But, if you send for me, you know I'll come And if you call for me, you know I'll run I'll run to you, I'll run to you I'll run, run, run I'll come to you, I'll come to you I'll come, come, come Lana Del Rey «Old Money»
Не сказать, что это расстраивало, но... Курту Хаммелу казалось странным чувствовать нечто подобное. Его жизнь – переплетение цветных нитей-линий, бережно им собранных и скрученных в особенную, необходимую последовательность – теперь представлялась лишь хаотичным, непрерывающимся движением рук его брата-близнеца. Карсон Хаммел – а точнее его руки – прямо сейчас в нескольких метрах от Курта составил необходимую ему самому последовательность – джебы* поочередно с панчами**, примерно 4/1 (конечно, ведь Карсон левша, - успел подумать Курт) – которая нравилась, пожалуй, лишь ему... Курт не приемлет насилия. Курт против насилия. Курт скажет ему об этом позже, ну а пока... Руки Карсона не чувствовали боли, его тело было напряжено. За последние месяцы он к этому привык. Действительно привык. И теперь, когда выпала возможность блистать, он блистал... Его кожа буквально светилась от вспышек адреналина, гнева, ярости и ненависти, с какими он вдавливал тело соперника в асфальт школьной парковки. Еще пару минут назад его мысли занимал лишь расчет внутренних сил реакций. Иными словами, Карсон знал, что удар левым кулаком оказывался сильнее, если он сопровождался отведением правого кулака к тазу. Четыре часа дня, грозовые облака и обещание быть на парковке еще десять минут назад – все, что помнил Курт, когда на его плечах грубо сомкнулись руки, образовав кольцо. Кажется, он даже успел выдохнуть, прежде чем спина соприкоснулась со стенками мусорных баков. За этим незапланированным приземлением у зеленых школьных контейнеров последовал болезненный хруст, и Курт не знал, что было ему причиной. Кажется, все его кости были целы, однако... внутри, словно по щелчку, что-то сломалось. Его обещание теперь валялось в нескольких метрах от него, как и куртка, медленно намокая под тяжелыми каплями набирающего силу дождя. Ремень от сумки впился в плечо, а чехол со скрипкой был выброшен дальше, за забор... Он не видел лиц, не хотел видеть. Ему ведь и не позволено было смотреть. Все, что ему действительно удалось разглядеть – это обувь. На одном из них были кроссовки, на другой – фиолетовые туфли. - Нам плевать на твоего брата, Хаммел-2, но ты нам не нравишься, - говорит женский голос. - Ты такой педик, что нам противно даже смотреть в твою сторону, - вторит ей мужской голос. - А не смотреть как-то не получается, особенно после того, как ты, Хаммел-2, смотрел на нас, как на дерьмо всю неделю, - продолжает девушка. Угрожает она так же, как и поет. Растягивает гласные, улыбается, пробует свою удачу на вкус. - А теперь сам в дерьме оказался, калам-п-ур, - хохочет парень, и это выглядит так нелепо, когда он делает ошибку в произношении этого слова... Ну а потом он закрыл глаза, услышав смех. А потом он поднял руки, стараясь защититься от их слов, словно они были ощутимы. Как будто его снова и снова бросали к этим контейнерам, снова и снова охаживали толчками и вспышками контролируемого (именно контролируемого) гнева, выход которому – он сам. Как будто он снова смог бы им противостоять. Кажется, когда Карсона не было рядом, все казалось неправильным, даже их удары какими-то неправильными казались. Возможно, Курт просто слишком привык к комфорту, который ощущал, находясь под защитой брата... - А ты прогибаем, Хаммел-2, - голос парня оглушил, словно молния. Курт увидел сразу все, а затем – ничего. Яркая вспышка боли, принесшая тишину. Яркая вспышка боли, ослепившая... не его. Угроза пытается исчезнуть. Угроза пытается спрятаться, скрыть свое лицо. Выставляет руки перед собой, пытаясь защититься или хотя бы спасти отдельные участки лица. Но от света не спрятаться. От света никуда не деться. Карсон – это свет. И Курт позволяет этому свету заполнить себя до краев, словно водой, набранной в сосуд. Как и много раз до этого, сосуд наполнен, только вот теперь все выходит за рамки. Карсон бьет, сосуд сжимается. Карсон поднимает голову, подставляя лицо под дождь, позволяя ему омыть себя, а намокшим волосам упасть на лоб. Пальцы Карсона играют на шее Ноэ Пакермана, словно по инструменту, бегают вверх-вниз, обнаруживая пульс и довольствуясь заданным ритмом. Сосуд сжимается. Удар-удар-удар-удар-удар. Куинн Фабре так и не сдвинулась с места. Кажется, ее туфлям не нравятся образующиеся повсюду лужи. Да и... на Ноэ ей плевать. Ей на всех плевать. Удар-удар-удар-удар. Курт испуган, опустошен и заворожен. Не то чтобы такого не происходило до этого, но... Что-то внутри него надломилось. Что-то внутри него хрустнуло, когда он следил за дракой. И Курту сейчас как никогда нужен был Карсон, а Карсону – Курт. Удар-удар-удар. Встать с места и дойти. Постараться не упасть. Удар-удар. Пальцам Карсона нравится их инструмент. Играть на нем в тишине не совсем интересно. А она близко – подкрадывается и скребет когтями рядом с Ноэ, словно кошка. Удар. Сосуд лопается. Свет вырывается наружу. Свет поглощает, ласкает и греет. Карсон чувствует Курта всем телом – они, прижатые друг к другу, сидят на мокром асфальте, а освобожденный Ноэ пытается собрать себя по кусочкам около них. Кажется, Куинн даже делает шаг в его сторону, а затем они просто... исчезают. Испаряются, словно пар. Словно капли. Карсон дрожит в руках Курта, но это ничего. Руки Карсона в крови, но Курт накрывает их своими, позволяя ему дернуться и тут же замереть, позволяя им расслабиться. Довериться. Ощутить тепло. Курт едва улыбается, когда грудью прижимается к спине брата, чувствуя его напряжение, ненависть и боль. Словно волны, проходящие сквозь его собственное тело. - П-пойдем домой? Курт сам немного дрожит. Голова у него кружится то ли от дождя, то ли от случившегося, то ли от позиции, в которой они замерли. Курт утыкается носом между лопаток Карсона, в сердцевину предплечий, целует сквозь рубашку. Его руки замирают на его талии, и он позволяет брату довериться. Позволяет себе протянуть руки и взять это доверие, бережно и осторожно, словно стеклянный шар. Или вазу. Или фарфор. Нечто небольшое, хрупкое и звонкое, словно дразнящее невысказанным: ты сможешь меня нести? Курт незаметно кивает в пустоту. В этот момент все кажется таким правильным, что он буквально силой заставляет свое тело подняться. Спина все еще болит. Но это ничего. Это едва ощутимо, когда Карсон встает следом, вопросительно глядя на брата. Вместо синего ободка, в этих глазах Курт видит лишь черный туман, смешавший цвет, забравший его. И искры. Целые снопы искр, направленных на него, проходящих в пространстве между их телами... Он ныряет в этот туман, теряясь. - Пойдем домой, Карсон.***
