Когда б имел златые горы...

      Казармы явили мне огромный двор внутри кольца одинаковых домиков с пристройками. Привезенных нами лошадей разгрузили и забрали сразу, как мы миновали арку, обозначающую, видимо, въезд на территорию. Я проследила взглядом, куда их увели, и почувствовала первый укол в сердце. Все-таки, этих животных я знала с первых дней своей новой жизни…       Вторым неожиданным ударом стало то, что братья, едва спешившись, обратились к подоспевшим к ним товарищам, взявшим наших лошадей под уздцы… по-английски. И те ответили так же. Вот это было совершенно неожиданно и очень подло — английский язык был моей огромной головной болью в школе, в той моей жизни, о которой тут, казалось бы, никто не знает. И вот тебе на!       Совершенно ничего не понимая, я застыла в седле, и Ратгару пришлось несколько раз меня окликнуть, прежде чем я посмотрела на него.       — Отдай коня-то, что ты в него вцепилась? Не украдут небось, — он подхватил меня за талию, когда я стала сползать из седла, поставил на землю и потянулся за моими вещами, привязанными позади.       — Идешь? — Годлаф потянул меня за собой. — Что с тобой, в шоке от неземной красоты двора? Привыкай, будешь видеть каждый день.       «Ладно, — подумала я. — Может быть, этому есть какое-то разумное объяснение». Я помнила, что в моем мире английский считался универсальным языком для большинства стран. Об этом нам не забывали напоминать чуть ли не на каждом уроке. Может, и здесь то же самое?       Мы вошли в один из домиков. Они были все так похожи один на другой, и я поздно сообразила, что не заметила, какой именно был нашим. Выдернув ленту из косы, я быстренько повязала ее на ручку двери. Уже лучше.       Братья, кинув все наши вещи у порога, ушли переодеваться, а я осмотрелась.       До этого момента я думала, что наш дом — предел простоты и скромности, но казармы столицы выигрывали в этом соревновании подчистую. Здесь было всего два помещения — спальня и кухня-сени с печью. Вряд ли мне прилично было бы раздеваться и спать в комнате с двумя взрослыми мужчинами, пусть даже они и звались моими братьями, стало быть, жить мне предстояло в кухне. Здесь, кроме грубого небольшого стола и лавки, не было больше ничего. Два гвоздя возле двери, видимо, представляли собой прихожую, и я поспешила повесить на один из них свою дорожную сумку — обозначила территорию. Если им нужно — вобьют еще.       — Расположилась уже? — лохматя волосы на затылке, из комнаты вышел Ратгар.       — Да, — ответила я и плюхнулась на лавку. — Мое место.       — Найду тебе постель, — улыбнулся брат и вышел на улицу.       Я заглянула в «мужскую» комнату: две узкие кровати, здоровенный окованный сундук и подобие книжной полки в темном углу. Минимум, как и в кухне. Годлаф сидел на одной из кроватей обнаженной спиной ко мне — видимо, я застала его в процессе переодевания. От одного взгляда на его широкие загорелые плечи у меня заныло где-то в желудке и нестеперпимо захотелось потрогать эту бронзовую кожу хоть одним пальцем.       От странных размышлений меня оторвал незнакомый голос. У нас были гости, и, кажется, здесь не принято стучать. Говорили снова на английском, и я ничего не поняла. Растерянно обернувшись, я промямлила коронное «что?», во все путешествия за границу служившее показателем моего невладения иностранными языками.       — Наша сестра не говорит на вестроне, — вернувшийся Ратгар хлопнул гостя по плечу. — Ольга, это Хэм, прошу любить его как брата, но не слишком увлекаться, — он шмякнул на лавку мою постель и снова ушел.       — Будь здоров, Хэм, — осторожно поприветствовала я незнакомца, не спеша радоваться новому «брату».       — И ты здравствуй, — отозвался тот, проходя к Годлафу и обращаясь к нему снова на другом языке. Даже если бы я хотела подслушать их беседу, хоть и говорили они не таясь, все было бы тщетно — отдельно понятные слова не складывались в общую картину.       Да, пребывание в столице началось не очень-то радостно…       — Посиди пока здесь, никуда не выходи, — старший брат, уже накинувший простую рубаху, вышел из дома вместе с Хэмом и закрыл за собой дверь. Я поежилась — в незнакомом месте и незнакомом городе я впервые осталась одна. Первое время я просто сидела на месте, ожидая, что кто-нибудь из братьев вот-вот вернется. Несколько раз выглядывала в окна — двор был совершенно пуст, будто вымер.       