Выброс

      Ширазу пьян. Пьян настолько, что каждый тяжёлый шаг отдаётся в гудящей башке, в которой остались только две мысли: ровно ходить и не падать. Хочется выпрямиться, раскинуть руки, вдохнуть полной грудью вечернюю прохладу, которая так приятно ложится на разгорячённое лицо, а затем как заорать, громко, на всю улицу, не боясь перебудить полквартала. Но алкоголь привязал к шее тяжеленный камень, который тянет вниз, к земле, заставляя сгорбиться, вложить руки в карманы и кое-как волочить ноги.       Ширазу не просто пьян, он ещё и знатно обдолбан. Тот чувак в клубе, наблюдавший, как Ширазу глотает пятую стопку подряд, из жалости дал ему таблетку какой-то дряни. И сейчас Ширазу щурится от слишком яркого света уличных фонарей и опасливо вглядывается в как будто ещё более чёрные тени. Ему кажется, что за ним следит кто-то из темноты, призраком следуя по пятам. Хотя… да срать он хотел на это.       Ширазу останавливается возле особняка и пытается достать из кармана сигарету, которую он стрельнул по пути у случайного прохожего. Тот шарахнулся от него в сторону, едва увидев заострённые зубы, напоследок кинув целую пачку. Ширазу вытащил оттуда одну – нет, ну нахер ему сдалась вся пачка? – и оставил остальное валяться на асфальте. Ватные пальцы не слушаются, всё никак не могут ухватить за кончик, а когда всё-таки вытаскивают измятую сигарету, Ширазу не может нормально прокрутить колёсико зажигалки, чтобы прикурить.       — Да блять! — орёт он на всю улицу и выкидывает к чертям и бесполезную сигарету, и зажигалку, в которой от удара о тротуар со щелчком взрывается газ.       А вы думали, дзен познаётся легко?       Ширазу до крови на костяшках пальцев лупасит невинное дерево у особняка, выплёскивая скопившуюся злость, в первую очередь на самого себя. Да и в последнюю тоже: Ширазу больше ни на кого не злится, только на свою грёбаную слабость.       Выдохнув, он выпрямляется и шумно втягивает воздух через ноздри – доносится запах помойки неподалёку. А, или это не от помойки, а от него? Он ведь мусор, бесполезный следователь, командир, брат. Он чувствует себя полнейшим дерьмом.       Ширазу входит в особняк, широким жестом распахнув дверь и громко долбанув ей об стену. Хотя о том, насколько это было громко, он может только догадываться: каждый звук доносится словно сквозь слой ваты. На первом этаже только Урие, который сидит в кресле, как обычно, с затычками в ушах, и Сассан, заваривающий кофе. Здесь слишком сильно пахнет домом, и этот запах сейчас кажется омерзительным, будто он так и говорит: «Гинши, всё хорошо, у тебя есть дом, семья, работа, всё в порядке».       Да нихера не в порядке.       Урие кидает на него равнодушный взгляд и снова отводит глаза, а Сассан оборачивается к нему и вопросительно смотрит. И ещё так заботливо, аж блевать тянет.       — Я тренироваться, — коротко кидает Ширазу, захлопнув входную дверь, проходит наверх, в свою комнату, и вынимает из самого дальнего угла под кроватью чемодан с куинке. Со своим собственным новеньким куинке из мёртвой девушки. Ширазу садится на пол по-турецки, прижимает к себе чемодан и непроизвольно покачивается, баюкая его. В голове полнейшая пустота, а пальцы рассеянно поглаживают блестящую металлическую поверхность.       «Я хочу быть красивой».       Ширазу как ошпаренный вскакивает на ноги, выдирая себя из воспоминаний, и быстро спускается обратно. Внизу у лестницы он сталкивается с Сассаном, который улыбается ему и, кажется, предлагает потренироваться вместе.       — Я один, — перебивает его Ширазу и проносится мимо. Он влетает в тренировочный зал, захлопывает за собой дверь и оседает на пол, кладя чемодан рядом и хватаясь за голову. В ушах шумит кровь, сердце колотится, будто он пробежал стометровку.       Ну-у-у, супер, начинается.       