Руки Курта ложатся на колени Карсона, и пальцы немного сжимаются, разводя ноги брата в сторону, чтобы казаться ближе. Чтобы было удобней, он располагается прямо между ними. Лишь на секунду задерживая прикосновение, лишь на секунду позволяя себе вывести линию по синей ткани джинсов, едва ли касаясь его бедра. Словно спрашивая разрешение на близость. Словно удостоверившись в правильности своих действий. Карсон едва заметно кивает, когда лицо Курта становится ближе к его собственному. Рука Карсона против его воли двинулась вперед, выводя линию подбородка брата, а затем ниже – по шее, к линии кожи за расстегнутыми пуговицами рубашки. Туда, где тоже были синяки. Пальцы едва ощутимо надавили в середину пересеченных ключиц, ощутив сбившийся пульс. Карсон бы хотел играть на этой шее, только не как с Ноэ, только не так, как час назад. С Куртом все было бы по-другому. Удивительный инструмент – человеческое тело... Карсон: Я двинулся, позволил руке касаться. Пальцы погрузились в ткань, поймали тишину, напряжение и... насмешку? Кожа горела, ребра предательски скрипели, раздвигаясь под давлением сердца. Напряжение угрожало добраться до старых ран. Кажется, движение ткани я принял за смех, а затем моего уха коснулись губы. Я дрогнул, оказываясь под такого рода... атакой? Позволяя себе тонуть, раствориться, чувствовать. Оказываясь смущенным от такого рода... отношения? Заботы? Едва слышное: «я скучал», и я повернулся, хватаясь за воздух, слабо выдыхая свое «тоже» и губами прося еще, но... Курта рядом уже не было. Его губы исчезли, сменившись пальцами, коснувшихся щек. А затем легким жжением ссадин, оставленных Ноэ. А затем неоднозначным движением пальцев, выводящих круги и втирающих мазь. Комфортом и новым теплым чувством, заполнившим до краев. Возможно, благодарностью за участие? Признательностью? Пусть это не кончается. Что бы это ни было, пусть это не кончается... - Ты не должен был влезать, ты знаешь об этом? – едва выдыхает Курт, пока его пальцы переходят на шею Карсона, находя небольшую царапину, - а если бы пришли другие, а если бы ты... – он на секунду останавливается, проглатывая исключительный страх и болезненное чувство, которые просятся под кожу и словно поджигают ее изнутри. Лицо Курта и его шея пылают, когда его голос становится все выше и выше от волнения: - если бы ты пострадал еще сильнее, чем... - Но никто не пришел, и я не пострадал. А эти царапины заживут. Послушай, Курт, - Карсон перехватывает его руку, слегка сжимая и переплетая их пальцы, не позволяя ему оставить его шею, - я всегда буду защищать тебя. Не важно, от кого или от чего, не важно, насколько пострадают от этого мои руки, мне не будет больно, пока ты будешь вот так продолжать заботиться обо мне, - он улыбается, поддразнивая брата, хотя чувствует, как к его лицу приливает краска. В глазах Курта, которые тот мгновенно обращает на него, кажется, разливается понимание. - Мне нравится заботиться о тебе, Карсон, - он старается не обращать внимание на то, как в животе от жеста брата образуется вакуум, образуется легкость, которая, кажется, вот-вот перевернет всю их комнату вверх дном. И его самого перевернет, - то, как ты защищаешь меня... Иногда я даже забываю, что из нас старший – я, - ухмыляется Курт, освобождая руку и большим пальцем правой руки едва нажимая на царапину, нанося крем и втирая его. - Три минуты, не такая уж большая разница, - хмыкает Карсон и тянет край футболки в сторону, предоставляя больше свободного места, пока Курт касается очередной ссадины. На мгновение Карсону даже жаль, что он так легко отделался. Руки брата легко касаются ран, выдавая его тревогу и нежелание навредить. Но ему не больно. Только не сейчас. Не с ним. Карсон замирает, когда Курт наклоняется вперед, сокращая расстояние до его шеи, и легко дует на участок, все еще влажный от крема. Ему вдруг становится жарко в комнате с закрытыми окнами, а легкие начинают гореть. Тепло перекидывается выше, на шею, и ниже, к животу, сводя мышцы. - И все же, - произносит Курт, оглядывая шею и лицо Карсона, останавливая взгляд на его губах (возможно, ему просто кажется), заглядывая в глаза, - кажется, на этот раз обошлось. Жить будешь. - Курт, - говорит тот, замирая, поглощенный этим взглядом, - давно это продолжается?.. – тишина, - Курт?.. – произносит он снова, не получив ответа. - Пару недель, возможно, - лицо Курта мрачнеет, и Карсон понимает, что он врет. - Ты врешь, - озвучивает он свои мысли, хмурясь. - Вру, - тихо соглашается Курт, понимая, что спорить с братом бесполезно. Ему хочется поскорее обойти эту тему, однако... Они слишком долго вместе (всю жизнь!), они слишком тонко чувствуют друг друга, они близнецы. Возможно, это та самая связь, о которой все так, не переставая, говорят... Эта связь не теряется даже за эти два месяца, когда возможность видеться есть лишь на выходных и по праздникам. Эта связь, кажется, даже крепнет, когда Карсон в середине сентября говорит о каком-то Себастиане Смайте, которого он встречает в Далтоне. Тогда Курт еще не знает, что это имя будет долго преследовать их. Тогда Курт еще не думает о новом и непонятном чувстве, которое заполняет его до краев, стоит ему услышать имя Себастиана. Ну а сейчас... он поднимает руку и пальцем надавливает между бровями брата, как раз туда, где пролегла складка, - не хмурься. - Ага, - едва выдавливает из себя Карсон, концентрируя все свое внимание на теплых глазах Курта, стараясь найти там что-то, ту же усмешку. Но все, что он чувствует – любовь и заботу, словно волны света, наполняющие его тело от кончиков пальцев – и дальше. Только сейчас он понимает, что пальцы другой его руки все еще бегают по шее Курта вверх и вниз, задавая его пульсу учащенный ритм. И Карсон не совсем уверен, что хочет прекращать это чувствовать, однако... – думаю, мы можем лечь спать. Я немного устал после поезда и этого... – он запинается, понимая, что сейчас не самое лучшее время обсуждать то, что случилось, - того, что было у школы. У нас будет весь завтрашний день и еще несколько, знаешь... прежде чем праздники кончатся, - Курт согласно кивает, поднимаясь со своего места. - Ладно, тогда я первый в душ, ты... Ты не против? – Курт мысленно ругает себя за то, что не подумал об этом раньше. Карсон провел в поезде часа три, если не больше. А затем сразу поехал за ним. Конечно, у него не было времени на отдых. - Нет, - хрипит Карсон и откашливается, прежде чем уже уверенней повторить, прерывая мысли брата: - не против. Когда в ванной включается вода, он подходит к окну, распахивая шторы насыщенного красного цвета из плотной и немного грубоватой ткани. Ряды однотипных домов тянутся в обе стороны и кажутся разноцветными квадратными лоскутками старого одеяла. Под таким одеялом трудно дышать. В таком одеяле возможно потеряться. Карсон поворачивает ручку, распахивая окно и позволяя себе пропитаться холодным воздухом и сумерками западной Лаймы. Позволяя этому одеялу коснуться его. Позволяя себе вспомнить детство, Элизабет, отца и Курта (особенно Курта). Каким все было до того, как... Ну... жизнь решила вместо матери предоставить их семье урну с прахом. Казалось, все изменилось именно в день похорон. Потеря ощущалась не так сильно, когда врач сообщил им точное время смерти, ну а потом... Потом Карсон понял, что у них с Куртом остались лишь они. Отец? Он... переживал горе своими способами. Тетя? Родная сестра Элизабет, которая согласилась присматривать за одним из близнецов, позволяя выбрать школу в ее городе на свое усмотрение. - Я оплачу обучение и дополнительные кружки, один из вас сможет занять гостевую спальню