Летаргический сон: Жизнь После

21 июля 2014 12:30 Юра привез Лешу и Полину на кладбище. Кто придумал эти традиции с проведыванием на следующий день было непонятно, но все это явно снова возвращали их во вчерашний день. Снова стояли в тишине. Полина все поправляла снесшие за ночь ветром цветы с могилы, наливала воду в опрокинутый стакан, стирала капли ночного дождя с фотографии. — Лежите тут… А нам плохо без вас. Женьк, ты же говорил, что нам это не грозит, и мы будем вечно жить, и всё будет хорошо. И Юлька туда же, поддерживает тебя, как обычно… Вам уже не больно, а вот нам… Знаете, как ломает. Болит все внутри, тяжесть. Как три дня назад… Или сколько там? Я уже сбилась со счета, — говорит Полина, стараясь сдержать слезы. Каспарян, поджав губы, снова стряхивал пепел с очередной сигареты и молчал. Казалось, это теперь навсегда. Вчера только говорил о том, как он приходил в себя, а сегодня уже не верил снова сам себе. Стоит, прячет опухшие глаза от слез и помытый вид от вчерашнего алкоголя в чёрных очках, и только лишь стряхивает пепел. Леша старался поддержать Полину, чтобы не допустить ее слез. Знал точно, что друзьям бы это не понравилось бы. Маяк с Женькой всегда шли по жизни с улыбкой, стараясь отметать весь негатив от себя. И уж они точно б постарались, чтобы Полина в ее положении не плакала, а наоборот как можно веселилась, отдыхала и расслаблялась. Кто-то даже успел пошутить, что команде врачей будет очень весело с ней рожать, потому что Полина очень легко обычно могла развеселиться. Андреев сейчас больше всего переживал за их ребенка, которого они так ждут. Его и самого штормило, и он был весь никаким. И никак уж не думал, что так рано потеряет друзей. Всю эту тишину прервал внезапный звонок телефона Полины. — Я не хочу ни с кем разговаривать, — недовольно проговорила она, глядя на незнакомый номер. Была полная уверенность, что это снова кто-то слишком любопытный. Несколько раз она сбросила вызов. Но потом Лёша все же убедил ее ответить, вдруг что-то важное. — Да, я вас слушаю. Да, я. А с кем я разговариваю? Простите, что не узнала. Спасибо за поддержку. Как он? Да-да, я все понимаю. Хорошо, мы сейчас приедем, — слышалось от Полины. И никто из них двоих не подозревали что после звонка Полина хотя бы немного приободрится и скажет: — Ребят, Димулю надо забрать. Я совсем про него забыла. Няня позвонила. У нее оплата закончилась. Она и так уже сколько дней сидит безвылазно, и у неё свои планы на день. Юр, съездим, пожалуйста? Или у тебя планы? — Поехали. Я свободен. — сказал он, выкинул окурок. Подошёл к кресту, положил руку и проговорил по привычке: " До встречи!», а после неторопливой походкой направился по аллее на выход в сторону машины. Лёша и Полина шли за ним в обнимку. Полина Науменко: Дима — это маленький сынишка Юли. Они с Женькой его безумно любили и обожали. Женька, правда, к его появлению на свет не имеет никакого отношения. Я помню, как Маяк зашла ко мне в гости какая-то вся взволнованная, взвинченная. Бегала, суетилась нервно по моей квартире, то открывала, то закрывала окно на проветривание, якобы душно ей. Я ей говорила, мол, мать, ты только не свались, пожалуйста, ок? Я шутила, конечно же, но знатно переживала за нее. А потом она уселась, снова глотнула стакан воды и после долгого молчания мне выдала, что она беременна. У нее уже дикая паника. Я была, как мне казалось, тогда маленькой, и не особо понимала, не то случившегося, а именно, как вести себя в такой ситуации, потому что ребёнок — большая ответственность. Он меняет твои привычки, жизнь, работу — абсолютно всё. И я представляла, как она волновалась. Потому