Призрак Колумба

      Революционеры, конечно, любили все экстравагантное, но Хэллоуин что-то не почитали. Вот культ Разума, например, распространялся повсеместно, а Канун Дня Всех Святых — нет: идеологии противоречило. Никто не испытывал особого желания нарядиться вампиром, гонять по темным улицам с фонарем в виде тыквы и пугать прохожих. Светлые тканевые сущности привидений тоже не слишком привлекали французов.       Сен-Жюст считал иначе. Он не любил культ Разума, но глубоко уважал Хэллоуин, уверенный, что последний прививает стойкость по отношению ко всяким неожиданностям. Добрые французские граждане, рассуждал Сен-Жюст, просто обязаны быть готовы ко всему. А что же придумаешь неожиданнее призрака, выпрыгивающего из-за угла? Количество перерастает в качество, думал разумнейший депутат Конвента и лелеял мечту попугать сограждан вдоволь.       Сограждане об этом ничего не знали. Сен-Жюст держал свои планы, вопреки обыкновению, в секрете, и даже Робеспьер и Кутон не подозревали о коварстве единомышленника. Они даже и представить себе не могли, что каждый день встречаются с в некоторой степени Колумбом — первооткрывателем Хэллоуина на французской земле. Так называл себя в душе Сен-Жюст.       К сожалению, он упустил один момент: дядюшка Кристофер, открывая Индию, нашел Америку и, так сказать, потерпел относительное поражение. Но Сен-Жюсту нравилось это сравнение с великим путешественником; его честолюбие было частично удовлетворено, и он предпочитал не думать о возможной неудаче. О том, что эта неудача произойдет скорее всего, он тоже забыл.       Однажды пасмурным осенним вечером, когда легкий ветерок уносил с веревок замерзшее белье, в дом столяра Дюпле вошла странная фигура. Лицо ее было закрыто неумело сделанной бумажной имитацией тыквы, вместо шляпы с перьями на голове красовался шутовской черно-красный колпак, а вечную крылатку заменил бесформенный белый плащ с предательски алой подкладкой. Единственное, что осталось неизменным, это абсолютно не подходящая к образу трехцветная кокарда и блуждающий от вечного недосыпа взгляд.       Мадам Дюпле, накрывавшая на стол, подняла голову на скрип петель, увидела пришельца, охнула и осела на кстати подвернувшийся стул. Элеонора, несмотря на свою разумность, поступила так же. Лишь гражданин Дюпле остался на ногах; но и он, заплетающимся языком читая молитву и крестясь дрожащей рукой, попятился в угол, где висел дряхлый мушкет.       Пришелец закатил глаза, тяжело вздохнул и протопал на второй этаж, в чистенькую комнату, где, как он прекрасно знал, сидели в этот час два друга — Робеспьер и Кутон. Оба отреагировали на его появление по-разному: Неподкупный привстал из кресла и поднял брови, теряя очки, весело звякнувшие о суконную столешницу, а паралитик захрипел от неожиданности, слегка приподнимаясь в своем кресле.       — Бу… — уныло сказал пришелец, успев смириться с неудачей, и снял маску. Максимилиан, начавший осторожно отходить в сторону окна, остановился и, щурясь, вгляделся в физиономию вновь прибывшего. Физиономия была знакомая, но без очков Робеспьер не видел положительно ничего. Точнее, видел он отрицательно ничего, так как дефект зрения у него был отрицательный.       Кутон, узнавший пришельца раньше, облегченно фыркнул и запустил в него гусиным пером, которое только что сам и сломал в порыве противоречивых чувств.       — Болван, — беззлобно уронил Кутон, возвращаясь к столу, заваленному бумагами. — Предупредить нельзя было? Мы тут, как бы помягче сказать, делом заняты. А твой наряд… Он… Он, конечно, потрясающий… В прямом смысле. С мысли сбивает, дорогой мой! Вот!       — Что ты выдумал, Флорель? — настороженно спросил Робеспьер, нашарив, наконец, на столе очки и водрузив их себе на нос. — По какому случаю подобный маскарад? Простудишься, а тебе речь говорить. И где твоя шляпа?       — Ты говорил, она тебе надоела… — еще более уныло ответил Сен-Жюст, снимая остатки своего костюма.       — Конечно, надоела! — успокоил его Максимилиан. — Эти твои вычурные перья, лезущие куда не следует… Но все лучше, чем колпак шута! Почему именно шута? И почему именно черно-красный?       — Потому что другого не достал, — Сен-Жюст сник, осознав ущербность своего вида.       — А бубенчики где? — продолжал вопрошать Робеспьер, стараясь не смотреть на хихикающего и красного, как рак, Кутона. — Бубенчики, Флорель! Ты забыл о бубенчиках! Если уж решил вырядился шутом, так делай это согласно традициям жанра.       — Я не шут, — возразил Сен-Жюст, толкая ногой кресло Кутона. Паралитик завертелся на месте, даже не пытаясь подавить рвущийся наружу хохот. — Я привидение. Бу.       — Гениально! — воскликнул Робеспьер. — Граждане депутаты, давайте похлопаем изобретательному юноше! Он, оказывается, привидение!       — Сегодня Хэллоуин, — мрачно напомнил Сен-Жюст.       — У англичан, — столь же мрачно уточнил Робеспьер.       — Но этот праздник призван помочь людям избавиться от их страхов! — Сен-Жюст чуть не плакал. — Мы должны заботиться о нашем народе, Максимилиан! Если привить им Хэллоуин, они станут легче управляться с опасениями, возникающими у консервативно настроенных людей. Противники революции распространяют свои идеи.       — И ты думал, что твой Хэллоуин — ключ ко всему этому? — насмешливо фыркнул Робеспьер, вновь усаживаясь в кресло и приглаживая парик.       — Я хотел как лучше… — сконфуженно пробормотал Сен-Жюст.       — А получилось как всегда! — весело закончил Кутон. Робеспьер кашлянул, выразительно посмотрел на них и отвернулся к бумагам, обхватив голову руками. «Колумб» понял, что миссия провалена. Раз ему не удалось уговорить самого Неподкупного, то больше нечего уже и пытаться. Максимилиан своему слову никогда еще не изменял и изменять не собирается.       — Ну… Тогда не буду вам мешать… — промямлил первооткрыватель Хэллоуина для французов, окончательно стушевавшись, и попятился к двери, на ходу напяливая на голову колпак и накидывая на плечи плащ. По дороге он несколько раз зацепился им за различные мелкие вещицы, которые Элеонора когда-то дарила Робеспьеру, чудом не наступил на спящего Браунта и заработал по шее от дубового крючка, висевшего на двери.       — Стой, привидение ты несчастное… — сказал вдруг Робеспьер, косясь на него. — В белом плаще с кровавым подбоем призраки не ходят. Поэтому оставь свои шуточки и возьми из шкафа мой сюртук. Он тебе, конечно, маловат будет, но значения это не имеет. И шляпу возьми. Нормальную. Адекватную.       — Buona sera*, — отсалютовал робеспьеровской шляпой Сен-Жюст и ушел.       Хозяев внизу он не встретил и счел это хорошим знаком: желанием извиняться он не горел. Выйдя на площадь, где частенько по утрам сверкало лезвие бритвы революции, он вдруг остановился, бросил украдкой взгляд на дом Дюпле и воровато нацепил свою тыквенную маску.       Надежда умирает последней, а в случае Сен-Жюста вообще живет вечно, так что через минуту от площади отходил сюртук Робеспьера и маска тыквы. И за ними крался вездесущий и потиравший ручки от предвкушения очередной карикатуры на Неподкупного Дюбуа**…