в моем доме, которая сейчас пустует. Но на большее не рассчитывайте, - произнесла она, окинув взглядом его и Курта после того, как их мать кремировали, и они все вернулись домой на поминальный обед. Берт в ответ на это лишь махнул рукой, исчезая на втором этаже, в теперь уже своей спальне. На обед он так и не спустился. Карсон помнил, как несколько месяцев назад они с Куртом сидели в этой же комнате, пытаясь решить, кто из них поедет в Вестервиль. Далтон, который их тетя выбрала, предлагал неплохую учебную программу с углубленным изучением исторических текстов, литературы и точных наук (на собственное усмотрение учеников, каждый из которых выбирал свою направленность). Также, у каждого была возможность пройти прослушивание в хоровой кружок или в кружок драматического искусства. Единственное, чего там не было – так это оркестра. Который, однако, был в МакКинли. Именно поэтому Курт тут же отказался, пытаясь убедить Карсона ехать. - Ты должен ехать, - с уверенностью произнес он тогда, положив руки ему на плечи и с силой сжав их, тем самым мотивируя брата не только словами, но и физическим контактом, - у них углубленная программа изучения предметов, высокий балл по которым тебе понадобится при поступлении в Колумбийский. А мне нужно остаться здесь, - с меньшим рвением продолжил он, кивая уже не так уверенно, как прежде, - если я хочу успешно пройти прослушивание в Джулиард. Мне нравится мой учитель по игре на скрипке, да и оркестр наш тоже неплох. Да и... я не уверен, что хочу уезжать из города раньше, чем запланировал. До нашего выпуска еще целых два года, Карсон, - как бы, между прочим, произнес Курт, слишком сильно кусая губу и тут же проводя языком по оставленной ранке, - я хочу, чтобы ты поехал. Тогда Карсон не знал, насколько тяжело будет Курту без него. Конечно, они созванивались каждый день и отправляли друг другу сообщения, но все это казалось не тем после... ну... шестнадцати лет, которые они провели вместе, и нескольких месяцев после смерти Элизабет, когда их отношения, казалось, вышли на новый уровень, а связь стала еще крепче. Он не был уверен, что это время подходило для таких перемен, однако... жизнь диктовала свои правила. В конце августа, скрепя сердце, он собрал вещи и сел на поезд до Вестервиля, запечатлев в памяти Курта, стоящего на перроне и машущего на прощанье с такой горькой и деланной улыбкой, что он действительно думал – его сердце разорвет. Казалось, тогда он возненавидел поезда. - Карсон, верно? – спросила Аннет, когда открыла двери своего дома перед ним, словно удостоверившись, что перед ней тот близнец, - если честно, я рада, что это ты. Я покажу тебе дом и твою комнату, - с этих слов начался его предпоследний год обучения перед выпуском. Далеко от дома. Далеко от Курта. Казалось, он снова полюбил поезда, когда наступили выходные и он смог вернуться в Лайму, чтобы провести два дня с человеком, к которому его, казалось, прямо-таки тянуло. Ожидал ли он теперь, вернувшись сюда снова, что обнаружит брата у мусорных баков? Что именно от Ноэ Пакермана, мальчишки-выскочки, с которым они с Куртом проучились год до этого, его брат будет прикрываться руками, словно от угрозы? Что Куинн Фабре, всегда тихая и неспособная проявлять лидерство, будет стоять там же, бездействуя и поощряя Пака ухмылками продолжать делать то, что он делал? И ожидал ли он увидеть Курта, чью спину с силой впечатали в железные стенки, лежащим у их ног так, словно он боялся даже смотреть, не то, чтобы пытаться защититься... Все выглядело так, будто это продолжалось очень и очень долгое время. Уж точно не пару недель, как сказал ему сам Курт. Все это заставило гневу вылиться в неконтролируемую, но далеко не беспорядочную атаку. Как оказалось, посещение спортзала и бойцовского клуба за эти два месяца было совсем не бесполезным занятием... Курт не принимал насилие в любом его проявлении, и Курт был слишком добр и мягок в этом плане. В то время как Карсон считал, что иногда именно удары способны решить проблему... - Ты слишком много думаешь, - произнес голос брата у его уха, опаляя его горячим дыханием и заставляя вздрогнуть. Курт усмехнулся, располагая руки на талии Карсона и прижимаясь к его спине так же, как и часы назад, у школы. С улыбкой отмечая, как снова расслабляется Карсон, позволяя ему касаться, доверительно располагая свои руки поверх его, - ты холодный, - выдыхает он куда-то в область шеи, позволяя себе оставить короткий поцелуй чуть ниже линии подбородка. - Курт, - осторожно начинает Карсон, но останавливается, стараясь выровнять сбившееся дыхание и не думать о том, насколько прикосновения брата приятны, - там, у школы... - Как я и сказал, - поет голос у его уха, от чего все тело пронизывает снопом искр, - ты слишком много думаешь. - Ты пахнешь ягодами, - сдается Карсон, а затем закрывает окно и разворачивается. Руки Курта до сих пор покоятся на его талии, и он оказывается зажатым между подоконником и братом. Но, кажется, они оба используют эту возможность, чтобы быть ближе. Карсон делает шаг вперед и оставляет невесомый поцелуй на щеке, тут же отступая. Улыбается, наблюдая за тем, как по лицу брата, а затем и ниже, по шее, распространяется краска. Губы он кусает, неосторожно вдыхая воздух, зажатый в пространстве между их телами, - мне нужно в душ. Курт кивает, опуская руки и отступая, позволяя брату отправиться в ванную. Включая воду, Карсон не знает, что Курт пальцами касается щеки, где только что были его губы, а затем его ладони оказываются на шее, и он дышит, дышит, дышит... стараясь успокоить внезапно заведенное сердце. Он ведь скучал. Не видел Карсона почти две недели. Все дело в этом. Ведь так?.. Избавляясь от одежды, Карсон думает, что Курт слишком долго подвергался нападкам. Карсон позволяет воде стекать по телу и стоит, упершись лбом в холодный кафель. Холод успокаивает. Холод помогает мыслям собраться. То, как брат цепляется за него, используя любую возможность, чтобы быть ближе... Карсон думает, что все дело в их связи. В комфорте. В безопасности, которую он ощущает, возможно, впервые с начала этого года. И Карсон хочет дарить ему это чувство. Карсон понимает, что пока существует необходимость возвращаться в Вестервиль, снова и снова, он этого не сможет сделать. И Карсон принимает решение, о котором пока не скажет Курту. Нет, он не позволит брату отговорить себя. Через два дня он сядет на поезд, а затем поговорит с Аннет, чтобы... перевестись обратно в МакКинли. Карсон понимает, что это единственное верное решение, когда спокойствие пропитывает каждую клеточку его тела. Он вытирает волосы полотенцем, улыбаясь самому себе в зеркало и оставляя их немного влажными, и надевает футболку и джинсовые шорты прежде, чем выйти из ванной. Он не ждет, что увидит Курта, сидящим на полу около открытого футляра со скрипкой в руках. Он не ждет, что увидит его слезы, пока не замечает... сломанный гриф и торчащие в разные стороны струны. - Курт?.. – спрашивает он, глядя то на брата, то на обломки, оставшиеся от музыкального инструмента. Курт поворачивает голову, прижимая сломанный гриф к груди, и всхлипывает. - Он... он сломал ее. Он... зачем? Он... – голос его дрожит, он обращает свои заплаканные глаза на Карсона, прекращая попытки объяснить. Этот взгляд просит (нет, кричит!) о помощи. И Карсон срывается с места, располагаясь рядом с братом. И Курт сжимается в его руках, кажется, уменьшаясь в разы. Словно желая спрятаться в руках брата. Словно желая в них исчезнуть. - Т-ш-ш, мы что-нибудь придумаем, я... я что-нибудь придумаю, - как мантра. Как обещание, поднятое с земли и прижатое к груди. Но Курт, кажется, верит. Курт, кажется, позволяет расслабиться. Карсон понимает, что у него единственное верное решение: два дня, сесть на поезд, поговорить с Аннет, вернуться в МакКинли, домой, к Курту. Дыхание брата выравнивается, и он засыпает в его руках, расслабляясь и отпуская себя. Сладкий запах Курта забивается в легкие и опускается на их дно, принося в мысли туман. Он отпускает свою боль, прислоняясь к Карсону. Сумерки западной Лаймы сменяет ночь.***