что, я словила панику во время своей беременности, даже находясь замужем за Лешей, и будучи абсолютно готовой к этому на подсознательном уровне. А она была одна и растеряна. <i>— И что ты будешь делать? — интересовалась я, протянув ей очередной стакан воды. Я не собиралась ей давить и внушать какое-то решение. Я приняла бы любой ее выход из ситуации. Если надо, я бы пошла бы с ней за компанию даже на аборт, искать деньги, нянчиться — что угодно ради моей подруги. — Полина! Откуда я знаю! Почему ты у меня это спрашиваешь! — нервно ответила она. Маяк и так всегда очень эмоциональная. Загорится как спичка — спалит всю Москву. — Так, мамаша, ты погоди нервничать… — пыталась ее утешить я. Я боялась сказать что-то не то ей. Ей нужен чей-то совет, поддержка. А я даже не знала, как ей помочь, хотя и попросила ее не нервничать, но вместо этого я стала нервничать вместе с ней ещё больше. Я чувствовала, что как она очень хотела будто этого ребенка. Но в то же время она не знала, что ей делать дальше, потому что понимала и представляла последствия от любого принятого решения. Ситуацию разрешила моя мама, как мудрая женщина, которая заехала в гости и дала нам дельный совет. Она не настаивала ни в коем случае, она просто постаралась успокоить Маяка и поговорить с ней. — Юля, дети — это прекрасно! Беременность — самый трогательный, самый лучший период жизни любой женщины! — сказала моя мама, Наталья Александровна. — Я понимаю, теть Наташ… — вздохнула Маяк. — Ты сама что думаешь, прежде всего? — спросил она снова. Юлька пожала плечами. Я так и хотела вставить свое слово в разговор, но мама меня одергивала. — Я наверное люблю детей, и я наверное хотела бы этого ребенка. Но, я боюсь, я не смогу стать хорошей матерью. Я не смогу дать ребёнку всё, в чем он даже будет нуждаться. И я потеряю всё, что я имею, пока буду находиться в вечном декрете. Я боюсь, что мое место кто-то займёт. И я в то же время понимаю все последствия, если я откажусь от ребенка. Я ничего не смогу сделать… — волновалась Юля. — Юль, это сначала тяжело, кажется что не хватит денег и сил, что дети много кушают и забирают у тебя всё. Всё будет хорошо. Просто делай то, что подсказывает тебе сердце. Если подсказывает оставить ребенка — оставляй. Если ощущаешь, что слишком рано, ты не готова — иди на аборт. Но подумай о рисках после него, обязательно. Взвесь все. От детей еще никто не пропадал, но если ты чувствуешь, что тебе будет сложно, лучше этого не делай, — сказала моя мама. Я видела, как она колебалась. Сидела, молчала, думала. Я боялась, что она совершит ошибку и будет потом еще жалеть. Юля часто импульсивна: у нее эмоции рвались вперед разума и часто мешали ей в принятии сложных решений, хотя, тому, как она потом смело их принимала, обдумывая все, этому позавидовал бы любой. В тот момент, я видела, что она была в никаком состоянии, и я боялась за нее, просила ее предупредить меня о своем решении, если больше некого, чтобы я была хотя бы в курсе и была спокойна за нее, что она не сотворит ерунды... Каждый раз, когда я ей задавала потом вопрос: «Что ты решила?», она просила ее не трогать и отмахивалась, мол, думает. Я уже начинала злиться на нее, копила в себе эмоции, чтоб не высказать ей все, и намекнуть, что у нее время тоже идет, потому что срок увеличивается. А потом она сама пришла и сказала, что решила оставить ребенка. И судя по ее лицу, она не жалела об этом ни капли, радовалась тогда так. И я вместе с ней. Он тогда такой счастливой она была от своего решения, и я надеялась, что у нее все хорошо. Но в душе было неспокойно только от одного вопроса: — Юль, а отец