***
Охрана у высоких дверей пропустила Годлафа беспрепятственно, меня тоже не остановили, посчитав, что мы идем по одному делу. Так оно, конечно, и было, хотя за весь путь брат ни разу не оглянулся на меня и не произнес ни слова. А я бежала за ним как на привязи, переживая всю радугу недавних эмоций разом. Очутившись в помещении, где еще вчера звучали поздравления, и видя, что оно уже превратилось в привычный приемный зал, я сразу засомневалась, надо ли мне продолжать идти за Годлафом. Пожалуй, я вполне могла остановиться вот тут, у входа. Там дальше, метров через пятнадцать, как я догадывалась, за несколькими стоявшими ко мне воинами, в большом резном кресле сидел сам Эомер, принимая какой-нибудь очередной доклад или выслушивая просьбу. Я представляла себе эту картинку уже много раз, но посмотреть вживую могла бы лишь сейчас, очутившись в этом месте впервые в такой момент. Мне хотелось, но я не могла — меня сюда все еще не приглашали — и я отошла в сторону, хоронясь от чужих глаз за столбом-опорой. Годлаф пересек зал и, смешавшись со стоявшими перед возвышающимся на помосте правителем, исчез из моего поля зрения. Тревога и любопытство, попеременно одерживая верх в моих мыслях, толкали вперед. Стоять у самых дверей, смотреть в чужие спины и даже не слышать ничего из того, что обсуждали там, у самого трона, оказалось невыносимо, и я двинулась вдоль стены, надеясь, что меня не видно за потемневшим деревом опор. Миновав четвертый столб, я замерла: отсюда уже хорошо было видно брата — он преклонил колено перед помостом и протягивал вперед меч в ножнах. — Встань, — услышала и узнала я Эомера, но его самого от меня теперь закрывала фигура одного из рыцарей. Я увидела, как нерешительно поднялся Годлаф, опуская руку с протянутым мечом, который, очевидно, так и не приняли. Я все же решилась выйти из укрытия и осторожно подошла к напряженно замершим воинам, выглядывая меж их спин происходящее. Наш правитель стоял двумя ступенями выше моего брата, и заглядывающее в стрельчатые окна солнце практически выбелило его золотую гриву, утопив оставшиеся лучи в темной замше одежды. Я поймала себя на мысли, что не слушаю, о чем они говорят, и только рассматриваю Эомера, будто вижу впервые. Если честно, то так оно и было — каждый раз я видела его в каком-то новом свете. Вот и сейчас представший взору юноша действительно выглядел правителем, а может даже, принцем или королем. Дорисовать в воображении корону не составило никакого труда, и это чудно шло Эомеру. Но вот в реальности он спустился и положил руку на плечо моего брата, едва заметно улыбнувшись. Годлаф явно пребывал в некотором замешательстве, наверное, что-то пошло не так, но раз Эомер улыбался, я решила не волноваться. — До зимы в одной смене, потом придете вместе, — закончил свои слова правитель и, развернувшись, легко, одним шагом, поднялся обратно к своему трону. Аудиенция моего брата была закончена, и он, склонив на секунду голову, почтительно отошел сторону. Я бросила взгляд на Эомера — сидя в своем кресле, он уже выслушивал что-то от одного из воинов, склонившегося к его уху, но глаза наши встретились, и меня будто молнией прошило: я совсем не хотела, чтобы он меня снова увидел здесь. Но его лицо осталось бесстрастно, и я, понадеявшись, что он был поглощен разговором больше, чем рассматриванием присутствующих, отошла подальше и, отыскав направившегося к выходу брата, молча присоединилась к нему. «Справедливо, справедливо, все по чести», — доносилось до меня, пока мы проходили сквозь толпу, которая, казалось, стала больше за последние пару минут. Некоторые ободряюще хлопали Годлафа по плечу или просто кивали ему, и у меня окончательно отлегло от сердца. И хотя я опять ничего не понимала, любопытство лучше было оставить при себе — брат совсем не выглядел желающим поболтать, и доставать