Курт просыпается снова глубокой ночью. Ему снится, что он играет, что в его руках скрипка. И при игре очередной гаммы на струне «Е» первый палец, переходя в третью позицию, проделывает это с едва слышимым glissando***. Курт хмурится, повторяя упражнение, но, кажется, когда первый палец твердо стоит на струне, он давит им с такой силой, что переход в следующую желаемую позицию вновь затрудняется. Курт шипит, не понимая, почему не может сыграть то, что отрабатывал неделями. Кажется, его пальцы совсем ему не принадлежат, когда начинают щипать струны с отвратительной силой. Инструмент перестает дышать, задыхаясь. Пальцы Курта движутся выше, вдоль по грифу, к более чистому и высокому звуку. Пальцы Курта создают звуки, спутывая и портя певчую фразу. Все кажется неправильным с переменой позиций... Большой палец является точкой опоры, Курт держит его посередине, там, где кончается шейка, близ ребер, когда его рука вдруг расслабляется, пальцы разжимаются, выпуская инструмент. На короткий миг он, кажется, повисает в воздухе, теряя дыхание и срываясь вниз. Курт не может сдвинуться с места, когда слышит хруст ломаемого грифа и скрежет земли о деревянную талию. Координация его подводит. Его подводят чувства, когда он распахивает глаза, обнаруживая темную комнату, где единственным источником света оказывается лунная полоска. Она бежит от окна и серебрится на его плече, пролегая дальше, к лицу брата. Он просыпается в объятиях Карсона, хотя... это скорее Карсон зажат в его руках. Курт помнит, что засыпали они не так, однако... он еще сильнее прижимается к брату, вслушиваясь в его равномерное и спокойное дыхание. Кажется, он на каком-то глубоком, подсознательном уровне старается вдыхать и выдыхать вслед за ним. Они не похожи. Карсон всегда защищает Курта физически. Карсон не брезгует сбивать до крови костяшки пальцев и получать ссадины. Хотя, до сегодняшнего дня, этот факт не волнует Курта так, словно важен контроль... А контроль важен, когда Карсон осознанно направляет свои удара, со знанием дела разбивая Ноэ лицо. Когда Карсон останавливается только для того, чтобы вдохнуть (не отпрянуть!), и затем с новой силой ныряет, теряясь в ослепляющей ненависти. Курт повторяет его дыхание, как будто они одно целое. Как будто старается вдохнуть в брата необходимое спокойствие, контроль... И, если у школы Карсон был способен начать драку, то здесь, ему был необходим Курт, чтобы избежать того эмоционального поля, которое способно было его поглотить. Курт не хотел, чтобы Карсон думал об этом слишком много. Курту просто нравилось держать брата так, словно от этого зависела его жизнь. А она, может, и зависела... он не знал. Курт только сильнее обвил руки вокруг его талии, лишь на секунду позволяя себе засмотреться. Карсон спал, и, казалось, его умиротворение, беззащитность и доверие - все это сейчас принадлежало Курту и только Курту. И он знал, что теплое чувство, заполнившее его до краев в тот момент, было любовью. Желанием чувствовать, сохранять и защищать. Они не были похожи, хотя их желание оберегать друг друга совпадало. И именно эта мысль заставила Курта наклониться и губами коснуться щеки брата... ведь так? Наблюдать за тем, как во сне дернулся его нос, и он пробормотал что-то непонятное, еще сильнее прижимаясь к источнику своего беспокойства. Лишь на мгновение, становясь источником счастья и улыбки самого Курта, позволяя их дыханию вновь восстановиться. Позволяя Курту уткнуться в сердцевину собственных предплечий и заснуть, теряясь в серебристой полоске света. Курт Хаммел любил ночь. Ночью казалось, что одеяло западной Лаймы может скрыть все.***
Кухня в их доме небольшая, но, кажется, становится еще меньше после смерти Элизабет. Стены словно сжимаются, когда Курт тянется за пакетом муки к одному из ящиков, да и грамотная планировка не совсем помогает образованию свободного места. Высыпая муку в пиалу и просеивая ее через ситечко, Курт, кажется, задыхается. Венчиком взбивая смесь, он слышит, как позади него Берт Хаммел садится за стол, открывая газету, и тянется за чашкой с кофе, заботливо поставленной туда Куртом минутами ранее. Тишина и напряжение пролегает между ними, и в какой-то момент Курт начинает думать, что это чувство, возможно, одностороннее... Он размешивает смесь, сбивая образующиеся комки, пока распределение муки не кажется равномерным и включает плиту, позволяя ей накалиться. Радио играет песни Адама Ламберта, и те фейерверки, которые обычно вызывает его голос, теперь, кажется, разбавляют накалившуюся атмосферу, раздвигая стены. Только вот Курт видит это неуместным. Курту все кажется правильным, когда он нажимает на кнопку, и в кухне повисает тишина. Пространство сжимается. Стены ползут в обратном, неположенном им направлении... - Пап, мне нужно с тобой поговорить... – произносит Курт едва слышно, выливая часть смеси на сковородку, которая шипит и плюется горячим маслом. Он уменьшает мощность нагрева и поворачивается спиной к плите. Берт Хаммел, отрывается от газеты, немного удивленно и вопросительно глядя на сына. Не сказать, что их общение изменилось за эти несколько месяцев, скорее... сократилось почти до нуля, ограничившись озвучиванием лишь необходимых им нужд. - О чем? – спросил он, видя в глазах Курта ожидание и вновь утыкаясь в газету. Он не поднял взгляд даже тогда, когда на лестнице послышался шум, и в дверном проеме появился Карсон, все еще сонный, с растрепанными после сна волосами. Курт улыбнулся при виде этой маленькой трагедии, которую его брат любил называть прической, однако его улыбка тут же исчезла, когда он понял, что от него все же ждут ответа, - ну? – как бы подтверждая его мысли, снова спросил Берт, не возобновляя зрительного контакта. Отвернувшись от отца и брата и избежав удивленного взгляда Карсона, направленного в его сторону, Курт едва ли успел спасти смесь от пригорания и заговорил снова. Его голос, казалось, стал выше на несколько октав: - Я... Я сломал скрипку. Случайно! Правда, я... мне нужны деньги на новую. Ремонт выйдет дороже и не стоит этого, - на одном дыхании выпалил он, поворачиваясь и снова глядя на Карсона, одним лишь взглядом умоляя его не говорить о том, как в действительности умерла Леди Блюнт****. Тот, казалось, сомневался лишь секунду, прежде чем уверенно