ребенка? Ну, он же должен знать... Мама сидела, всячески пинала меня ногой под столом, показывая взглядом, что я была нетактична. А я понимала, что она мечется так от того, что она одна. Если б рядом с ней был мужчина, то вряд ли бы она так металась с решением. После моего вопроса Маяк резко сменилась в лице, что-то там замешкалась, долго пыталась что-то там сказать. — Я не хочу об этом говорить. У него своя жизнь. У меня своя жизнь. И я в ней разберусь сама! — сказала она тогда твёрдо. — Но… — пыталась возразить я, но меня остановила мама, предложив не тревожить беременную женщину. Я поняла, что допытывать ее бесполезно. Если Юля уперлась, чтобы что-то скрыть, то пытать ее бесполезно. Будет всячески что-то скрывать в душе и не проговорится никогда. Нет, мы постоянно трещали, как подруги, постоянно что-то обсуждали, но я понимала иногда, что были моменты, когда она настолько стойко держит все в себе, настолько напряженно, что мне становилось страшно за ее состояние. А она все говорила: «Все хорошо». Хотя, я ей иногда говорила, что эту фразу она говорит так нервно и так, как будто сидит на приеме у психотерапевта, ну как в американских фильмах показывают, и не похоже, что все хорошо. В общем, в ожидании ребенка мы просто объединились и радовались, как одна большая семья. Лешка забрал на себя отцовские обязанности, как мужчина. Мы готовились. Я постоянно Юльке притаскивала какие-то детские вещи из магазинов. Она смеялась, потому что еще неизвестен был пол ребенка, а я тут с одеждой и погремушками уже бегаю. А потом, как раз, когда у нее было узи, и она должна была узнать пол ребенка, я прискакала с каким-то детским девичьим маленьким миленьким платьишком, забила ей всю голову, распустила сопли от умиления, а она мне тут выдала, что будет мальчик. Они с Лешей тогда неделю надо мной ржали и говорили: «Это фиаско, братан!» Родила она на восьмом месяце, так как-то вот случилось... Мы, конечно, испугались. Когда мы увидели Димку первый раз, нам сразу же не хотелось выпускать его из рук. Он такой милашка, такой шладкий! Мы почти все время свое свободное время с ним проводили. Мне кажется, день Маяковской после выписки, начинался со звонка в дверь утром и наших довольных лиц на пороге. Она нас и крестными выбрала поэтому. Правда, было понятно, что у нас плотные графики, и часто сидеть с ребенком у нас не выйдет. Маяк рвалась на работу и нашла няню. Но когда Юля была дома, то буквально ни на шаг не отходила от сынишки. Мы старались ей помочь, даже материально, не требуя ничего взамен. Чаще всего она отказывалась. Потом в ее жизни появился Женька… Евгений Кулаков: Когда мы стали с Маяком встречаться, то она внезапно совсем пропала на 3 недели. Мне казалось, что что-то здесь не так. Я боялся за нее. Не думал, что она меня обманула и сбежала. Она не такая. Мы не встречались, я не мог до нее дозвониться, приезжая на работу, не заставал ее там. Я решил наведаться к ней домой, переживая, что у нее что-то случилось. Я приехал по адресу Юли на Звенигородской. Такой типичный, дом в центре Петербурга старой постройки. Я поднялся на нужный этаж. Подошел к двери квартиры. Атмосфера меня напрягала: тусклый свет, вонь какими-то какашками мамонтов, гробовая тишина среди жильцов и детский плач очень пронзительный. Я позвонил в дверь. Очень долго никто не открывал. Мне казалось, что я не туда попал. К тому же именно за этой дверью слышался детский писк. Какой вообще ребенок, вы о чем? Я все больше сомневался, и мне хотелось уйти. Но тут открылась дверь. Передо мной стояла ОНА, совершенно замученная, уставшая, бледная, с синяками под глазами, видимо не выспавшаяся. Юля