его вопросами было бы некрасиво. Остаток дня я прослонялась по дому в тщетных попытках заняться чем-нибудь полезным. Это у Годлафа сразу нашлась работа — пора было обновить ступеньки на крыльце, чем он немедля и занялся, — а у меня все важное было переделано, в лавку идти было поздно, и другое занятие никак не придумывалось. Работал брат молча и быстро, за поднесенный обед поблагодарил, чем окончательно меня успокоил: если со мной разговаривают, значит, порядок. Осталось дождаться Ратгара — уж при нем-то отмолчаться у старшего не получится! Так и вышло. Едва Ратгар переступил порог дома, как наш дом ожил. — Новые ступени! Ты не в темнице — стало быть, твоя глупость не удалась? — он рассмеялся, очевидно, тоже выдохнув с облегчением. — Глупости — это по твоей части, — отозвался Годлаф, выходя из их общей комнаты. — Мужчины руководствуются принципами чести. Ратгар усмехнулся: — И как это было? Ты принес свою честь на кончике меча, а Эомер ее не принял? Я заметила, как старший брат напрягся и укоризненно покачал головой вместо ответа. Кажется, Ратгар слегка перегибал. — Прости, брат, я не так хотел сказать, — поспешил он исправиться. — Что сказал командир? — Что до снега мы с Себальдом вдвоем на воротах, — Годлаф стоял, скрестив на груди руки, и внешне выглядел совершенно спокойным. — Хотя я предпочел бы это время просидеть в темнице, — добавил он уже несколько резче. — Справедливо, — задумчиво протянул Ратгар, усаживаясь за стол и придвигая к себе тарелку с легким ужином. — Какой смысл двух хороших воинов держать в тюрьме, когда они полезнее в деле? А если станет совсем невмоготу — вы можете устроить драку на посту — гарантированно попадете в темницу! Я испуганно посмотрела на младшего брата, застыв с занесенной кружкой, но тот уже откровенно смеялся, заражая этим же и старшего. Наконец, схлопотав братский тычок в плечо, он потянулся всем телом: — Спасибо, сестренка, за заботу, пора мне в дальний путь до постели… — Добрых снов, — привычно пожелала я, проводив Ратгара взглядом. — Расскажешь? Годлаф пожал плечами: — Не о чем особенно. Я был виноват так же, как и Себальд, и должен был понести наказание за свое поведение и мысли. Так и получилось, Эомер правильно рассудил. — Он хороший правитель, — не знаю зачем сказала я. Кажется, это было понятно всем нам и без слов. — И командир хороший, и воин славный, да и как человек… — Ольга! Я резко оборвала льющиеся в полудреме приятные мысли-воспоминания и с вопросом взглянула на брата — тот враз посуровел и ужасно напоминал теперь отца. — Не думай о нем слишком много, не будет от этого добра. «Почему?» напрашивалось само собой. «Почему?» было самой естественной реакцией на слова брата. Я уже почти сказала это, но в памяти вовремя всплыло вчерашнее «не приглашали» — и я безмолвно закрыла рот, садясь на лавку. Годлаф неловко погладил меня по макушке и, оставив наедине со своими мыслями и невысказанными вопросами, ушел спать. Нет, конечно, я была уже слишком взрослой для веры в Золушку и понимала, что с племянником короля мне, простой девчонке, не светит никакая сказочная романтическая история. Больше всего мне сейчас хотелось просто иметь возможность видеть его и порой слегка касаться его жизни, знать, чем заняты его будни, пересекаться будто бы случайно, и чтобы он помнил и узнавал меня, не смешивая с безликой толпой, что собиралась на площади. Разве я многого хотела? Я подтянула колени к груди и, одернув юбку, в задумчивости обняла ноги. Зачем я врала сама себе? Разумеется, я хотела большего, о, боже, я хотела всех этих взглядов и прикосновений, держаний за руки и жарких признаний под луной, о которых знала еще со времен прошлой жизни. Тогда, в двенадцать, это все смешило и смущало, но теперь стало казаться уже необходимым. Однако, мечты мечтами, а жизнь моя не была сказкой — уж в этом-то я себе отдавала отчет. Чудесный как солнце Эомер мог быть со мной только в грезах… Или нет?***
