Red Riding Hood

Эйден провёл в Бухаресте девять дней, шесть из которых рисовал на открытом воздухе, пять — в одном и том же месте на живописной набережной с выходящими прямо к воде кафе. Три раза из этих пяти странный мужчина в рубашке с таксами ошивался где-то неподалёку, один раз из трёх сел за соседний столик и дважды заказал себе пиво. И именно на третий раз Эйден не выдержал — прошлое крепко держало его за горло, и слежки он не терпел. Ответив улыбкой на взгляд незнакомца, он привстал, чтобы переместиться за его столик, но странный мужчина подсел к нему сам. Подвинув скетчбук и листы, он освободил себе место для пепельницы, с наслаждением глотнул дыма и пристально уставился на художника. Эйден ухмыльнулся, убрав карандаш в пенал. — Я по-румынски не очень, — сразу же начал он, откинувшись на спинку стула. — Травкой и девочками не интересуюсь, подработку не ищу, жильё у меня есть, а экскурсии пока не по карману. Если остались ещё варианты, то слушаю, а нет — не тратьте на меня своё время. Мужчина чуть прищурился, затягиваясь сигаретой, и улыбнулся уголком губ, не сводя с него оценивающего взгляда. Глаза у него были тёмно-оранжевые, янтарные, отливающие на солнце жёлтым. Волосы пепельные, спадающие на лоб, лицо — неправильное, необычное, красивое. Таких людей всегда очень хотелось рисовать, но чаще они говорили “нет”. По разным причинам — у кого-то не находилось времени, кому-то было лень, а кто-то просто слал к чёрту без объяснений. Незнакомец в рубашке с таксами был, похоже, из шлющих к чёрту, притом из тех, которым навязываться не стоило. Мужчина сбросил пепел в пустой стакан, взял изрисованные волками листы и пододвинул их к себе поближе. — Обычно люди хотя бы спрашивают, — Эйден старался вытянуть из него хоть слово. — Но ладно, я не в обиде. Это пойдёт на фэнтези-выставку — слышал, намечается фестиваль. Мужчина усмехнулся, зажал сигарету в уголке рта и внимательно просмотрел рисунки. Эйден распрямился и наклонился немного вперёд, чтобы видеть их тоже. — Это… — Не догоняю, с какой стороны тут фэнтези, — хрипло перебил незнакомец, снова вернув ему взгляд. Его английский был с мягкими, шипящими согласными — акцент непривычный, но, впрочем, разборчивый. — Типа волков не существует в природе? Эйден помотал головой и зажмурился, отгораживаясь очередной улыбкой. — Нет, нет. Присмотритесь: я специально изобразил на каждом рисунке не менее двух особей, чтобы можно было увидеть различия. Вот это, например, самый обычный Canis lupus, то есть волк. А вот это, рядом с ним, побольше и с другой анатомией, Homo lupus. Мужчина нахмурился, и Эйден списал его реакцию на сложности с латинским термином. — В общем, оборотень, — добавил он спешно. — Вервольф. Это пока только наброски — я, так сказать, набиваю руку и пытаюсь изобразить Homo lupus максимально приближённым к реальности. — К реальности? Детка, ты серьёзно думаешь, что это, — он небрежно потряс листами, — реальность? Эйден поморщился от отпущенного в его адрес обращения, но задетая тема была важнее любых формальностей. — … конечно нет. Я имел в виду скорее правдоподобность, пропорциональность, анатомичность. К примеру, если оборотню дорисовать здесь когти, как делают в некоторых фильмах, то он бы не смог бежать, а если увеличить зубы — сомкнуть пасть. Подумав и пролистав свой альбом, он задумчиво остановился на ещё нескольких скетчах — попытках изобразить поэтапную трансформацию. — Но да, — продолжил он спустя паузу, — наверное, я бы действительно хотел, чтобы Homo lupus существовали. Только нам, людям, пришлось бы с ними нелегко. Мужчина затушил окурок в пепельнице и подпёр кулаком подбородок, не сводя с Эйдена очередного взгляда. — Думаешь, они устроили бы массовый геноцид? Эйден пожал плечами, оглаживая подушечками пальцев край ленты-закладки. — Не знаю. Я верю, что нет. Они ведь тоже наполовину люди, разве что сильнее и… с рядом особенностей. Только представьте, изменять форму по собственному желанию. Из человека в волка — немыслимо! Но они верят, что могут превращаться, и... превращаются. Господство ума над материей. — Хм. Эйден услышал звук чиркнувшей зажигалки, захлопнул альбом и вернулся вниманием к мужчине. — Только не делайте вид, будто Вам это всё интересно, — улыбнулся он, собирая свои рисунки. — Есть ещё тысяча сценариев знакомства. И если Вы за мной следите из симпатии, то свидание будет эффективнее. Мужчина