будто бы испугалась или не ожидала увидеть меня. — Юля! Наконец-то я тебя нашел! Ты куда пропала? Что случилось? — буквально затараторил я, чуть ли не кидаясь на нее с объятиями. Но она выставила передо мной щит, будто не подпуская меня к себе. — Жень, пожалуйста, уходи! — потребовала она. Извините, но тут я уже охренел, потому что я не понимал, что происходит. Передо мной точно Маяковская? Я чувствовал даже виноватым себя. А вдруг я сделал что-то не то? Вдруг она обиделась на меня? — Я не понимаю? Какого черта происходит? — удивился я. — Уходи! Я не хочу тебя видеть. Пожалуйста, оставь меня. Я позвоню тебе. Пожалуйста, оставь меня! — стойко выпроваживала она меня, а у самой накатывали слезы. Я хотел ее успокоить, но она тут же убрала мои руки от себя. Она заметно нервничала. Я не понимал, что происходит. Я видел, что Юля пытается врать. Я показывал взглядом, что я не собираюсь уходить. — Юль! Да объясни мне уже что происходит! Почему ты пропала на 3 недели? Что я сделал не так! — спросил я с напором, сам от себя не ожидая. Я начинал злиться. Пусть она боится или не хочет ставить меня в известность о своих проблемах, но могу я узнать хотя бы об отношении ко мне! Я даже не знал, верить ли, что я очень дорог ей. Снова заплакал ребенок. Совсем кроха. Я не понимал, почему все это доносится из ее квартиры, а Юля не давала мне ничего выяснить, стремилась закрыть дверь и послать меня на… — У тебя есть ребенок? — изумился я. Она нервничала, продолжала требовать, чтобы я уходил и не приходил сюда больше. По сути всю эту ситуацию с ребенком она не комментировала никак. Скорее не знала, что сказать в свое оправдание. Мне было ужасно жаль и ее, и ребенка, который разрывался от плача. Из ее кухни воняло сгоревшей едой, везде стоял жуткий чад. — Позволь, я пройду в квартиру, — не выдержав сказал я, убирая ее руку от притолоки. — Женя! Уходи! Я умоляю тебя! Не трогай меня! Я не хочу тебя видеть! — заистерила она. — Юль, может, ты мне объяснишь, что происходит? — снова потребовал я. Если бы она говорила правду, то она бы обязательно аргументировала мне, почему она не хочет меня видеть, почему ненавидит меня, почему готова закидать меня тапочками и разбить об меня какую-нибудь вазу. — Ты, если хочешь, можешь закрыть передо мной дверь, но я не уйду! Это не выход для тебя! Пропусти меня, пожалуйста. Нам надо поговорить. — продолжал я. — Уходи! — снова сказала она. Заладила, как попугай! Я уже не мог все это терпеть. Я был, может, настырным даже. Я оттолкнул Юлю от двери. Ворвался в ее квартиру, закрыл дверь и понесся на детский плач. Оказалось, там плакал малыш. Я остолбенел около кроватки. Мы с ним смотрели друг на друга. Кажется, он немного затихал. Разглядывает меня своими такими темными глазами, блестящими от слез. У меня так что-то резко екнуло в сердце. Возможно, это был отцовский инстинкт, но я не уверен. Я взял аккуратно его на руки. Такой хороший. Такой маленький. И от него так приятно пахнет… — Хэй, малыш! Привет! Ну, чего мы плачем? — протянул я, умиляясь ему. Я растрогался. Он будто понимал меня. Прислушивался. Разглядывал меня с интересом. Потом заплакал. Я прижал его к себе. — Тише, тише, не плачь…— пытался я утешить его, покачивая на руках. А этот хитрюга, будто бы проверял меня. Заплакал, чтобы узнать мою реакцию, и, видя, что я его заботливо прижимал к себе, понимая, что я его не обижу, успокаивался мигом. Я думал, Юля стояла сзади меня. Я обернулся, но ее не было. Она сидела на полу, закрыла лицо и плакала. Я положил малыша обратно. — Дружок, полежи, пожалуйста. Что-то мне твоя мамулька не нравится. — сказал ему я, а сам ринулся