кивнуть. Его взгляд выражал понимание, однако его руки... они сжались в кулаки так, что костяшки пальцев побелели. А затем он провел рукой по волосам, путая их еще больше, но от этого, кажется, успокаиваясь, и посмотрел на отца, ожидая его ответа. А затем, когда Курту показалось, что их сжало достаточно, стены двинулись дальше, отбирая весь оставшийся воздух... - Ты сломал скрипку, которую купила Элизабет? – произнес Берт Хаммел, и Карсону показалось, что Курт дрогнул от того, как отец произнес имя их матери. Он встал и направился к рабочей зоне, как будто за кофе, на деле же оказываясь рядом с братом и хватая его за руку, незаметно для отца, позволяя их пальцам переплестись, - ты был неосторожен и сломал то, что тебе следовало бы ценить? – продолжил тот, и пальцы Карсона затанцевали по коже Курта, выводя невидимые круги, обнаруживая участившийся пульс и напряжение во всем теле брата, - тебе должно быть стыдно, Курт, - доля презрения и пренебрежения, наполнивших голос отца, когда он произнес его имя, и Курт почувствовал, как его глаза наполняются слезами. Он отвернулся к плите, понимая, что сгоревшие оладьи уже не спасти, ну а чувства... кому до них какое дело? - Дыши, - выдохнул Карсон у его уха едва слышно, и его рука отпустила руку Курта, потянувшись за чашкой. Однако в следующую секунду он почувствовал, как губы брата скользнули по его щеке, запечатлевая легкий и невесомый поцелуй. Курт расслабился и задрожал, то ли от слез, то ли от прикосновений брата, но, когда потянулся за исчезающей и такой необходимой сейчас близостью, Карсон уже растворился в пространстве кухни, оставляя его одного у сгорающих оладий (или чувств?). Кажется, Карсон знал или на каком-то глубоком, подсознательном уровне чувствовал, как его поддержка сейчас нужна брату. Курт понял это, когда его руку сжали под столом. Он почти пискнул от неожиданности, но тут же успокоился, ощутив, как знакомое тепло, исходящее от этих пальцев, наполнило его. Завтрак прошел в молчании. Курт был не совсем уверен, что съел хоть что-то. Однако все его внимание сконцентрировалось на том контакте, который, казалось, был так необходим... Берт Хаммел покинул кухню через десять минут, дом еще через пять. И как только до слуха Курта донесся хлопок двери, он почувствовал, как его буквально сгребают в объятия сильные руки. Как только этими объятиями его зажало, он позволил себе плакать. Долго и упорно прячась в руках брата, который, казалось, целую вечность просидел вот так, сжимая его и позволяя ему забраться на его колени, как в детстве, когда маленький Карсон защищал маленького Курта. Когда лишь слова брата хотелось слышать и внимать им. Когда эти объятия уже казались таким правильным и единственным местом, которое Курт никогда не хотел покидать. - Дыши... Курт: Дышу...***
- Пока мы не произносим их имен, они все еще живы. Мы потому и не говорим об этом так часто, Карсон... Ты не должен винить его, - все, что сказала ему Аннет, когда через день после инцидента на кухне он вернулся в Вестервиль и спросил у тети разрешения перевестись обратно. Аннет Филлипс исполнилось тридцать семь, когда в ее день рождения ей позвонили и сообщили, что автомобиль ее мужа разбился по дороге из Лаймы. А еще через несколько месяцев, ей также позвонили и сообщили о смерти сестры. Этот город, казалось, притягивал смерть – все, о чем она могла думать, когда вернулась с похорон обратно в Вестервиль. В дом, где сами стены посерели и обесцветились с тех самых пор, как Ной Филлипс перестал к ним возвращаться. Где с фотографий на нее смотрели незнакомые вариации ее прошлого и тех улыбающихся лиц, которые она не узнавала. Эти несколько месяцев с Карсоном дают ей и ее дому шанс. Вдыхают в него жизнь. Позволяют ей думать, что она не одна в этом обесцвеченном мире. Позволяют ей заботиться и снова чувствовать необходимость в чем-то или же... в ком-то? Однако не позволяют ей признать свою зависимость до конца, когда звучит просьба отпустить. Просьба вернуться в то место, которое забирает жизни. Ради чего? Ради кого? Ради близнеца. Боль и любовь Карсона к Курту, которую никто, кроме него, никогда не ощутит. Желание возвращаться, снова и снова, желание жертвовать ради брата, не ради нее. Слушая Карсона, Аннет Филлипс думает, что Курт Хаммел счастливчик. Забирая документы и общаясь с директором Далтона, Аннет Филлипс знает, что такая жертвенность когда-нибудь их просто... убьет. Или же только Карсона?.. Высосет жизненные силы или не позволит ему быть и существовать самостоятельно. Вдали от своего брата. Она, однако, не против этого. Она, однако, все понимает, думая, что люди любят, пока у них есть шанс. А потом просто... продолжают любить, несмотря ни на что. Даже если это их убивает. Ночной Вестервиль – волшебное место. Спускаясь по улице к своему дому и зажигая сигарету, Аннет Филлипс понимает это, как никогда. Парламент, горькие. Еще год назад Ной курил их, вызывая ее усмешку и негодование. А что теперь? Ядовитое облако, заменяющее мужа. Оставленная, покинутая и выдохнутая субстанция. Плывет по воздуху, опускаясь на тонкую ноябрьскую корку льда. Самое начало месяца, а люди вокруг уже говорят о Дне Благодарения. Мимо нее проходит отец с сыном, и маленький мальчик, держась за его руку, говорит о том, какая большая индейка будет на их столе в последний четверг месяца. Аннет усмехается, обжигая пальцы о накалившийся фильтр. Какого бы размера не была ее праздничная индейка, это не заполнит другого, более важного отсутствующего элемента... Или теперь элементов. Да, теперь их несколько. Ночной Вестервиль – волшебное место, понимает она, когда до дома остается всего ничего, а огни фонарных столбов скрывают звезды. Как раз для тех, кто еще ничего не терял. Как та семья. Или потеряв, все же пытался обрести снова... В Далтоне ее позабавил один момент. Когда директор, стянув с себя очки, попросил заполнить форму с указанием причин перевода. Казалось, рука ее почти не дрогнула, когда напротив графы «Семейные проблемы» нарисовался черный крест. Ручка начала писать не сразу, и ей пришлось провести по одному и тому же месту много раз, этим последовательным действием как бы убеждая саму себя в происходящем. Как бы, наконец, понимая, что все в действительности так, как и должно быть. В этот момент пришло осознание того, что, возможно, ее одиночество и не прекращалось. Страх того, что оно, подобно существу, сидело под замком, ожидая момента, чтобы вырваться, так неожиданно заявил о себе. И тогда она закрыла глаза. А затем оно вырвалось. Вырвалось!.. - Ты можешь оставить некоторые вещи, чтобы... чтобы возвращаться иногда. По праздникам или... можете с Куртом приехать. Просто так. Чтобы было к чему вернуться, - не закончила она, испугавшись этой мысли и собственного голоса, который дрожал под напором происходящего, словно листок на дереве. Еще немного и сорвется. Еще немного и полетит, ведомый случайными порывами ветра. Пока его случайно... не сомнут. Карсон кивнул, принимая из ее рук нужные бумаги и сжимая их так, словно от этого зависела его жизнь. Но ведь не только его, так?.. Курт не говорил о его возвращении и не просил об этом, но Карсон знал, что его ждут. Также он знал, что