вложил оставшиеся листы в его руку и ощерился во взаимной улыбке. — Я так похож на любителя свиданий? — По правде, больше на бандита, — пожал плечами художник. — Но в этом есть особенный шарм. Разрешите портрет? Мужчина покачал головой и беззвучно рассмеялся, обнажив ряд неровных зубов. — Свидание звучит получше. — Отлично, — просиял художник. — Идёт. Я Эйден, кстати. — Найджел. Пойду куплю тебе шоколадного пива и прогуляемся до классного места. У Эйдена не было предрассудков и лишних опасений насчёт спонтанных знакомств: он жил настоящим и знал, что в случае неприятностей сумеет за себя постоять. Найджел ему нравился, не нравиться он не мог — породистая красота сочеталась в нём с харизмой, беззлобным хамством и лёгкой, намеренной неухоженностью. Полный контрастов, он сочетал в себе притягательность с отторжением, внимание с равнодушием, интерес с безразличием; Эйден знал, что нравится ему взаимно, за что — сказать было сложно, но все его взгляды, перехваченные за беседами, не несли за собой никакой двусмысленности. Возможно, виной было пиво, возможно — расслабленный темп выходного вечера, только к концу их прогулки до “классного места” художник разрешил себе ночь как следует. За время своих путешествий он разучился ждать постоянства — с переездами из страны в страну любые отношения неминуемо рассыпались, несмотря на верность, преданность и прочие атрибуты любви. — Серьёзно? — спросил он с удивлением, когда они замедлились возле обнесённой забором церкви. — Я люблю людей с фантазией, но чёрт подери, это же дом Господень! — А мы здесь и не затем, чтобы ты мне отсасывал, — отозвался Найджел, потерев татуировку на шее. — Сперва у нас культурная программа. Через забор переползёшь? Эйден вскинул брови, оценивая высоту и наличие поперечных перекладин. — Ну, в крайнем случае оставлю штаны на пиках. Найджел кивнул и легко перемахнул на ту сторону, оставив художника в недоумении. — Это особый эффект от пива? — рассеянно поинтересовался он, потратив не менее минуты, чтобы забраться следом. Хохотнув, Найджел поймал его на другой стороне, хорошенько придержав за ягодицы. — Я почти не пьянею. — Минус одно оправдание нашим играм в гляделки. Перекинув сумку, Эйден убрал с себя его руки, подмигнул и оправил футболку. Найджел, заметивший подвеску из серебра на его шее, незаметно скривился и первым отправился к двери. Уже на пороге художник вспомнил, что это всё не совсем законно. В церкви пахло ладаном, сыростью и извёсткой. Они прошли внутрь и замерли возле алтаря — Эйден, притихнув, с любопытством оглядывался вокруг, а Найджел развалился на скамье, потонув в сигаретном облаке. — Здесь люди на витражах — не люди, — изумлённо заключил художник, отступив назад и наугад опускаясь с ним рядом. Сильная татуированная рука тут же обвила его плечи, привлекая к горячему боку, и возражений этому не было. — Головы у них волчьи, это… Это что, и вправду лугару? Ну, то есть оборотни? — Угу, — выдохнули ему на ухо. — Раз уж ты на них сдвинут. Эйден достал альбом, но, подумав, убрал его обратно в сумку. — Вернёмся сюда завтра? Или в другой день, когда появится время на скетчи. — Если не сбежишь, — снова раздалось над ухом. — А ты не давай мне повода. В последующую паузу Эйден готов был поклясться, что Найджел его понюхал. Он неосознанно повёл плечом, отстранился и подарил в ответ насмешливый взгляд. — Я же сказал, не в церкви. — Как скажешь, Красная Шапочка. — Э?.. — Мне не принципиально. Художник подозрительно сощурился, покачал головой и поднялся на ноги, снова всматриваясь в витражи. Глаза Найджела сверкнули в темноте тёплым золотом, но Эйден этого не заметил. — И много в Бухаресте таких волчьих мест? Они неспешно шагали по мелким проулкам до арендованной художником студии. — Не особо. И та церковь из них самая злачная. — Ты мне о ней так и не рассказал. Найджел поскрёб щетинистую щёку и зажмурил один глаз, состроив гримасу. — Ну... Ей типа несколько сотен лет, четыре или пять, хрен его, если честно, знает. Может и больше. Всякое болтают, но в основном несусветную чушь. Развод для туристов на бабки. Ромул там, Рем, волчьи кланы. — Здесь, по легендам, обитает древнейшая стая Homo lupus, — задумчиво продолжил Эйден. При ходьбе его кудри забавно пружинили вверх-вниз, на что Найджел нередко засматривался. — Современники Влада Цепеша. Старые проклятые семьи, скрывающиеся среди людей. Их почти истребили