к ней. Она плакала. Наверно, я грубо поступил с ней. Мне было очень стыдно. — Юль, Юля… — позвал ее я. Она не откликалась. Я обнял ее, прижал к себе. Гладил ее по волосам. Целовал в щеки, в губы… — Прости меня. Я должна была сразу тебе сказать… — говорила она, захлебываясь слезами через каждое слово. — Тише, тише. Перестань. Не надо. Что вы все расплакались у меня! — сказал я, успокаивая ее. У меня не было времени и совесть не позволяла сейчас вести допрос о ребенке. — Я замоталась. Тут еще Димулька. Я просто устала очень… Я не знаю, что мне делать… Я разрываюсь. — продолжала она. Я прижал ее к себе еще крепче. Дуреха, могла бы сразу все сказать! Я бы понял ее, постарался помочь. Я помог ей встать, проводил на кухню, всучил стакан воды. Быстро выключил плиту. Оказывается, она тут обед готовила, но что-то пошло не так. Потом я услышал, что заплакал ребенок, и я снова ринулся к нему. Может у него что-то болело. Я даже не знал. Я терялся. Я взял его на руки. Заплаканные детские бусинки смотрели на меня. — Значит, Димкой тебя зовут. Ну чего ты плачешь, Дим? Пойдем к маме, пойдем! — сказал я и пошел с ним на кухню. Юля уже успокоилась, видимо, выпив успокоительного. — Почему он плачет? Может у него что-то болит? — У него весь день болит животик. — ответила она. — Скорую вызывала? Я не знаю… Лекарства давала? — обеспокоенно спросил я. Я был встревожен. Я не могу видеть, когда плачут такие малыши…. — Я вызывала. Я не успела за лекарствами сходить в аптеку. Мне не с кем его оставить. — сказала она очень растерянно. — Давай листок с назначением, я схожу в аптеку, все куплю.— предложил я, не задумываясь. — Папаш, давай я сама. Побудешь с Димкой? Я быстро схожу и вернусь. — возразила она, начав собираться. Ну, ок, здесь я поспорить не смог, потому что женщины лучше разбираются во всех этих детских штучках, лекарствах. — Конечно, побуду! — согласился с удовольствием я. Юля быстро убежала в аптеку. Я ходил, держал Димку на руках. Разговаривал с ним. Он что-то кряхтел на свой на детский манер, агукал. Ему было хорошо, он полностью успокоился и больше практически не плакал. Я прижимал его к себе. Почему-то в тот момент я почувствовал кайф от ребенка на руках. Мне кажется, это самое дорогое, что можно иметь в жизни. Мы ходили по комнатам, я ему что-то показывал. Он иногда капризничал, но я, правда, старался успокоить его. — Диман, мы с тобой мужики. Мы с тобой плакать не должны. А то, ты заплачешь, я заплачу, и что же тогда будет! Мама с ума сойдет. — сказал я ему. Он хватал меня за пальцы. Маленькие ручки такие хорошие! Это настолько мило! Малыш смешно улыбался, глядя на меня. Жаль, только, что не говорил. Я щекотал его, а тот пытался смеяться. Хороший такой. Прижимался ко мне, будто прислушивался, а я продолжал с ним разговаривать, пытаясь войти в его расположении. — Ох и мама! Ушла! Соску забрала, сиську забрала. — сказал я, когда сидел с ним, удерживая на руках. И я даже не заметил, как пришла Юля, которая застыла на входе в комнату, глядя на нас и засмеялась. — Он соску куда-то, видимо, уже забросить успел. — говорит она с улыбкой. Я ощущал, что ей сейчас было так хорошо и спокойно. — Дима, смотри, мама пришла! — показываю я ему. Смышленый малыш: увидел маму и обрадовался. — Привет, привет! — машет она ему рукой с улыбкой, а потом интересуется у меня, — Как вы тут без меня? — Нормально мы тут без тебя. Не надо с недоверием мне вопросы задавать, —сказал я с улыбкой, —Правда, Димка? Он тоже заулыбался своей беззубой улыбкой. Мы с Юлькой засмеялись над ним. Мы пошли все же на кухню все вместе. Она ему там лекарства давала, поила чем-то из бутылочки