уезжать будет трудно. Аннет Филлипс ни разу с момента его приезда не показывала своего пренебрежения, как не показывала и чувств. Раздражение, беспечность и строгость? Да. Но то, что он теперь увидел в ее зеленых, выцветших глазах, заставило его позволить ей чувствовать. Заставило его обнять ее так, словно она была частью их с Куртом новой семьи. Она и стала, за эти месяцы. Только вот никто из них об этом не говорил. Только вот то, как ее пальцы сжали его пальто со спины, сказало ему об этом больше. Намного больше. Они расстались, и поезд утянул Карсона в сторону Лаймы ранним утром понедельника, а она еще несколько часов гуляла по городу, в котором люди либо теряли, либо находили. Аннет Филлипс, она просто... существовала в перекрестках улиц и дорог, ведущих к ее дому. Она жила ожиданием чего-то или кого-то, но в итоге, кроме себя, ничего в этом городе не находила. Особенно теперь... Спускаясь к дому, она не сразу поняла, что у двери кто-то есть. Парень, лет семнадцати, в форме Далтона, скрытой осенним пальто, и невозмутимым, словно веселящимся взглядом, разглядывая живую, трепещущую улицу, словно театр, стоял у ступенек, обдувая пальцы. При виде нее, на его лице появилась широкая улыбка, ну а глаза... в глазах загорелся огонек, который ей не понравился. Она видела этого парня с Карсоном пару раз. Кажется, его звали Сэм, или Спенсер, или... - Себастиан Смайт, мэм, - произнес он, прервав ее мысли и протянув руку для сомнительного рукопожатия. Кажется, оно должно было казаться приветственным, но не казалось, - я ищу Карсона. Мы близкие друзья, и... - Близкие друзья? Странно, что близкий друг не сказал тебе о том, что вернулся в Лайму, - произнесла Аннет Филлипс, а Смайт так и замер на месте, сощурив взгляд. Так он и простоял, пока она искала ключи, открывала дверь, а затем заходила в дом, насмешливо на него глядя. Казалось, этот взгляд отрезвил его. - Вернулся? Насовсем? Какого х... Почему? Зачем? – казалось, тысячи вопросов посыпались из его рта так скоро, что женщине тут же захотелось захлопнуть дверь. Однако ей доставило удовольствие то, что от его усмешки не осталось и следа. - Не знаю, возможно, все дело в Курте, - произнесла она нараспев, с еще большим удовольствием отмечая, как вытягивается его лицо. - Кто такой Ку... – начал Себастиан, но его прервали. Аннет Филлипс захлопнула дверь, обращаясь лицом к стенам, в которых уже никого, кроме нее, не было.***
За эти несколько месяцев Карсон начинает любить поезда и ненавидеть их одновременно. Не сказать, что ему нравится уезжать от Курта снова и снова, но... все то время, которое обычно уходит на путь от Лаймы до Вестервиля или наоборот, он тратит в основном на самокопание. Так, в середине сентября он решает, что внимание Себастиана Смайта к нему как нельзя кстати. В последнее время он слишком много думает о Курте, а потому... ему ведь не мешало бы отвлечься, ведь так? Хоть Смайт и казался привлекательным, общение с ним Карсону не нравилось так, как нравилось общение с Куртом. Да и вообще, ни с кем больше ему не хотелось быть ближе настолько, насколько они были близки с Куртом. Что не должно было казаться странным, если учесть тот факт, что они были братьями. Да и к тому же, близнецами. Но все же казалось. Порой он думал, что они с братом слишком много времени проводили вместе, особенно после смерти матери, раз мысли о помешательстве стали посещать его голову. И что бы сказала Элизабет, если бы осталась? Карсон ненавидел ее решение, но еще больше он не любил последствия. Он правда скучал, однако... Иногда ему действительно казалось, что он сходил с ума... Его отвлекает телефонный звонок. На дисплее высвечивается лицо Смайта, и Карсон с уверенностью нажимает «отклонить». Не сказать, что он этому рад. Просто сейчас ему не хочется с кем-либо говорить. Хотя входящее сообщение от Курта заставляет его вздрогнуть, а затем расплыться в улыбке. Как утро? Уже в академии? хохо – Курт. Еще нет. И вряд ли буду. – Карсон. Ты что заболел? Если ты заболел, оставайся в постели! И пей больше жидкости, и таблетки. И оденься теплей. И, может быть, я смогу приехать? Пусть Аннет вызовет врача. – Курт. Карсон? Карсон, ответь! – Курт. Карсон снова отклонил входящий вызов от Смайта, чье лицо его стало порядком раздражать. Прости, отвлекся. Нет, я не заболел, не волнуйся так. Я не пойду в академию, потому что... в общем, ты сам все скоро узнаешь. Не хочу портить сюрприз. – Карсон. Ладно. Как скажешь. – Курт. А что за сюрприз? – Курт. Ты такой нетерпеливый. И всегда таким был. Как тогда, в детстве, когда узнавал от родителей о своем подарке на Рождество раньше самого Рождества. Помнишь? – Карсон. Да, помню. Но ведь было весело, так? – Курт. Так. Только вот никто так больше не делает. Это ведь нечестно, и сюрприз портится. – Карсон. Ой, да брось. Я просто ненавижу ожидание. – Курт. Как я уже сказал, ты очень нетерпеливый. – Карсон. Заткнись. – Курт. Ты ведь этого не хочешь. - Карсон. Не хочу. - Курт. Карсон? Ты еще тут? – Курт. Тут. – Карсон. Ты уже думал, как проведешь день Благодарения? – Курт. С тобой. – Карсон. А что? Почему ты спрашиваешь? – Карсон. Просто хотел удостовериться, что это так. – Курт. Я люблю тебя, ты ведь знаешь об этом? – Курт. Знаю. – Карсон. И я тебя люблю. – Карсон. Карсон буквально засиял, перечитывая последние сообщения. Его радовало, что с братом они - за одно, что даже и без отца они сумеют выжить. Он верит, что и любовь у них одинаковая. А когда я узнаю об этом... сюрпризе? – Курт. Лицо Смайта вновь вылезло на экран, и Карсон почти с остервенением в очередной раз нажал «отклонить», прежде чем вернуться к переписке с Куртом. Думаю, очень скоро. – Карсон. Насколько скоро? – Курт. Это что-то материальное? – Курт. Это вещь? Или что это? – Курт. Карсон? – Курт. Я больше ни слова не скажу. – Карсон. Зануда. – Курт. Но ты меня все равно любишь. – Карсон. Люблю. – Курт. Ты уже в школе? – Карсон. Пять минут назад у нас началась Алгебра. Ненавижу ее. Миссис Уилсон как-то косо на меня поглядывает. Надеюсь, меня не спросят. Я не уверен, что успел все хорошо выучить после, ну... наших выходных. – Курт. В следующий раз я не позволю тебе смотреть АМС, пока не удостоверюсь, что ты все сделал. Даже если это будет неделя Лайзы Минелли*****. – Карсон. А если не сделаю? Что тогда? Накажешь меня? – Курт. Может и накажу. – Карсон. Правда? – Курт. Как? – Курт. Карсон: И в правду, Карсон, как? Карсон не знал, что его так завело. То ли шутка и игривый настрой Курта, который буквально чувствовался через сообщения, то ли картинки того, как бы он действительно его наказал, если бы... Он буквально хлопнул себя по лицу. Как будто тем самым мог выбить ненужные мысли из своей головы. Все, что Карсон почувствовал дальше - дискомфорт и внезапное чувство вины перед братом. Кажется, он и в правду помешался. Даже вновь входящий звонок от Смайта взбесил его не так сильно, как раньше, и он, прикрыв глаза и упершись лбом в холодное стекло, у которого сидел, нажал «принять». - Алло? – все, что успел вымолвить Карсон, прежде чем бесконечный поток слов, который Смайт обрушил на него, буквально заставили его подскочить на месте. Девушка, сидящая рядом с