Ширазу откидывает голову назад, прислоняясь затылком к холодной стене, и глубоко дышит. Перед глазами летают мушки, из груди рвётся беспричинный истеричный смех. Плечи Ширазу трясутся, а он сам упорно продолжает втягивать воздух через приоткрытый рот и рвано выдыхать. Продышавшись, он всё же встаёт, чувствуя, как пол под ним ходит ходуном, и тянется к чемодану.       «Красивой».       Ширазу очень хочется со злости пнуть чемодан, а затем выброситься из окна. Жаль только этаж первый. Остаётся избивать самого себя, отвешивать звонкие пощёчины, колотить кулаками в живот и грудь и биться головой об стену. Только ему так невыносимо не больно, что он падает на колени и начинает размашисто стучать по полу, будто это может помочь ему. Зубы стиснуты до предела, их скрип эхом разносится по пустой голове, глаза горят от злых слёз.       Ширазу плачет от бессилия, падает набок, сворачивается клубком на полу и тихо воет. Ему кажется, что в груди у него сквозное отверстие, которое никогда не затянется. Он сильнее прижимает к себе колени, чтобы закрыть дыру хотя бы с одной стороны, и считает секунды по всхлипам. Один всхлип раз в три секунды. Этот счёт успокаивает.       Наконец, он вытягивается на полу, переворачивается на спину и, подложив руки под голову, невидящим взглядом смотрит в жёлто-оранжевый от света уличных фонарей потолок – он даже не включил освещение в зале, тупица. На потолке, будто старый диафильм в оттенках сепии, прокручиваются его воспоминания. Вот они с сестрёнкой, совсем маленькие, прибегают домой, мокрые с ног до головы – на улице льёт ливень. Отец смотрит на них недовольно, вот-вот отругает Ширазу, но Хару становится перед ним, смешно раскинув пухлые ручки в стороны, и защищает его, пискляво, но очень убедительно говоря: «Папа, не ругай братика, это я предложила побегать под дождём». Ширазу смотрит на неё, приоткрыв рот от удивления – это же он потащил её, почему она врёт? Отец смотрит на него, затем на сестрёнку и всё понимает: он мягко улыбается, командует бежать в ванну греться, и Хару хватает Ширазу, всё ещё находящегося в ступоре, за руку и тянет за собой.       Вот ему подарили новенький велосипед. Он уже объездил несколько раз их квартал, наслаждаясь свистом ветра в ушах, как вдруг, в очередной раз проезжая мимо их дома, он замечает Хару, которая смотрит на него так жалобно, что он невольно останавливается. «Хочешь покататься?» — небрежно спрашивает он, поглаживая блестящий руль. «Да, — тихо отвечает сестрёнка, — но я не умею», — она виновато потупляет глаза, и Ширазу усмехается. «Пойдём, — он машет ей, чтобы подошла, — покатаю». Хару с сияющей улыбкой подбегает к нему, садится на самый краешек седла за ним и вцепляется в майку. Ширазу давит на педаль, и вот они уже мчатся вперёд, и он чувствует тёплое дыхание на своём позвоночнике.       А вот сестрёнка идёт в первый класс. Она одета в красивое платье, в волосах – блестящие заколки, а на лице – сияющая улыбка. Ширазу стоит за ней с большим букетом цветов, чувствуя на себе груз ответственности, а потому он сама серьёзность и даже важность. Хару корчит ему рожицы, а он укоризненно на неё смотрит и качает головой, хотя очень хочется показать ей язык и потрепать по рыжим, как и у него, волосам.       Ширазу улыбается.       Он глубоко вздыхает и снова садится к стене у поблескивающего футляра, закрывает глаза и тянет к нему руку. Вот пальцы касаются зернистой металлической поверхности, ведут по гладкому ребру, добираясь до застёжки. Щёлкает одна – в груди что-то болезненно натягивается. Ширазу пытается сосредоточиться на шуме в голове. Щёлкает вторая – и он резко двумя руками разводит створки чемодана и открывает глаза. Куинке мирно лежит на мягкой обивке, он совсем не такой страшный. Ширазу расширенными глазами смотрит на него, запоминая каждый миллиметр этого опасного оружия.       — Нравлюсь? — вкрадчиво звучит голос у самого уха, и Ширазу шарахается в сторону, опрокидывая мусорное ведро. Перед ним стоит та самая девушка и широко улыбается, обнажая ряд чернёных зубов. Её глаза смотрят ласково, голова чуть наклонена вбок, чёрные волосы поблескивают в свете улицы.       