детской. — Мой малыш, мой сыночек, мой зайка… — ласково говорила она, поглаживая Димку по головке. А он в это время кряхтел и причмокивая пил какую-то жидкость из бутылочки. Я помогал ей отмыть кухню от ее готовки, и в этот момент, просто уставился на нее. Было немного неловко наблюдать за ней, как за матерью. Но я понял, почему она так вела себя, не пуская меня в квартиру. Она просто, как тигрица, защищала своего детеныша. Когда он там это все выпил, она отнесла его обратно в кроватку. Мы с ней еще стояли, вдвоем умилялись, как он что-то фыркал смешно, засыпая, и морщил носик, когда зевал. Был похож на маленького ежика. Когда Димка уснул, мы ушли пить чай на кухню. Юля молчала, и по всей видимости ей было стыдно передо мной за свое поведение. — Почему ты мне сразу ничего не сказала про ребенка? — спросил я. — Я боялась тебя разочаровать. Я боялась, что ты меня не поймешь… Что ты уйдешь. Я думала, что между нами все закончится. — отвечает она, пожимая плечами. — Вот хотя бы сейчас ты даже можешь не паниковать? — улыбаюсь я ей, — Я настолько ужасен, что тебе казалось, что я брошу тебя сразу же, как только узнаю про ребенка? Юля, ну как тебе в голову это пришло? Я не собирался тебя бросать. И я сейчас тоже не собираюсь бросать не то что тебя, а ВАС! И более того, я не собираюсь узнавать и искать того мудака, который бросил тебя в таком положении. — Я просто растерялась. — пожимает она плечами, но на последних словах у нее проскочила нервная улыбка. Я впрочем, действительно не собирался допытываться, кто отец ребенка, вытягивать из нее какую-то историю о ее бывших, чтоб потом это переросло в то, сколько их было. Она мне не задает подобных вопросов, она просто рядом со мной. И ее не волнует мое прошлое. И я считаю, что это для меня пример… Я учусь этому, веду себя также. Как только Димка проснулся, мы сразу же пошли гулять. Я снова учился чему-то рядом с ним и это были непередаваемые ощущения. С этого момента я стал как можно чаще находиться рядом с Юлей и Димой. Я был счастлив на максималку! Алексей Андреев: Женька почти постоянно был с ними. Гулял, возился с Димкой. Довольный такой. Я был за него очень рад. Я не видел его никогда таким счастливым. Я не говорил ему ничего заранее, потому что не захотел лезть в его жизнь, в жизнь самой Юли. Мне кажется, это что-то очень личное, она должна была это сделать сама. Видимо, потом время пришло, и он узнал о ребенке. Такова жизнь: она все ставит на свои места, хочешь ты этого или нет. Женька изменился после этого: стал более степенным, семейным, серьезным, ответственным, нежным, добрым, безумно любящим Юльку и Димку. Но все равно куда-то все бежит. Хотя, он все время такой. Кажется, он нашел что-то свое. Мы с Полинкой очень рады были за них… Юрий Каспарян: Появление Димки в нашей ю-питерской семейке было каким-то очень радостным, светлым событием, как маленькое чудо! Женька пришел на базу с этим малышом. Все офигели. Димка сразу стал нам очень родным всем четверым. Ребенок легко шел на контакт. Мы подружились. Забавно все это… Я даже не предполагал, что у Юли есть ребенок. Я к нему так привязался очень сильно душой. У меня появилась ответственность за будущее поколение… Полина Науменко: (смеется) Да, дядя Юра у Димки лучший друг! Лешка порой завидует! Алексей Андреев: У нас прям банда такая собралась! Женька постепенно у нас вживался в роль отца. Он мне неоднократно говорил, что Юлька и Дима живут в каком-то хиленьком доме, однокомнатной квартире, похожей на комнатушку. Это очень, конечно, тяжело жить в одной комнате с ребенком. Я думал, он поможет квартиру хорошую снять, например. Но