Я сходила в спальню, снова изучила небогатую обстановку и, не найдя ничего интересного, уселась на кровать: жесткая, как и лавка в кухне. С таким же успехом можно спать на полу, постелив дорожный плащ. Немного-то они выигрывают, отдыхая здесь. Да и часто ли они вообще тут бывают? Наверное, только поспать и приходят. Я вернулась на кухню и тщательно осмотрела полки. Никакого намека на что-то съедобное, а время обеда меж тем уже наступило, и начало посасывать под ложечкой. Мой взгляд упал на веник, сиротливо стоящий в углу и, кажется, уже ставший паучьим гнездом.       «Мальчишки», — подумалось мне с легкой досадой, и, чтобы не думать о еде, я взялась за уборку.       Удивленный присвист заставил меня чуть ли не подпрыгнуть на месте вместе с веником: в дверях стоял еще один светловолосый незнакомец, и его взгляд мне сразу не понравился.       — Ты кто? — спросил он, конечно же, по-английски, но этот вопрос я хотя бы поняла, спасибо школе.       — Сестра.       Он быстро спросил еще что-то, но я запуталась на втором слове и теперь стояла, растерянно моргая.       — Надолго приехала, спрашиваю, — незнакомец перешел на понятный мне язык. Он прислонился к косяку и сложил руки на груди, поглядывая на меня с прищуром.       — Пока братья не уедут. Н-наверное, — промямлила я. Дурацкий веник все еще был в моих руках, и я цеплялась за него в неосмысленном порыве чем-нибудь защититься от этого взгляда. С улицы гостя кто-то окликнул, и он отошел от двери. Я выдохнула — это возвращались братья.       Ратгар выложил на стол хлеб, немного сыра и два яблока:       — Ешь, и пойдем в город.       Пока мы шли через двор и подъезды к казармам, мне объяснили, что питаться вместе с братьями я не могу, поэтому мне придется готовить для себя отдельно. И, конечно, они будут совсем не против, если я буду готовить и для них немного тоже. Деньги наказывали тратить с умом и не покупать лишнего.       Деньги. Я впервые увидела их за четыре года. В деревне никто не имел денег, и если тебе нужно было что-то, что было у соседа в достатке, ты просто обменивался. Это было очень удобно, а теперь придется туго. Считать сдачу и торговаться я никогда не умела.       По пути на рынок мы миновали поворот к Королевскому чертогу, и я снова с печалью посмотрела на удаляющуюся золотую крышу. «В другой раз, в другой раз…» Чем ближе мы подходили к рыночной площади, тем больше народу становилось вокруг. Для меня, давно уже не видевший больше полудюжины человек вместе, это было удивительно и пугающе одновременно. Конечно, а чего еще можно было ожидать от столицы? Люди, лошади, телеги и лотки — на площади был занят каждый метр, и если бы не два сильных мужчины, шагавших по обе руки от меня, я была бы оттерта к краю уже минут через пять.       Обратный путь братья решили пройти иначе, чтобы показать мне как можно больше города. Мы побывали в ремесленной части, где Годлаф показал мне лавки кожевников и портных, похвалил одну из кузен и наказал ходить к жестянщику с вывеской на трех заклепках… Я кивала, но не слушала ничего из его пояснений, силясь запомнить дорогу и бесчисленные повороты.       — Брат, довольно, мы совсем ее утомили, — усмехнулся Ратгар, глядя на мое растерянное лицо. — Вспомни, как сами поначалу путались в этих улицах.       — Это ты путался, — уточнил старший брат, но осмотр хозяйственных достопримечательностей закончил. — Ладно, возвращаться пора.       После нехитрого ужина и когда братья мне рассказали, что с утра до вечера они будут отсутствовать, а я вольна заниматься чем мне захочется, но чтоб не докучала людям почем зря, я решилась все же уточнить о языковом барьере. Ратгар объяснил, что в землях Короля говорят на вестроне, и так принято еще со времен правления короля Тенгеля. Ни про какого «Тенгеля» я, конечно же, не знала, но согласно кивнула, чтобы не расстраивать братьев своей глупостью.        — С простыми людьми можешь разговаривать как обычно — поймут, не бойся.       Это было уже что-то, и неприятное волнение немного отлегло. Можно было ложиться спать.