охотники, и многим пришлось бежать. Найджел выслушал его с ничего не значащей усмешкой. — А за что их, по-твоему, могли истреблять? Чисто теоретически. Художник пожал плечами. — Потому что они… другие. Может они сделали что-то плохое, а может их просто боялись. За то, что они сильнее, быстрее, совершеннее. А может всё дело в зависти. — А если бы твои волколюди реально ходили по улицам, — Найджел щелчком оправил окурок в лужу, — то как бы ты к ним относился? Эйден рассмеялся и забрался на поребрик, обходя эту самую лужу с раскинутыми руками. — Я ко всему отношусь нормально, Найджел, пока оно не творит ерунду. В моих новеллах это прослеживается — в них обычные люди совершают зло чаще вервольфов, считающихся почему-то монстрами. Через эти образы я хотел показать, что любое меньшинство может отличаться в лучшую сторону. — Да ты грёбаный гуманист, — был ответ, и художник опять рассмеялся. — А ты всё ещё делаешь вид, что тебе интересно. В то время как есть и другие способы успешно заткнуть мне рот. Найджел поднял взгляд на подсвеченный номер дома и остановился — здесь была та самая студия. Затем он похлопал Эйдена по спине утянул за собой в подъезд. — Вот мы их сейчас и испробуем. Найджел испробовал не раз и не два. Инициативой Эйдена они начали целоваться ещё с порога, прижимая друг друга к двери, а затем продолжили в комнате, едва не сбивая мольберты. Никакого стыда, никаких угрызений совести, никакого поиска оправданий. Нетерпение, подначивания, усмешки, постепенное избавление от одежды — и вот Эйден отходит до ванной, замечательно обнажённый. Найджел, умывшись на кухне, ждёт, пристроившись на краю кровати, и курит, пожёвывая фильтр. В стопке вещей возле тумбы виднеется серебряная подвеска — он раздражённо забрасывает её покрывалом и отпихивает куда подальше. Эйден выходит, Найджел догадывается — подготовленный, и сигарета опускается в недопитую кружку с утренним чаем, заменившую на время пепельницу. Эйден садится сверху, обнимая руками за шею, и Найджел сминает его ягодицы, кусая беззащитное плечо. Эйден стройный, и всё у него на месте — девчачья пухлая задница, плоский живот и отменные прямые ноги. Он тихо постанывает, когда тычется членом в живот, и меж бёдер он влажный от геля. Найджел тихо рычит, подбираясь укусами к шее, и Эйден, порно-ангел в неприметной шкуре, шумно дышит ему на ухо. Он бережно направляет грубоватые, незатейливые ласки и потихоньку подбирается к тому, чего одинаково хотели оба. Шуршит упаковка, резинка ловко натягивается на член. Когда Эйден соскальзывает вниз и притормаживает, расползаясь коленями в стороны, Найджел думает, что в следующий раз непременно возьмёт его сразу, желательно в коленно-локтевой, потому что все эти грёбаные прелюдии начисто срывают крышу. Помимо секса в своей голове он держит ещё один важный пункт, и провокации расшатывают нервы. Эйден принимает в себя понемногу, двигаясь плавными толчками с прогибом в спине, а Найджел утыкается лбом ему в грудь, накрепко смыкая веки, потому что глаза, он знает, горят расплавленным золотом. Он чувствует, как впились в дёсна клыки, как бешено бьётся сердце, как сводит напряжением мышцы. Рычание выходит почти нечеловеческим, оборванным, в такт стараниям отзывчивого художника. Тот и сам невменяем, не стонет — почти задыхается, и Найджел заваливает его под себя, удобно перехватив под коленями. Эйден изламывается в спине, жмурится, его лицо полно восторженного наслаждения — Найджел жадно рассматривает каждую его чёрточку и думает, что Эйдена надо бы накурить. Или кинуть ему экстази, крутануть на кассете кино для взрослых и хорошенько взять, чтобы он так же бестолково улыбался, срывая свой славный голос. Найджел думает много грязных вещей, они его возбуждают, и спустя ещё несколько невыносимых толчков он наклоняется и целует облюбованную шею, пока кончает в чёртов презерватив. Самому художнику не приходится особенно помогать, он забрасывает одну ногу на Найджела и с тихим выдохом обмякает, пачкая простынь. Найджел устраивается лицом в подушке поверх его плеча и ждёт, пока усмирятся инстинкты. Художник, восстановив дыхание, водит прохладными пальцами по рельефам его спины. — Хочу тебя рисовать. Ответом на этот итог ему служит новая усмешка. А следом короткий, чувственный поцелуй в висок. — Спи. И Эйден, прижавшись ближе, действительно засыпает. Не сразу — Найджел успевает покурить и расправить