Ширазу кажется, что его сердце болезненно сжалось и остановилось. Он часто дышит, разгоняя густую кровь по венам, и дрожащими ногами отталкивается от пола, чтобы отползти подальше.       — Куда же ты? — удивлённо спрашивает девушка, наклоняясь вперёд. Её руки, мягко приобнимающие идеальную фигуру, поднимаются выше и складываются под грудью, отчего та кажется ещё больше. Ширазу пытается что-то сказать, но рот беззвучно открывается и закрывается – связки как будто вырвали. — Хочешь сбежать? — вдруг разъярённо шипит она, выпрямляется и идёт к нему.       Ширазу сипло выдыхает и пытается пятиться быстрее, но ноги не слушаются, а подошвы предательски скользят по гладкому полу. Стук каблуков отдаётся в ушах, и Ширазу, застыв от ужаса, наблюдает, как едва прикрытое тело быстро приближается к нему. Щелкунчик заносит ногу, угрожающе блестит каблук-шпилька, и Ширазу старается защититься, сведя ноги вместе и прикрыв голову руками.       Но удара не следует – вместо этого на него садится тяжёлое тело и тесно прижимается к нему. Ширазу проклинает свою слабость, но не решается поднять глаза. Его сердце трепещет в груди, всё больше отравляя организм страхом. Подбородок сжимают холодные пальцы и тянут его лицо наверх – Ширазу сопротивляется, но Щелкунчик сильнее. Её глаза затягивают внутрь, как чёрные дыры. Она снова улыбается, глядя на перекошенное лицо Ширазу.       — Почему ты убегаешь? — Голос мягкий, кристальный, в нём слышится звон колокольчиков фурин. — Разве я недостаточно хороша для тебя? — Её лицо приближается к его лицу, а глаза заглядывают прямо в душу, полностью подчиняя её себе. — Не бойся, глупый.       Она впивается в его губы, целует влажно и глубоко, а Ширазу дрожит от пронизывающего его холода и пытается отодрать её от себя, сжимая пальцами ледяную кожу на талии. Остро пахнет полуразложившимся трупом.       Едва она исчезает так же неожиданно, как и появилась, Ширазу хватает мусорное ведро и блюёт обильно, долго. Спазмы сводят всё тело, перекручивают его, а перед глазами всё ещё стоит образ Щелкунчика.       — Ширазу-кун, ты в порядке? — раздаётся голос снаружи.       «А НЕ ПОШЛИ БЫ ВЫ НА ХУЙ, САССАН?!» — хочется заорать в ответ, но Ширазу, прижимая к себе ведро, едва выдавливает:       — Я в норме.       Его до сих пор колотит, кожа, покрытая испариной, постепенно охлаждается, в ушах шумит кровь. Ширазу прикрывает глаза и вслушивается в стук своего сердца. Он точно не знает, сколько просидел в обнимку с мусоркой, но когда сердцебиение потихоньку успокаивается, он отставляет ведро и рывком защёлкивает чемодан. Тело покалывает от слабости, но голова мыслит неожиданно ясно.       Ширазу берёт чемодан, выходит из тренировочного зала и едва не наступает ногой в чашку кофе. Внутри всё сжимается от злости, но он терпеливо наклоняется, поднимает чашку, оставленную заботливым Сассаном, и выпивает залпом остывший кофе, так что в рот попадает немного гущи.       Он проходит мимо Урие, всё так же сидящего в кресле, и слышит брошенное в спину тихое:       — Слабак.       Ширазу останавливается, оборачивается к Урие и спокойно припечатывает:       — Псих.       Урие мгновенно темнеет от ярости, сжимает зубы, и Ширазу скалится в угрожающей улыбке.       Ну, давай же, Печенька, нападай.       — Только попробуйте подраться, — говорит Сассан, и Ширазу с Урие разом поворачиваются к нему. Он смотрит на них одним глазом, в котором светится превосходство, насмешливый вызов и угроза. Взгляд совсем не следователя Сасаки.       «Гуль», — повисает в воздухе.       Сассан слышит, усмехается и отворачивается. Урие хмыкает и снова погружается в музыку. Ширазу фыркает, ставит чашку на кухонный стол и, коротко поблагодарив, уходит к себе в комнату.       Звук закрывающейся двери эхом отдаётся в его абсолютно пустом сознании.