Карсоном, косо на него посмотрела. - Карсон Филлипс! Я надеру твою задницу, как только снова тебя увижу! – кричал голос Смайта в телефонной трубке, от чего Карсону казалось, что руки Себастиана способны буквально протянуться к его шее и сжать ее так сильно, как это только возможно, - ты вернулся в Лайму, и ничего не сказал мне?! Да пошел ты наху... кхм, простите, - забормотал Смайт, после чего продолжил, но уже шепотом: - какого хрена ты о себе возомнил? Почему не предупредил? Почему я узнаю об этом от твоей тети, когда приезжаю забрать тебя перед занятиями, на которых ты, как оказалось, вообще больше не появишься?! И кто такой Курт? И как долго вы трахаетесь, если ты бросаешь академию и срываешься в другой город, где раньше ж... Карсон расхохотался. Все раздражение, которое он испытывал, сошло на нет и сменилось истерическим приступом смеха, который его накрыл, стоило Смайту произнести последние слова. Кажется, это удивило Себастиана, который тут же замолчал. В трубке повисла тишина, а Карсон все смеялся и смеялся, пока на глазах не выступили слезы. После чего он откашлялся, и сказал уже веселее: - Смайт, ты идиот, - все, что смог вымолвить Карсон, прежде чем снова засмеяться. И кажется, еще громче, чем прежде. - Либо я чего-то не понимаю, либо... – кажется, реакция Карсона совсем его смутила. Только через несколько минут ему удалось вспомнить, что он все еще злится, и снова гневно начать шептать в трубку: - ты сейчас же мне все объясняешь, или я... - Или что? Накажешь меня? – еле сумел выговорить Карсон, неожиданно вспомнив настоящую причину того, почему он взял трубку и начал этот бессмысленный разговор. И снова приступ хохота заставил сидящую рядом с ним девушку косо посмотреть на него. - Накажу и еще как, - злобно зашептал голос Себастиана из динамиков, - а теперь ты успокоишься и нормально объяснишь, что за ху... - Послушай, Баст, прости, что не предупредил и был мудаком, но это было необходимо. Понимаешь? – произнес Карсон, когда почувствовал, что снова может дышать, - сколько еще раз мне нужно будет извиниться, прежде чем у тебя пропадет желание убить меня? - Нисколько, - буркнул Себастиан, - убить то я тебя не убью. А вот задницу надеру. Это я тебе обещаю, - самодовольно хмыкнул он, - так... кто такой Курт? – уже не так уверенно продолжил он, и Карсон буквально почувствовал, как его губы растягиваются в улыбку. - Это мой брат, - произнес он, прежде чем вновь засмеяться. В следующую секунду Карсон буквально услышал, как Себастиан выдохнул от облегчения. - Брат? Почему ты не сказал, что у тебя есть брат? Кто он? Вы с ним довольно близки, если ты так сорвался... – затараторил Смайт, но Карсон тут же прервал его. - О, мы с ним очень близки. Интересно, каким было бы твое лицо, если бы ты его увидел. Кажется, я знаю его вечность, - произнес он, расплываясь в улыбке, - как себя самого, - добавил Карсон и разразился новым приступом смеха. - Я и узнаю! Достали твои загадки. Жди меня в Лайме на выходных, - прошипел Себастиан в трубку, чувствуя, что над ним издеваются. - Окей, - просто ответил Карсон, потирая переносицу и стараясь стереть улыбку, которая буквально стянула его лицо за последние несколько минут. - Отбой. - Отбой, Баст. Карсон услышал, как Себастиан положил трубку, и на его дисплее тут же высветилось уведомление о сообщениях от Курта, каждое из которых пришло несколько минут назад. Так ты мне расскажешь, как? – Курт. Карсон? – Курт. Ты еще тут? – Курт. После разговора со Смайтом Карсон подумал, что он, возможно, придавал этим сообщениям слишком большой смысл. Как и в случае с Себастианом, всегда все можно было свести в шутку... ведь так? Он решил, что прав, когда его пальцы судорожно забегали по экрану, печатая ответ. Улыбка тут же сменилась нарастающим напряжением, как будто и не было этого телефонного разговора. И почему с Куртом эти шутки не проходили так же легко, как со Смайтом? Думаю, мы бы что-нибудь придумали. Насколько я знаю, у тебя богатая фантазия. Я бы поставил тебя в угол, или... или что похуже. – Карсон. Карсон пожалел о том, что отправил сообщение практически сразу же. Вдогонку ему он тут же написал следующее. А теперь не отвлекайся и слушай миссис Уилсон. Хоть я и не уверен, что в ее возрасте еще легально преподавать. – Карсон. Курт не ответил, ни в следующие десять минут, ни в следующие полчаса. Даже уведомления о доставке не приходили. И Карсон решил, что тот просто включился в урок, решив больше не отвлекать брата глупыми смс. Вместо этого он устремил взгляд за окно, наблюдая за тем, как медленно, словно из ниоткуда, начинают вырастать дома дальней части Лаймы. Они въехали в город. Солнце сегодня светит ярко, и Карсон щурится, всматриваясь в дома и строения, пока поезд все уверенней мчится дальше – вглубь. Этот город – живой организм, не спящий, не бодрствующий, но просто... существующий. Глядя на дома вдалеке, как на спичечные коробки, он думает, как неплохо бы было добраться до сердца, перестав, наконец, обивать эти городские подошвы, но так и не достигнув вокзальной платформы, однако... эту железную спасательную капсулу ему придется покинуть. А дальше - дом. Как-то в середине октября, когда прошел месяц с момента их знакомства, Себастиан спросил Карсона, где его дом. Тогда он еще не думал, что этот вопрос тронет его так сильно. Выходя на перрон и сжимая в руках сумку, да и затем в такси, глядя на знакомые улицы, Карсон дома не чувствовал.***
Так ты мне расскажешь, как? – Курт. Карсон? – Курт. Ты еще тут? – Курт. Курт понимал, что для человека, которому понравилась шутка, его слишком интересовало то, как действительно его младший брат собирался его наказать. Он почти пожалел, когда начал этот разговор, однако ответ Карсона заставил его чувствовать необычное... напряжение. Мышцы его живота буквально свело от предвкушения того, что мог ему ответить его брат. А потом он себя хлопнул по лбу, и его лицо запылало красным, когда он буквально понял, в каком ключе думал о брате, когда яркие картинки заплясали перед глазами. Это было похоже на помешательство. Он едва ли успел допечатать последнее сообщение и заблокировать телефон, когда из его рук его прямо-таки вырвали. И кто? Сама учительница. Прошла между партами и с громким хлопком положила на свой стол. Курт раздраженно заскулил, хотя это помогло прогнать то внезапное возбуждение, которое он так неожиданно ощутил к... собственному брату? Кажется, его лицо и шея запылали с новой силой, когда он подумал об этом. Что с ним не так? Его отвлекло и то, как в тот момент на него посмотрела Сантана, сидящая за соседней партой. Она усмехнулась и помахала, пытаясь привлечь его внимание, когда миссис Уилсон отвернулась и начала строчить на доске новые формулы. Курт попытался подавить в себе волну негодования. Он едва ли смог оторвать взгляд от телефона, на котором засветился дисплей, оповестив о новом сообщении, и посмотрел на Сантану. - С любовником переписывался, Хаммел? – самодовольно произнесла она, и щеки Курта запылали с новой силой. Сантана Лопез хоть и была стервой, никогда не называла его вторым, как это делали все остальные. Она вообще никогда места между близнецами не распределяла. Вместо этого