужно было просто взять и извиниться за то, что он наговорил этому чудесному мальчишке днем, все нужные слова словно по мановению волшебной палочки улетучились из его головы, а язык совершенно отказывался ворочаться, а уж когда Донхэ поднял на него свои гипнотические, полные слез и совершенно детской обиды глаза, то в голове Хёкджэ не осталось абсолютно ничего, разве что одно совершенно ненормальное желание, внезапно ставшее настолько оглушительным и сильным, что Хёкджэ… он просто не мог не поддаться ему, и все, что мужчине оставалось сделать, – резко наклониться к испуганно смотрящему на него мальчишке и накрыть его губы своими. И… кажется, это было самое лучшее и значимое извинение из всех, что он мог сейчас принести.Глава 37
21 декабря 2016 г. в 22:02
– Так, давай еще немного, вот так вот, еще чуть-чуть, и… Молодец! Вот, видишь, ты уже можешь ехать сам! – довольно улыбнулся Донхэ, глядя на наконец-то начавшего улыбаться Кюхёна, который сегодня впервые в жизни катался на коньках, в отличие от своей сестры, целых три месяца проходившей в секцию по фигурному катанию и теперь с гордостью демонстрирующей дяде Хёкки, Донхэ и своему обиженно насупившемуся брату свои умения. – Самое главное – держи равновесие и не бойся, и все будет хорошо! – проследив за снова помрачневшим взглядом Кюхёна, поспешил подбодрить своего юного ученика Донхэ и, чтобы хоть как-то отвлечь его от сестры, скомандовал: – Так, сейчас я отъеду на пару шагов, а ты попробуешь сам доехать до меня, хорошо? – вопросительно посмотрел на Кюхёна эльф и, получив в ответ утвердительный кивок, отъехал от мальчика на десяток шагов, позволяя Кюхёну пусть и немного неловко и медленно, но все же добраться до себя.
– Вот видишь, не так уж и сложно, да? – Донхэ с улыбкой посмотрел на Кюхёна и отъехал от него еще на десяток шагов, снова позволяя постепенно перестающему хмуриться мальчику добраться до себя, а потом еще и еще. И уже буквально спустя полчаса улыбающийся во весь рот Кюхён – пока еще аккуратно и медленно, но вполне себе самостоятельно – обкатывал свой первый в жизни каток.
– У тебя, оказывается, еще есть и педагогический талант? – тихий насмешливый голос Хёкджэ, раздавший у Донхэ прямо над ухом, заставил юного эльфа, с гордостью наблюдающего за результатами своих стараний, вздрогнуть и резко обернуться к раскрасневшемуся и запыхавшемуся после догонялок на коньках с Молли мужчине, который очень и очень долго и упорно отказывался от такого позднего похода на каток, умудрившись перепробовать, казалось бы, все отговорки, начиная от постельного режима Донхэ (который, признаться, выглядел сегодня просто-таки непозволительно здорово и хорошо) и заканчивая тем, что Кюхёну и Молли после школы нужно будет делать домашние задания, вот только… вот только Донхэ, как всегда, был совершенно непреклонен. И сейчас, глядя на счастливых двойняшек, нарезающих круги по катку, Хёкджэ был благодарен ему за это. За еще один подаренный бесценный момент семейного единения, которые теперь случались у них так редко.
– Возможно, чуть-чуть, – немного смущенно улыбнулся Донхэ, на самом деле не совсем понимающий, как это – не уметь кататься на коньках, ведь он сам, как и любой рождественский эльф, умел кататься едва ли не с самого рождения, и для него это было столь же естественно, как… ходить и дышать? Хотя… ходить по тому зеркально-ледяному полю, в которое обычно превращалась большая часть дорог и дорожек на Северном полюсе… Ну уж нет, кататься на коньках зимой было значительно проще. Ну или на лыжах, но те были слишком громоздкими, чтобы потом носить их с собой целый день, поэтому большая часть эльфов все равно предпочитали коньки. Ах, какие же красивые коньки ему в прошлом году подарила сестра! Замшевые, темно-синего цвета, с тонко вышитым серебристым узором, так красиво мерцающим и светящимся по ночам и вечерам, – не чета этим жалким человеческим подобиям, что сейчас красовались на ногах Донхэ и которые вполне могли довести особо помешанных на моде эльфов до состояния антиэстетической комы.
– Не преуменьшай своих заслуг, – насмешливо хмыкнул себе под нос Хёкджэ и уже собирался предложить мальчишке сделать круг по катку вместе, когда его взгляд словно магнитом притянуло к Кюхёну, который, умудрившись запнуться о собственный конек, пару раз нелепо взмахнул руками и, так и не сумев удержать равновесия, неторопливо, словно в замедленной съемке, рухнул на лед. Лицом вниз. Заставляя Хёкджэ, мгновенно забывшего обо всем на свете, задохнуться от ужаса и уже в следующее мгновение рвануть к лежащему на льду и не шевелящемуся племяннику, под лицом которого медленно расплывалась теплая, липкая, отвратительно пахнущая лужа крови, запах которой мгновенно пропитал все вокруг своим жутким солоноватым ароматом с металлическим привкусом… И Хёкджэ уже прекрасно знал, КОГО стоит винить в случившемся. И это был вовсе не Кюхён, и не он сам, а тот, в чью дурную голову пришла эта совершенно идиотская идея – вытащить их на каток и попытаться научить кататься того, кто еще ни разу в своей жизни не стоял на коньках. Да, кажется, далеко не все идеи Донхэ хороши, как это может показаться на первый взгляд.