***
Он стоял в полутемной прихожей, замерев у перил лестницы молчаливым изваянием. Женщина медленно скользнула в дверь, алое пальто распахнулось от движения, пронеслась перед глазам тусклым золотом лента шелкового шарфа, срываемая с шеи. Последнее действие не прошло бесследно — Джо задела шарфом запутавшийся провод наушников, и эфир огласился парой строк: … А ты представь, каково ждать команды извне? Он все-таки летчик… — Чтоб тебя, — сдержанно произнесла жена, вдавив пальчики в кнопку громкости так, словно хотела удушить несчастное устройство. Как же она устала… Даже ругаться сил нет, по-видимому. — Джо… — позвал он тихо. Она обернулась устало. А потом вложила в его протянутую ладонь телефон. — Почини эту дрянь и сделай что-то с пальто, — резкими рваными движениями создавала Джо из Тайвина захламленную вешалку и не сразу проявила какой-то личный интерес. — Добрый вечер, кстати. — Кстати, — усмехнулся Тайвин, наконец упорядочив все детали ее одежды, совмещая одно с другим. — Голодная? — Потом, сначала спать, — буркнула она, наконец разобравшись с обувью. Перемещалась она как всегда быстро, но нервно. — Могу тебя донести. — Вот еще, — фыркнула женщина. — Сама дойду. От тебя разве отделаешься. — Никаких шансов.***
— Мы договорились, что я хочу спать. — И? — Не мешай. — Чем? — Да, всем! Руки убери! — Откуда конкретно? — Да, отовсюду, черт. — А кто жаловался, что холодно? — Ну, так это было до того, как ты меня обнял. И как с ней спорить, когда она права? И как с ней не спорить, права она там или что? Они рядом и лежат так близко, что не всегда понятно, где его тело, где ее. Она мерзнет, и он кутает. Старательно оборачивает каждую несчастную клеточку ее кожи. Животом к ее боку, согревающиеся колени переброшены через его ноги, тонкая шея так правильно встраивается поверх плеча, словно деталька пазла, маленькая и важная, а золотые волосы рассыпаны за пределами головы где-то там, куда он не может посмотреть сейчас. Просто видит всю картину внутренним оком. Маленькая и важная. Моя. — Тайвин, дай поспать, — молит она очередной раз. — Что не так теперь? — Да все не так! — взрывается жена. — Я уйду в гостевую. — Ого, серьезная угроза. Ему смешно и страшно одновременно. А ведь ей хватит запала. И она непременно, стопроцентно там замерзнет. Маленькая, важная и упрямая. А идти спасать этого героического воробушка-самоубийцу потом кому? Хотя какой она, к дьяволу, воробушек. Одно неосторожное движение — и минус глаз. Или что похуже. А у него, как назло, совершенно нет лишних органов. — Угроза? Я тебя сейчас придушу, — распаляется тем временем женщина. — Я черт знает сколько времени не спала… — Да куда черту, только ты знаешь, сколько не спала… — … еще раз только перебей меня! Я хочу спать, шею ломит, все болит, отвали по-хорошему! Я уже, твою мать, жалею, что вернулась в Кастерли. Пропустив последнее, явно лишнее утверждение, Тайвин ухватился за второе. — Шею-то чинить? — Чини, все равно ты не даешь мне спать, — она выкрутилась из его рук, переворачиваясь на живот. Ладони Тайвина медленно накрыли ее плечи, убирая волосы за голову. На ощупь мышцы под кожей казались стальными тросами. Присвистнув, он медленно начал проминать каждую, стараясь не переборщить. Джоанна с характерным свистом выдохнула сквозь сжатые зубы. Постепенно тело расслаблялось, плечи все плотнее уходили в кровать, растекаясь по ней. Он пробежал пальцами по шее к черепу, и женщина взвыла: — Оставь! Да-да-да… У основания черепа пальцы остановились, нажимать сильнее уже не получалось. Тело Джо напряглось, а потом медленно начало ритмично выгибаться назад к нему. Отпускает, понял он, восторженно следя за ее реакцией. Он провел вдоль позвоночника, медленно проследив всю длину от основания черепа до выгнувшегося к его пальцам копчика. Вот так, значит. — Иди уже сюда, или ты хочешь отдельное приглашение? — глухо донеслось из облака растекшихся по подушкам волос.***
Терпеливою стать для него не забудь, Он все-таки мальчик… Он все-таки мальчик… Она шептала одними губами, сидя на краю кровати, хриплый шепот разносился по комнате, наполняя ее своим присутствием, словно сизый сигаретный дым. Золотая грива стекала вперед с ее плеча, обнаженная спина едва намечалась контуром, высвеченная первыми проблесками света из-за штор. И у него самолет — он ведомый в звене Каждый день на войне все дни напролет. А ты представь, каково жить командой извне. Он все-таки летчик — у него самолет Она отключается от мира, оставив на растерзание свое безупречное тело, лицо, руки, при том, что единственный вход в ее душу напрочь запечатан парой алых наушников. Джинн в