Новый день принес новые заботы, да и снова мечтать о несбыточном мне не хотелось. Караул Годлафа на воротах обернулся для меня обязанностью готовить и носить ему обеды. Не то что бы мне это было в тягость, но приходилось видеться и с Себальдом тоже. Первую пару недель я демонстративно не замечала его, не здоровалась и всячески игнорировала его присутствие, а брат дома упоминал, что тоже не слишком любезен с обидчиком и обращаются они друг к другу исключительно по делу. Но потом я стала замечать, что эта замороженность отношений между ними стала проходить, а к середине второго месяца службы они уже делили свою еду и не разбегались обедать по углам. Негоже было продолжать сердиться и мне, тем более что Себальд оказался на удивление интересным собеседником. Он был постарше Годлафа и, как выяснилось, юнцом даже успел год прослужить под началом отца Эомера, отправившись со всей свитой в Эдорас, когда король Теоден увез осиротевших детей. Выходило так, что Эомер, зная Себальда с детства, все равно наказал его, и все из-за меня! От таких мыслей было немного не по себе, но я восхищалась его честным подходом, и, кажется, даже наказанные были довольны этим решением. Порой, когда у меня не было работы, я оставалась в караулке и, пока брат обедал, слушала новости из других городов, коими полнились дороги. Потом его сменял Себальд — и приносил свои собственные новости, сдобренные юмором и личными воспоминаниями. В один из таких дней он неожиданно встал, взял меня за руки и горячо попросил прощения за свои слова на сентябрьском празднике, а я даже не сразу поняла, о чем он говорит и за что извиняется, — во мне не осталось ни капли злости или обиды, о чем я поспешно ему и сообщила. — А что, Себальд не женат? — однажды спросила я брата, припоминая, что тот ни разу не упомянул жену или детей. Годлаф посмотрел на меня с удивлением, но разве кто-нибудь говорил, что о таком спрашивать неприлично? — Нет, не женат. А что за надобность тебе? — Да так… Сказал же он тогда, что «его» женщины дома сидят, а сам больше ни словечка — вот и думаю. — Мать и сестра у него здесь, а про других женщин никогда не слышал, — брат поспешно закончил трапезу и засобирался на пост, накидывая теплый плащ. — Беги домой — холодно нынче! Я собралась и действительно заспешила, но не домой, а сначала в лавку. В конце осени неожиданно выпал снег да так и остался лежать, было довольно морозно — и людей с нуждой в починке теплой одежды заметно прибавилось. Целыми днями и до самой ночи я была занята работой, и на болтовню времени не хватало. Старшего брата я видела только в обед, а младшего и вовсе почти не заставала — в свои выходные дни он пропадал где-то в городе, а когда приходил — я почти всегда уже спала. Но сегодня был другой день. Я засиделась за шитьем, и уже вернувшийся Годлаф раздевался у порога, когда в дом ураганом ворвался Ратгар, улыбаясь под заиндевевшими усами, и, не дожидаясь слова, вместо приветствия объявил: — Я женюсь! Мы с Годлафом дружно застыли в немом вопросе, но через мгновение брат все же нашел слова: — Рад за тебя. Когда с невестой знакомиться будем? В этот вечер мы еще долго не спали, договариваясь и обсуждая внезапную новость. У невесты Ратгара, как оказалось, была большая семья, и в последний свой выходной он ходил с ними знакомиться и свататься. По традиции это должен был сделать старший брат, но Ратгар не стал дожидаться, пока тот сможет освободиться, и решил все сам. — Куда спешишь? — беззлобно увещевал его Годлаф. — Вы и знакомы-то всего ничего… — Это любовь, — загадочно улыбаясь, изрек Ратгар, и на этом все вопросы отпали. Мне было очень радостно за брата, и я засыпала с мыслями о том, что в нашем доме появится еще одна женщина. Какая же она, эта Лефлет?