Короли Севера

      Зима выдалась очень холодной.       Мороз ходил по земле, заставляя потрескивать воздух, скрипел на зубах, обжигал, словно огонь, кожу. Полумертвые черные деревья, ушедшие глубоко в себя, трещали, лед на воде стал так прочен и толст, что даже самый остро заточенный топор успевал затупиться, прежде чем прорубал в застывшей воде прорубь, а метели все шли и шли, длясь, порой, целыми неделями.       Но дальше будет только хуже. Ло это чувствовал всем своим существом. Руки рабыни, принадлежавшей ему, распухли, под ее светлыми потухшими глазами залегли глубокие тени, губы потрескались и кровоточили от малейшего движения. Сам Ло выглядел не лучше: его тощее костлявое тело стало еще более худым, шуба болталась теперь на острых плечах как на вешалке, пальцы потемнели и плохо слушались. Даже сжигаемые в очаге священные травы и теплые шкуры не спасали от могильного дыхания зимы, пробирающегося в дом.       Боги не слышали или не хотели слышать молитв. Буадар*, владыка удачи и покровитель этих земель, молчал, как бы Ло не взывал к нему, сидя над рыжими языками огня.       Он стал редко покидать жилище. Времени, что давала злящаяся природа между бурями, было слишком мало, но Ло все равно доходил до Грамхата, бредя через заснеженный лес, по крутому склону холма к самому морю, и безмолвно наблюдал. Поселение, бывшее летом оплотом жизни, словно вымерло: люди не выходили из домов, жмясь к дарящим хоть какое-то тепло очагам. Старый знакомый Ло Фансир, кузнец, всегда дававший приют Ло, когда тот приходил в Грамхат, рассказал, что младший сын его свояченицы Аюны, чей муж погиб в набеге на Заггар в прошлом году, умер от лихорадки, а несколько охотников, рискнувших пойти в лес на поиски дичи, замерзли насмерть. В следующий раз конец жизни пришел и для юного Хагварда, сына вождя. А потом для свирепого воина Пэрва, старого землепашца Уллы, оставшегося без зимних запасов, малютки Ритсы…       С каждым новым именем, с каждым новым днем Ло убеждался, что богам нужна большая жертва. Что без обильно пролитой крови они не смягчат безумствующий дух Севера. Эта мысль изо дня в день преследовала Ло, укоренялась в его разуме, мешая думать, заставляла подолгу сидеть, сдерживая собственные руки от того, чтобы выхватить нож и воткнуть его в грудь рабыни, испуганно отшатывающейся прочь от жуткого, почти безумного взгляда. В такие мгновения молчаливый Буадар снова, как прежде, начинал хохотать и шептал на ухо, что Ло прав, что он хочет есть, что ему нужна жизнь, много жизней. И взор острых серых глаз снова ввинчивался в спину изможденной женщины, нервно вздрагивающей от колючего холода, притаившегося в них.       Но жертвовать Буадару, жадному до горячей крови воинов и сладких детских сердец, жалкую безвольную рабыню – кощунство. Ло понимал это и знал, что нужен сильный полнокровный мужчина, а то и не один, чтобы удовлетворить бога и усмирить гнев природы. И, глядя по утрам на собственное подвижное угрюмое лицо с заострившимися скулами, впалыми щеками и хищным носом, отраженное в поставленном на треногу котелке с водой, он подумывал о том, чтобы вскрыть горло самому себе и пролить кровь на огонь во имя Буадара. Бог тихо хихикал на грани сознания и говорил: потерпи, осталось недолго. Ты сможешь принести жертву.       Когда сквозь завывавшую за стенами укрытой в лесу хижины метель и гудение пламени пробился стук чьего-то кулака по старой двери, Ло понял, что Буадар был прав. Как всегда.       Человек, стоявший на пороге, был чужаком, не одним из Майросов, которым принадлежали земли на много куэнов* вокруг. Он был высок, широкоплеч, светловолос, как и все дети Севера, и одет в шкуру какого-то пушистого зверя. На его поясе притаился топор, а на шее – знак Дарракуса*. Он вошел в хижину, уважительно коснулся столба, на котором были с любовью выбиты символы богов и висели связки особых трав, распространявших пряный запах по всему помещению, и повернулся к Ло, широко и слегка виновато улыбаясь:       - Здравствуй, знахарь. Меня зовут Торбар. Я шел из Ромассы, это на другом конце острова, и заблудился, когда началась метель. Ты позволишь мне переждать непогоду?       