бутылке. Тонкая нитка провода добавляет смыслов, вливает в нее порцию жизни, ярости, огня. Источник ее силы и, разумеется, слабость. Меломаны самые открытые для чтения люди, даже если, подобно Джо, вся их жизнь скрыта за слоями правды, полуправды, домыслов, слухов, лжи. Она кутается в них, как планета в свои атмосферные слои, и плывет себе неприступная, не переставая вращаться среди прочего космоса. И все оседает снаружи, все достраивает ее, не тревожа того, что внутри. Главное — не выдирать из ее изящных ушек два чертовых проводка. Эта бомба детонирует мгновенно, и ничто не выживает в эпицентре. В его смешной голове диспетчер Петров. Один на тысячу миль за множество лет. И вроде небо ничье — лети, будь здоров! Но, видишь ли, дружба — приоритет. А у него самолет… Лети, будь здоров! Но все-таки дружба… Все-таки дружба… Он никогда не ловил ее за пением. В минуты совсем очевидного душевного раздрая его женщина тихо шепчет, повторяя слова. Само по себе то, что она делает это в одной с ним комнате — уже безграничное доверие. Но полон топливом бак и цел фюзеляж. И благодатные яблоки — майской земле. Он снова всех победит, потому что он наш. И ты сорвешься навстречу на своем помеле. А у него самолет, он заложит вираж. И ты такая навстречу. Навстречу! Быстрые руки резко замелькали, довершая прическу. Наконец тяжелая коса падает с плеча, а сама Джо вползает в кровать ужом, не вынимая наушников, сворачивается калачиком, раскрывается, прижимаясь животом к простыне, подгибает колено почти к подбородку. Шепчет как-то уже совсем мучительно, выплевывая каждое слово. Ужасно хочется подгрести ее поближе, перекрыть тьму, накрывающую ее изнутри. Защитить и спасти. Только вот это ее персональная тьма, и от нее нет спасения, пока женщина не захочет, чтобы ее начали спасать. Так оцени его стать, полюби его суть. Очерти его путь на годы вперед. Но терпеливою стать для него не забудь — Он все-таки летчик и у него самолет. Терпеливою стать для него не забудь Он все-таки летчик. Он все-таки мальчик. Он все-таки летчик, Нет, он все-таки мальчик, Но все-таки летчик, И у него самолет! Тайвин ждет, напряженно глядя в потолок. Ее дыхание становится ровнее. Вероятно, Джоанна поставила песню последней и пытается заснуть. Мужчина дожидается тихого всхлипа с ее стороны кровати и медленно подносит свою руку. Кладет на ее локоть. Женщина вздрагивает, мелко дрожит, накрывает его руку своей свободной. Разрешает. Он вползает в ее личное пространство, двигаясь ближе, обнимая снова, кутая от мира, пряча от себя самой. Я здесь, Джо, возвращайся. Ты виновата во всем и ни в чем не виновна. Не говори, я знаю тебя слишком хорошо, чтобы влезать со скальпелем туда, где не развернешься. Я вряд ли когда-нибудь прощу тебя, но кто знает? Я пытаюсь, правда. Не сбрасывай меня со счетов, я еще не потерян. Они вернулись к тому, с чего начали. Рядом и лежат так близко, что не всегда понятно, где его тело, где ее. Она мерзнет, и он кутает. Старательно оборачивает каждую несчастную клеточку ее кожи. Маленькая и важная. Моя. Рассвет наполняет комнату контрастами. Она спит, тихо-тихо поднимается грудь, едва касается кожи дыхание, срываясь с ее приоткрытых губ. Алый наушник на золотой простыне, словно гильза от пули. Он нем. И это правильно.***
Поздним вечером наконец явился старший сын. Лансель нашелся несколько раньше, а Тирион вынырнул из своих рефлексий к обеду. К ужину же в доме были все, кроме все еще развлекающейся взбалмошной доченьки. Тай поманил ладонью Джейме и удалился из-за стола. За его спиной Джоанна первым звонким всхлипом столового ножа вонзилась в кусок мяса на собственной тарелке, давая сигнал к началу трапезы. Он просил начинать без них. Жизнь продолжалась. Ключ поворачивался в замке медленно, со скрипом. Наконец внутри засова что-то негромко щелкнуло. Тайвин прошел внутрь и медленно окинул взглядом ряды полок и ящиков. Винный подвал имел характерный вид и запах, он помнил его ровно таким же. С тех пор, как Тайвин увидел его впервые изнутри, льву ни разу не приходила в голову мысль что-то изменить в этом памятнике распущенности и вседозволенности. Когда-то он ненавидел пьяниц. Отец слишком много сделал для своего погреба, а Тайвин долгие годы расхлебывал последствия его неделанья и праздности во всех остальных вопросах. С годами мнение мужчины о допустимом и достаточном существенно скорректировалось. Джейме неторопливо шел за ним, потирая виски руками. Они прошли десяток шагов вглубь, прежде чем отец повернулся к сыну и вручил ему ключ. — Если тебе однажды понадобится напиться до полусмерти, — начал Тайвин, — сделай это здесь. Ключ твой.