она произносила и растягивала каждую согласную их имени так медленно, словно мед, стекающий по краям банки. Это раздражало. - Не твое дело, Сатана, - зашептал Курт в ответ, делая акцент на ее измененном имени, и отвернулся прежде, чем миссис Уилсон вновь обратила внимание на класс. В следующий раз, когда она отвернулась, ему в голову прилетел ластик. - Ай, с ума сошла?! – шикнул Курт, потирая ушибленное место. - Я слышала о той потасовке, - произнесла Сантана, а Курт замер, вдруг понимая ее интерес, и вслушался в следующие слова, которые покидали ее рот, словно лавина - быстро и решительно, не видя никаких преград: - несколько человек видели это, и теперь вся школа знает, что Пакерману набили лицо. Члену футбольной команды набили лицо, понимаешь, что это значит, Хаммел? Война, - самозабвенно произнесла она, разводя руки в стороны. Ее глаза, казалось, сияли, когда в них отразилось что-то еще: - Хотя, я бы посмотрела на твоего брата. Говорят, он был горяч, когда оседлал мистера я-лезу-куда-не-надо-и-получаю-за-это-по-лицу. Курту было сложно описать, что он почувствовал в тот момент, когда она закончила. Первое чувство, которое он ощутил, было, конечно же, страхом. Он заполнил его изнутри и, казалось, буквально заставил сползти под парту, сжавшись в разы. Вся футбольная команда знала о случившемся. Если Курт думал, что его ненавидели раньше, теперь он точно мог об этом забыть. Все толчки не шли ни в какое сравнение с тем, что могло происходить теперь, после того, как Карсон вступился за него. Кстати, о Карсоне... Первое, что ощутил Курт, было страхом. Ну а дальше... Стоило Сантане заговорить о его брате, его всего будто сжало в тисках. Волна гнева подкатила к горлу и, казалось, угрожала вылиться тонной ядовитых ругательств, когда он ощутил эту... ненависть? Или ревность? Нет. Он помотал головой. Это не могло быть ревностью. Курту просто хотелось защитить Карсона от чужих нападок, ведь так? Так ведь? Тем не менее, в тот момент он ничего не смог с собой поделать, когда желание схватить брата и спрятать от всего мира, заполнило его. Спрятать от всех. Особенно от Сантаны. Видя, что от него до сих пор ждут ответа, Курт посмотрел на Сантану непроницаемым взглядом: - Заткнись, Сатана, - и отвернулся. И так и просидел, уставившись в одну точку, пока не прозвенел звонок, и ненавистная пара не кончилась. Дальше шла литература, а затем история, только вот Курт не спешил покидать класс. Осознание угрозы накрыло его, и все, что он смог сделать, это подойти к учительскому столу и забрать телефон. А затем попросить остаться в классе до конца перемены, чтобы шанс дойти до следующего класса целым сохранялся еще какое-то время. А затем он совершил самую большую ошибку в своей жизни, когда сел за парту и, разблокировав телефон, открыл сообщения, которые прислал Карсон. Думаю, мы бы что-нибудь придумали. Насколько я знаю, у тебя богатая фантазия. Я бы поставил тебя в угол, или... или что похуже. – Карсон. Курт напрягся всем телом, когда снова и снова перечитал то, что написал Карсон, не веря своим глазам. Фраза «или что похуже» являлась недобрым знаком для его больного мозга, когда он понял, что в животе от прочитанного завязывается узел. Да, теперь он не сомневался, что его гормоны взбесились и сыграли с ним злую шутку. Он заблокировал телефон и закрыл глаза, сжав его так сильно, как только мог. Все, о чем он мог думать в тот момент – это Карсон, вытворяющий с ним... «что похуже». Сидеть со стояком в пустом классе с учительницей по алгебре, думая о младшем брате, когда, возможно, вся футбольная команда хочет тебя убить. Что может быть лучше? Кажется, воспоминание о возможной угрозе немного отрезвили его, и Курт, наконец, смог думать рационально. Покидая класс Алгебры со звонком, он точно знал, что будет делать. Еще три урока он провел так, бегая от класса до класса и стараясь особо не попадаться никому на глаза. А к концу четвертого, он настолько устал прятаться и просить у Рейчел, с которой сидел, ее учебники, что, наконец, добрался до своего шкафчика. Прячась за спинами учеников и буквально прижимаясь к стене, он приблизился к своему шкафчику, вводя код и открывая дверцу. С внутренней стороны на него смотрело семейное фото, и четыре счастливых лица. Их семья, еще год назад, на Рождество. Курт невольно улыбнулся, когда заглянул в счастливые глаза отца и матери, а затем его улыбка стала шире, когда он заботливо провел пальцем по изображению Карсона, задерживая свой взгляд на его губах. Они не были похожи. Даже улыбались по-разному. Только вот именно сейчас Курт ощутил, насколько сильно он по нему скучает. Да, прошел всего день с тех пор, как они не виделись, но... у них ведь остались лишь они... - Угадай кто? – такой знакомый голос прошептал у его уха, горячим дыханием опаляя чувствительную кожу и заставляя Курта вздрогнуть и отдернуть руку. В первую секунду он думал, что ему это кажется. Что он просто засмотрелся на фото или же... заснул на уроке? Возможно. На той же истории. Что его мозг создал проекцию того, чего он так желал в тот момент, и... – может, повернешься? И Курт повернулся. И застыл на месте, открыв рот и наверняка выглядя довольно глупо. - Сюрприз, - произнес Карсон с такой самодовольной улыбкой, что при других обстоятельствах Курт наверняка бы отпустил саркастический комментарий на этот счет. Но только не здесь. Только не сейчас. - Что ты здесь делаешь? – едва смог вымолвить Курт, подавляя в себе желание наплевать на все и броситься брату на шею. Еще немного подождать. Совсем чуть-чуть... - Перевелся обратно, - произнес Карсон и пожал плечами так просто, словно прямо сейчас составлял список покупок, - подумал, что ты обрадуешься, - уже не так уверенно продолжил он, когда посмотрел на Курта, который в тот момент, кажется, забыл, как дышать, - так... ты рад? В следующую секунду Курт сжал Карсона в своих объятиях так сильно, что Карсону казалось, он задохнется. Лицо брата уткнулось в его шею, и в то же мгновение Курт вдохнул, наполняя себя братом. Полностью. Позволяя себе и ему снова дышать. - Карсон Хаммел, - прошептал он, и его голос сорвался, - я тебе когда-нибудь задницу надеру. - Ты не первый, кто мне это за сегодня говорит, - засмеялся Карсон, и Курт почти не обратил на это внимание, когда руки брата оказались на его талии, и он прижался к нему еще сильнее. Еще ближе. Непозволительно ближе. Так они и стояли, пока Курт не открыл глаза. Пока за спиной Карсона не обнаружил лицо Ноэ Пакермана, который стоял в конце коридора, бросая на них двоих весьма неоднозначные взгляды. Пока не обнаружил, что рядом с ним стояли и Азимио, и Карофски и, кажется, еще какие-то участники футбольной команды. Пока не ощутил, насколько они были беззащитны и насколько... сильны. Ноэ Пакерман нападал на одного Хаммела. Посмотрим, что он сделает с двумя. Курт почти засмеялся, когда понял это. Только вот другая его часть судорожно забилась в угол, когда слово «война», сказанное Сантаной, пронеслось в его голове снова и снова. Он инстинктивно прижал брата сильнее к себе и закрыл глаза. В тот момент, он ничего не мог поделать с желанием спрятать Карсона и никому и никогда не показывать, где тот находится.