Ло молча кивнул. Он вообще не любил говорить с кем-то, кроме богов. Только пригласил гостя за стол. Тот не стал отказываться.       Служанка налила мужчинам по плошке пресного супа, подала вынутую из неприкосновенных запасов вяленую оленину и кусочек старого, но еще вкусного сыра. Торбар ел, жадно загребая ложкой жидкую похлебку. За время пути у него не было возможности нормально поесть, поэтому и сухое вяленое мясо, и тем более сыр он проглотил в мгновение ока. Ло же не притронулся к еде. Лишь бесцельно водил ложкой, пристально вглядываясь в ромассца своими холодными серыми глазами, в глубине которых притаилось что-то тяжелое. Буадар притих.       Когда гость наелся, Ло все еще разглядывал его, запоминая, казалось, каждую деталь. И лишь вопрос Торбара смог вывести его из созерцания:       - Знахарь, не знаешь ли ты, далеко ли отсюда до Грамхата?       - Знаю, - неохотно кивнул Ло, отставляя тарелку в сторону. – Я покажу тебе дорогу завтра, если боги будут милостивы и пошлют нам хорошую погоду.       Сворачиваясь клубком под шкурами вместе с остальными, чтобы сохранить тепло, слыша с одной стороны раскатистый храп чужака, а с другой тихое дыхание женщины, Ло с облегчением понял: уже скоро.       На следующий день от метели, бушевавшей вечером, не осталось и следа. Голубое небо полностью очистилось от туч, большое северное солнце горело так ярко, что его лучи, падая на наст, заставляли его сиять, словно золото. Даже холод отступил, и служанка впервые за много дней рискнула выйти из хижины, не закутываясь в шубу по самые глаза. Животные – несколько коз, полдесятка несушек, петух и энергичный пес, провалявшийся большую часть холодных дней в углу, повеселели и оживились.       Торбар восхищался и благодарил богов, но Ло чувствовал, что это лишь отсрочка, аванс: Буадар дал шанс принести требуемую жертву и ради этого даже усмирил на время природу. Поэтому Ло сразу сказал гостю, что готов сегодня же отвести его в Грамхат. Тот очень обрадовался.       Ло надел свою любимую шубу из пушистой шкуры белого волка, черной краской нарисовал знаки Буадара на тыльной стороне ладоней и веках, взял с собой длинный охотничий нож.       Они отправились в путь в середине дня. Долго шли.       Торбар слишком поздно понял, что это конец.       …Дымящаяся кровь капает на снег, и кажется, что кто-то просто рассыпал горсть рябины, а не вспорол одним точным движением горло высокого воина, который всего несколько минут назад был жив и почти успел дать отпор. Торбар распростерт на снегу, кровь, бурля, высвобождается из плена его тела, стекая по коже и окрашивая наст в розовато-красный цвет. Кровь на коре дерева, на белом мехе, слипшемся между собой, на лице Ло.       Сидящий в снегу на коленях, зажимающий раненое топором Торбара бедро, он понимает, что жертва все еще недостаточна. Буадар довольно мурлычет на грани сознания, но по-прежнему требовательно, слишком внимательно смотрит. И Ло готов дать ему больше. Он окунает пальцы в чужую кровь и медленно рисует сначала прямую вертикальную полосу на лбу, а потом алые следы от уголков своих усталых воспаленных глаз, по скулам, и почти до самых усов, после чего берет в руку нож и закатывает рукав. Лезвие ярко блестит в солнечном свете, даже кровь на нем кажется почти оранжевой. В голове грохочут барабаны, выбивая дикий древний ритм, изгоняя из глупого сердца страх, зажигая фанатичный огонь в серых глазах.       Холодная сталь коснулась запястья.       Мгновение затишья, замершее на секунду сердце, удар крови в ушах, и нож вспорол вены.       Буро-багровая венозная кровь хлынула потоком, смешиваясь с кровью Торбара и пачкая снег ярко-красным. Боль обожгла нервы, но тут же сменилась глубоким, абсолютным счастьем. На исхудавшем лице Ло расцвела широкая удовлетворенная улыбка.       