Женька решился на большее. Мы сначала ничего и не поняли. Он затеял у себя дома ремонт какой-то совершено капитальный. Нанял даже бригаду. Каждый день по 10 раз матерился по телефону. Иногда сам приходил то в цементе, то в краске, то не выспавшийся. А один раз пришел и заявил нам: — Ребят, никому не нужна кровать? Мы засмеялись. — Ребят, ну купите кровать! Мягкую, удобную! — умоляя, говорил он. — Ага, поломанную после секса, — подшутил тогда я. — Леша, иди ты нахрен! Ребят, ну купите кровать! — Жень, да ладно тебе. Зачем тебе продавать кровать? А спать на чем в спальне? — спросил Юра. — Я диван куплю удобный и раскладной! — продолжал он. Не знаю, куда он потом дел эту кровать. Но мы над ним смеялись еще очень долго. Наверное, он ее все-таки продал кому-то. Хорошая такая кровать была. Потом мне он рассказал, что хочет перевезти Юлю и Димку к себе. Я удивлялся в очередной раз тому, как человек может отказаться от многого в жизни ради любимой девушки, чужого ребенка… Это очень смелый поступок. Полина Науменко: Женька как-то забрал меня с работы неожиданно, чуть ли не в машину запихал, сказал, что вопрос жизни и смерти. Я с перепуга даже от заказа одного отказалась. Поехала с ним. А он сказал потом: — Полин, помоги мне, пожалуйста, выбрать для Димки всякие фигнюшки, мебель, занавески. Я в этом ничего не понимаю. Я вздохнула с облегчением от того, что ничего страшного не произошло, и засмеялась, уткнувшись в его плечо. Конечно, я помогла! Мы с ним до позднего вечера по магазинам прокатались. А еще я помню, как Женька предложил Юле переехать к нему. Надоело метаться туда-сюда. И, видимо, ему захотелось реально семью… Он очень к ним привык. Это было очень романтично. Он, мне кажется, волновался так, как будто предложение делает ей за него замуж выходить. Юлия Маяковская: У меня заканчивался рабочий день. Мы с Женькой договорились встретиться. Он часто встречал меня с цветами и куда-то вез. Мы поехали в тот раз к нему домой, он обещал сюрприз. И вот заходим мы в квартиру. Женя ведет меня в комнату, которая раньше была спальней, но теперь я вижу в ней детскую со свежим ремонтом, новой мебелью, пахнущей деревом и новизной, игрушками, погремушками. Такая светлая, красивая. — К тебе племянников на время перевозят? Где твоя кровать? Что ты сделал? — пытаюсь понять я с недоумевающей улыбкой. — Нет. Не угадала. А кровать — это ерунда. Только место занимала. — отмахнулся он, типа так и надо. А потом вдруг неожиданно заговорил, не дав мне вставить и слова, — Юль, я подумал тут… Да что думать, я даже сделал, — посмеивается от волнения, — За это время ты и Димка стали мне очень родными. Вы стали моей семьей… И я хотел бы предложить вам переехать ко мне. Эта комната для Димы. Мне пустовато здесь одному с котом, я хочу с кем-то делить это пространство. Да и у тебя там условия не из лучших, да и платить нужно, когда ты можешь потратить эти деньги на себя или ребенка. Я хочу слышать в нашей квартире твой смех, топот детских ножек. Хочу встречать тебя каждый день с работы, проводить вечера с вами, со своей семьей. Хочу, чтобы меня кто-то ждал… Мы с Шарлем уже посовещались, он не против! — посмеивается он неловко. Я была в шоке. Я даже не знала, что сказать. У меня навернулись слезы, и я стояла недоумевала с какой-то безумной улыбкой и не знала, как на такое реагировать. Женька засмеялась, глядя на меня, обнял меня, крепко прижав к себе. Наверное, я была похожа на растроганную дурочку. — Тише-тише-тише… — успокаивает он меня, — Юль, ну ты чего? Я надеюсь, это от счастья, а не от того, что придется переехать ко мне, стирать мои носки, готовить еду, убирать! — пытается