Переломанные

      Фрэнк привык защищать людей, которых любит.       Фрэнк прикрывает Аннализ, выполняет её просьбы, решает её проблемы, нередко рискуя своей свободой. Он сделал так много черных дел, что ему не отмыться теперь никогда, но Аннализ спасает людей, таких как он, запутавшихся и никому не нужных, и он готов совершить не одно преступление, лишь бы всё это продолжалось.       Аннализ не требовала от него верности или честности, любви или покорности, но она зарабатывала это сама. И если сначала Фрэнк работал на неё из благодарности и из-за того, что ему просто некуда было пойти, то с каждым разом защищать Аннализ становилось делом само собой разумеющимся.       Защищает Лорел, на чувства к которой он не соглашался. Он не считал её особо интересной — обыкновенная красивая умная студентка, которую хочется поиметь и забыть об этом. Но она совершает то, что не должна, раз за разом, и он не замечает, как отношение к ней меняется. Лорел открыла в нем что-то новое, что заставляет его менять свои планы и свои привычки. И впервые в жизни он был готов изменить своим принципам — завести серьёзные отношения. Он совсем забыл причину, по которой не делал этого раньше, и это, ожидаемо, ведёт в тартарары. И ему приходится вытаскивать её из проблем, что сложились из-за этого.       Он не защищал всего одного человека, который в этом нуждался не меньше, а может даже больше, чем все они, и теперь он стоит в больнице, пытаясь это исправить.       Когда они встретились впервые, Фрэнк увидел лишь маленькую девочку с тоненькой шейкой, что можно было сломать одним лишь взглядом.       Она долго не протянет — подумал Фрэнк, когда, завидя его, она спряталась за спину Аннализ, что решила их представить.       В старой жизни он бы рассмеялся — им же уже не по десять, честное слово! — но сейчас он увидел животную панику в её глазах, и промолчал, стараясь уйти как можно скорее, чтобы не мешать.       (позже он узнал, что в тот день напомнил ей отца)       Тюрьма научила его разбираться в людях. А эта девчонка была столько раз переломана, что уже и не соберёшь из кусков что-то цельное.       Он дал ей месяц, и на всякий случай вломился к ней и спрятал острые предметы. Мало ли.       Но с каждым днём в ней появлялось все больше жизни, и Фрэнк поражался таланту Сэма.       Она прожила этот месяц. И ещё один. Их отношения улучшились — она больше не пряталась при случайной встрече в доме Аннализ, даже отвечала на вопросы и улыбалась шуткам. Она расцветала на глазах, превращаясь в красивую, уверенную девушку.       И только Фрэнк видел, как настороженно она общалась с парнями, как пугалась, когда входили в её личное пространство без предупреждения, как прятала панику во взгляде, когда заходила речь о чьих-то родителях.       Он чувствовал, что она борется с чем-то внутри себя, как он боролся с отцом когда-то. И сейчас он не мог позволить ей проиграть, как он сам.       Он видит лицо этого старика и просто не верит, что тот столько лет держал Бонни в страхе, от которого подкашиваются колени и перестают дышать. Этот жалкий старикашка пытается вдохнуть, и Фрэнк видит, как в его глазах появляется ужас, как мечутся зрачки по желтоватым белкам. Он испытывает страшнейшую боль, но это и не половина того, что чувствовала маленькая, перепуганная девчушка с золотыми волосами. Тело перестаёт дрожать, и Фрэнк не чувствует жалости, только удовлетворение.       Он защитил её.       Фрэнк стоит за похоронным бюро, дожидаясь, пока она выйдет оттуда. Ему хочется закурить, но он терпит: сигареты сейчас не лучшая идея.       Он думает о трупе, лежащем от него в паре метров, и не чувствует ничего — растёт.       Фрэнк вспоминает, как его трясло после убийства той наивной девчонки. Второе было совершенно из пистолета — руки дрожали ещё полдня, и он не смог далеко отъехать. Третье практически не запомнилось — на кону стояла его жизнь, тут не до размышлений, — но, несмотря на это, он и сейчас может ощутить вязкую кровь на своих пальцах.       Четвёртое же было совершенно гладко и чётко, без погрешностей и недочётов. И это на самом деле не то, чем следует гордиться.       Он слышит стук её каблуков и закрывает глаза на мгновение.       Пора.       У Фрэнка было много секса. Он спал со многими женщинами, с парой мужчин, со студентками, с преподавателями, с проститутками. Но близость с Бонни не похожа ни на один — ни на сладко-страстный марафон с Лорел, ни на грубоватый секс с незнакомкой в баре, ни на быстро-неловкий перепих с медсестрой в больнице. Секс с Бонни – отчаянно безнадёжный, медленно-тягучий. Он нуждается в прикосновениях, как и Бонни, они оба хотят человеческого тепла. Они оба не хотят чувствовать своё одиночество хоть несколько часов.       Ночью, когда она спит на его руке, Фрэнк понимает, что ему нравится идея сбежать вместе с ней, жить в каком-нибудь домике, завести семью.       И он пугается этого. Пугается практически впервые в жизни, что даже секунду не может дышать.       Он знает, что даже если сбежит на другой конец страны, купит подделанный паспорт, устроится на тихую работу и будет бегать по утрам — прошлое никогда не оставит его. Оно будет преследовать знакомыми именами в сводке новостей, звонками на вечно отключённый телефон, шрамами на коже, рефлексами. Он не хочет быть отцом, который утром улыбается сыну, желая удачного дня, а вечером тот видит его в наручниках под ярким заголовком.       Он смотрит на спящую Бонни, скользит, едва прикасаясь, пальцами по её расслабленному лицу, обводит лёгкую, непроизвольную улыбку. Она выглядит действительно умиротворённо и, может, даже счастливо. Он пропускает сквозь пальцы короткую светлую прядку, и во рту у него появляется привкус горечи.       Он ложится на бок и прижимает её как можно ближе. И сейчас, когда он слышит её тихое дыхание и стук капель по крыше, у него появляется стойкое желание стать кем-то другим, прожить жизнь заново.       Когда Фрэнк просыпается, Бонни уже нет. По номеру витает запах её духов и сырости.       Он кидает вещи в сумку, открывает дверь номера, оглядывается назад и, уже не останавливаясь, скрывается в утренних сумерках.       Он и в этот раз защитит её.       От самого себя