Буадар победно захохотал, и его смех постепенно перекрыл все, даже сумасшедший стук сердца в ушах. Мир поблек, потемнел, конечности заледенели, а пошевелить хоть чем-то стало непосильной задачей. Ло упал спиной в снег, глядя в яркое голубое небо и почти не видя его, раскинул руки и закрыл усталые воспаленные глаза. Дрема накатила теплой волной, словно бы кто-то уютный и родной укутал в толстое мягкое одеяло, глушащее все звуки.       - Хва-а-атит, - вкрадчивый шепот Буадара разрывает накрывшую с головой пелену, громом и боем барабанов ворвавшись в угасающее сознание. – Ты принес мне достойные дары. Зима отступит, придет тепло. Ты же знаешь, я никогда не нарушаю слова. Можешь принести мне последний дар…

*

      Холод ушел, как и обещал Буадар. Очень скоро солнце стало жарче, тяжелые сугробы осели, потемнели, сквозь прорехи в снегу показалась земля, зазвенела капель. В Грамхате заскрипели колеса, зазвучали детские голоса и веселый смех. Люди ходили за водой к полноводным ручьям, сбегающим с холмов, бурная река разбила ледяные оковы, сдерживавшие ее целых шесть месяцев, и радостно поскакала по порогам, спеша к успокоившемуся морю.       Все были счастливы. Все с облегчением смотрели в небо и благодарили богов.       Фансир, рубивший во дворе своего дома дрова, отложил старый топор, вытер мозолистой рукой лоб и жадно отпил холодной воды из стоявшего рядом кувшина. Его блуждающий взгляд случайно обратился к темной широкой полосе леса. Он отошел к плетню, оперся на столбик, замер, словно изваяние.       Вышедшая из хижины Олья неслышно приблизилась, мягко обнимая мужа за плечи:       - Что с тобой, Фансир?       - Да так… Лофаама давно не было, - кузнец отставил глиняную посудину, огладил заплетенные в косички усы и бороду и неловко признался: - Я беспокоюсь. Как бы не оказалось, что его там медведь в лесу задрал или что он провалился под лед, или...       - Ло же чудак, милый. Удачливый чудак. Сам Буадар, как говорят, покровительствует ему. Не думаю, что боги уготовили такому, как он, столь глупую смерть.       - И все-таки…       - Помнишь, в прошлом году Ло пропал на несколько месяцев. Он явится, когда захочет. Не тревожься. Пойдем лучше в дом. Я уже приготовила обед.       Светловолосая женщина потянула мужа за руку, и тот в последний раз обернулся на лес.       На опушке тощая высокая фигура неуверенно ковыляла со склона холма, опираясь на длинный кривой посох. Сердце Фансира радостно дрогнуло, он аккуратно выпутался из захвата Ольи, тоже заметившей гостя, и, перепрыгнув плетень, легкой трусцой помчался навстречу человеку у леса.       Это и правда был Ло, вне всяких сомнений. Только был он бледен, словно мертвец, серые глаза его глубоко запали в глазницы, превратились в тяжелые черные мешки веки, заострился нос, многочисленные складки и морщинки на подвижном лице углубились настолько, что тридцатилетний знахарь выглядел на все сорок, даже прежде короткая бородка несколько отросла.       Кузнец добежал до друга, крепко обнял его, скрывая за смехом облегчение. Ло не сопротивлялся, лишь сам похлопал Фансира по плечам и как-то вымученно улыбнулся, демонстрируя сверкнувшие под усами белые зубы. Закинув руку на шею знахаря, рыжий воин Севера повел его через покрытое рытвинами поле к своему дому, расспрашивая:       - Где ты пропадал, дружище? О тебе с самой Морозицы никто не слышал. Я боялся, что тебя в лесу приморозило где-нибудь к дереву! И что это с тобой? Ты белый прямо как мертвец!       - Скажем так, я ходил тебе неведомыми тропами, друг. А ходить по ним сам знаешь – опасно, - Ло загадочно блеснул все такими же лукавыми серыми глазами. – Меня даже ранили. Неужто все еще хочешь знать, что за места я посещал?       Кузнец лишь махнул рукой:       - Да ну тебя, Лофаам, не хочешь говорить – не говори. Тогда я буду рассказывать, а ты молчать! Пойдем, Олья уже на стол накрывает, поедим, поговорим, новости обсудим…       В затянутом полупрозрачными серыми облаками небе затухающе хохотнул Буадар, словно далекая гроза решила напомнить о своем существовании.       Зима закончилась. Пришла весна.