шутить он надо мной, а я отрицательно качаю головой, потому что это не так, и смеюсь. — Для меня, а тем более для Димки, никто никогда ничего подобного не делал. Спасибо, Жень! Это так неожиданно! Столько денег затратил! От кровати избавился! На чем спать теперь? — говорю ему я. Женька рассмеялся над моими словами. Видел во мне маленького ребенка, который стоит и выпаливает совершенно глупые вещи. Я засмеялась вместе с ним. — А мы будем спать с тобой на вот этом замечательном диване, — повел он меня в другую комнату. Я была удивлена еще больше и не могла ничего сказать. — Так ты готова переехать? Тапочки я уже купил тебе тоже! — спросил он наконец-то, снова смеясь. Честно, я была не готова к такому повороту событий. Я не ожидала, не могла сделать выбор. Нашим отношениям нет еще и года, все так стремительно! Я растерялась и отказалась от его предложения, потому что мне нужно было подумать. Женя нервничал и переживал. Он не дулся, не мучал меня лишними вопросами, скандалами. Просто принял мое решение, снова обнял, поцеловал и сказал немного помолчав: — Я готов ждать сколько угодно… Я осталась у него. Димка был с няней, благо мне ее услуги оплачивали какое-то время через работу. Наш вечер все равно вышел очень насыщенным: мы смотрели фильм, ужинали, разговаривали, веселились, любили друг друга. Это было замечательное время. Мы радовались друг другу, как дети. Любили друг друга, словно в первый раз. Я спала. Он обнимал меня, прижав к себе. Я чувствовала, что Женька не спит. Мне кажется, он глаз не сомкнул, потому что думал. Утром мы поехали сначала ко мне домой: нужно было проведать Димку, посмотреть, как он там с няней, оставить букет. И Женя отвез меня на работу. Он был, как всегда, в настроении, много шутил. А в обед мы встретились с Полиной в кафе. Полина Науменко: «Предлагает переехать?!» — выпалила я, когда она мне все рассказала. — А я не знаю, что мне делать… Мы куда-то торопимся… Это как-то… — терялась она. Я даже не понимала, чего она сидит, мнется, сомневается, придумывает сто причин для отказа. Я сначала тоже сомневалась, что у них все протекает слишком быстро, но чем больше я общалась с Женькой, тем больше я понимала, что он держит свое слово, что его чувства искренни и к ней, и к ребенку. Я была готова взять, собственноручно собрать вещи у нее в квартире и перевезти ее к Женьке. В чем проблема? Сидит изворачивается, как барышня! — Юль, дура ты! Такого мужика нужно брать и держать рядом с собой, раз уже свела судьба! Женька тебя любит и Димку любит, как никто другой! И вряд ли кто-то еще сможет полюбить твоего ребенка так, как полюбил его Женька! Ему не нужна другая, ему ты нужна! Мы знали все о ремонте! Женька попросил не говорить тебе! Ты бы видела, с каким умилением, трепетом он выбирал все для Димки! Вы уже для него семья! Что тебе еще не хватает? Что тебе нужно от него? Что нужно, чтобы он сделал? —  очень эмоционально выразилась я, что аж пол кафе обернулись в мою сторону, когда я махала перед ее лицом руками, а Маяковская сидела и делала вид, что не знает меня, потому что от такого охренела даже она. В выходные Женька перевез их к себе, и был самым счастливым отцом семейства! Мы тоже помогали с переездом. Потом устроили небольшое новоселье. Пока все сидели за столом, Юля суетилась и что-то еще готовила, я показывала Димке новую обстановку. Ему было так все интересно. Шарлик ему очень понравился, хотя сам кот был немного в шоке от того, что за ним ползают и треплют за хвост. В комнатах полно неразложенных вещей, зато эти двое сидят, как самые счастливые люди на свете, подмигивают, мол, ночь впереди, разложим.