***

      Утро началось для меня с резких звуков над ухом. Я распахнула глаза и увидела, как полностью облаченные в доспехи братья выходят из дома, задевая шлемами притолоку. За окном едва занималась заря, но двор уже был полон людей, лошадей и железного грохота. Я подскочила в ужасе: неужели что-то случилось?       — Спи, все в порядке, — успокоил меня Годлаф, оглянувшись на пороге. — Служба началась.       Конечно, уснуть после такого пробуждения мне уже не удалось. Позавтракав в полутьме, я по привычке взялась за уборку и закончила ее, как только окончательно встало солнце. Что ж, определенно, в жизни в маленьком доме есть свои плюсы. Теперь настало самое время заняться познавательным туризмом!       Медусельд размерами меня совсем не поразил — я слишком хорошо помнила, как выглядели здания в моем родном городе. Все наши многоэтажки и торговые комплексы, в которые мы так часто ходили с подружками, были гораздо больше, выше, шире любого строения в этом мире. Но вот золотых крыш и золотой же росписи стен причудливыми узорами я до этого никогда не видела. Замысловатая вязь из орнаментов и сказочных животных опутывала опоры и стены Чертога золотой сетью, спускающейся с отвесов до самой вымощенной камнем земли. Все вместе это создавало удивительное ощущение суровой хрупкости и ясно давало понять, что это не просто «большой дом на горе».       Стража дворца, больше походящая на статуи, недвижимая и невозмутимая, и полощущиеся на ветру стяги требовали благоговейно взирать на себя снизу вверх, поскольку уступ, на котором стоял Чертог, возвышался на добрых полтора человеческих роста. Чтобы дойти до дверей, нужно было бы преодолеть широкую каменную лестницу, но туда, разумеется, я даже и не мыслила подняться.       Я постояла внизу, поглазела, обошла каменный уступ с одной стороны, вернулась обратно и, наверное, выглядела довольно странно. Вряд ли кто-нибудь еще в этом городе ходил и осматривал достопримечательности с таким глупым лицом. Кроме охраны я не заметила вокруг дворца ни слуг, ни самих представителей королевской семьи — никого из людей рядом вообще не было, как будто в Медусельде и вовсе не было жизни. Один лишь ветер гулял свободно и заметал пожухлую траву на лестницу. Я поспешила прочь, пока меня не погнали оттуда или не приняли за какую-нибудь шпионку.       Стараясь не отходить особенно далеко от казарм, я прошлась по ярусу ниже. Здесь вовсю кипела жизнь, и это была уже знакомая и привычная мне картина: разгружающиеся телеги с дровами, сеном и всякой утварью, рабочий люд, суровые лица — все при деле, и только я, праздношатающаяся и уже даже не представляющая, что буду тут делать целых два месяца. Где-то ниже по улице загремело железом и послышался множественный стук копыт. Грохот все приближался, и я выглянула из-за дома: десяток рыцарей поднимались по дороге и, судя по скорости их приближения, они здорово торопились.       Первым мимо меня пронесся всадник с развевающимся белым конским хвостом на шлеме. Просияло на миг золото доспеха и оголовья коня — и тут же меня почти откинуло вихрем дружинников, спешивших за своим командиром. Любопытство буквально подтолкнуло меня вперед — и я побежала ко дворцу, уверенная, что все они направились именно туда.       Когда я, наконец, добралась до площади, большинство всадников уже спешились и о чем-то переговаривались между собой. Среди них я заметила Ратгара и радостно поспешила к нему, замечая, что вокруг уже стали собираться и простые люди. Теперь я была здесь не лишней. Брат, улыбаясь, приобнял меня за плечи.       — Привет, сестренка!       В ответ я даже не успела открыть рот, как огромные двери Медусельда распахнулись, и из них вышел тот самый всадник в позолоченном доспехе. Движением руки подозвав одного из спешившихся рыцарей, он заговорил с ним быстро и взволнованно. Ратгар, проследив, куда я смотрю, пояснил, наконец:       — Это наш командир — Эомер, правитель Истфолда, — слова брата прозвучали с такой гордостью, что я снова уставилась на фигуру в доспехах, силясь разглядеть в ней что-то особенное. Но увы, с этого расстояния я видела лишь еще одного рыцаря, окованного железом. Эомер, видно, окончив свои указания, развернулся и направился обратно во дворец, снимая на ходу шлем. Прощально отсветила на солнце привычно-золотая грива эорлинга — и стража закрыла за ним двери.       Офицер, получивший приказ от командира, коротко свистнул, и Ратгар попрощался со мной, взлетая в седло, как и остальные всадники. Через миг только взметнувшаяся копытами пыль напоминала о том, что здесь стояла дружина. Мимо меня провели серого коня с золотым оголовьем. «Конь Эомера, — поняла я. — Здоровенный какой». И зачем-то я представила рядом с этим красавцем своего Троллейбуса. Контраст получился такой огромный, что мне стало как-то обидно. Конечно, наши кони не годились для членов королевской семьи, но ведь если их приняли, значит, и они были на что-то годны?