под ним сбитую постель, — но вскоре, с новым объятием. Его не хватает даже на душ. Будильник срабатывает некстати. На девять утра для проверки почты, и Эйден пробует дотянуться до тумбы, чтобы нажать злополучную кнопку. Не размыкая глаз, он щёлкает по ней наугад, наслаждается наступившей тишиной и лениво потягивается, чтобы перевернуться и мирно доспать. Вот только перелечь со спины на бок у него не выходит — что-то крепко прижимает к кровати, что-то большое и крайне тяжёлое. Он сонно проводит рукой по препятствию, нащупывает шерсть, зарывается в неё пальцами, зевает и... спустя секунду давится воздухом. Медленно разомкнув глаза, он обнаруживает себя под внушительным — нет, просто огромным, — пепельно-бежевым волком, обернувшимся вокруг его тела. Моргнув, Эйден пытается избавиться от видения, но то не исчезает, и ни щипки, ни лихорадочное ощупывание лица не помогают убрать зверя с кровати. Он тратит не меньше минуты на то, чтобы вспомнить, как ровно дышать, и в это же время хаотично восстанавливает в памяти события вчерашнего дня. Обводя взглядом комнату, он замечает на полу использованный презерватив, сигаретную пачку на прикроватной тумбе и рубашку с таксами в изголовье. Прижав ладонь к лицу, Эйден проводит ею ото лба к подбородку, неверяще мотает головой и закусывает костяшку. Ему страшно настолько, что в пору вылететь из квартиры, вот только к сожалению — или к счастью, — под волком невозможно пошевелиться. Точнее, такая возможность есть, но будить его совершенно не хочется. Он спит поперёк его коленей, с одной стороны сложив мощную морду на живот, а с другой — подперев задними лапами, и гора мышц под лоснящейся шкурой вздымается в такт дыханию. Homo lupus. Эйден смотрит на него как на восьмое чудо света, сглатывает комок в горле и, наконец, решается прикоснуться повторно. Он затрагивает волчье ухо, одёргивается, не получает реакции и медленно тянется снова, притихнув и округлив глаза. Ухо неожиданно навостряется, за ним — второе, дёргается кончик хвоста и вся конструкция голова-лапы-туловище приходит в движение, отчего Эйден вжимает себя в подушку. Он напряжённо наблюдает за тем, как волк возится и зевает, обнажая ряд пугающе длинных зубов. Когда тот размыкает веки, сомнений совершенно не остаётся: глаза под ними тёмно-оранжевые с оттенками золота — совсем как у Найджела, только звериные. Волк щурится, втягивает носом воздух, облизывается и медленно поднимается на лапы, разворачивая себя под жалобный скрип кровати. Эйден жмурится и вцепляется в простынь, когда клыкастая морда приближается к его лицу, но ничего не происходит — только тёплое дыхание сдувает пряди с лица и влажный, шершавый язык наискосок проходится от подбородка к виску. Художник открывает глаза, смотрит на волка и неуверенно касается его морды, снова не с первой попытки. — Т-тебе стоило сказать сразу, — выдавил он, осторожно трогая волчью шерсть. — Весь этот интерес к оборотням, прыжок через забор, шутка про Красную Шапочку… и якобы случайно содранная подвеска из серебра. Чёрт, Найджел, я ведь мог тронуться. Или я уже, возможно, тронулся. Лугару не существует. Они не могут существовать, это всего лишь легенда, сказка, выдумка от таких как я, только на тысячу лет раньше. Если бы у волков была богатая мимика, то Эйден наверняка бы различил скепсис на морде напротив. — Просто скажи, что у меня приход, — сдавленно продолжил художник, недоверчиво убрав руки обратно. — Или давай проснёмся на счёт “три”. Давай, я даже посчитаю, — он снова прикрыл глаза, — раз… два… Что-то произошло — кровать зашевелилась, тяжесть с груди на время исчезла, а после появилась вновь — вполне себе, впрочем, человеческая. — Три, — хрипло закончил Найджел, снова будучи Найджелом — мужчиной с неправильным лицом и яркими янтарными глазами, нависшим над ним на локтях. — Стоило сказать, ты прав. Я вообще собирался вот там, прямо в твоём коридоре, но ты полез целоваться, как бешеный. И стало как-то не до того. — Ты… Я… — Ты просто секс-бомба, художник, — довольно ухмыльнулся Найджел. — Ещё немного, и я бы трахнул тебя уже волком. Эйден сел, подложив под поясницу подушку, и подтянул колени к груди. — Как такое возможно? Найджел подобрался и сел рядом с ним, приобняв за плечи. — Если рассуждать технически, то не знаю. Член так просто не влезет, да и яйца шерстяные... знаешь, весьма на любителя. А если сцепимся, то всё, пиздец твоим пирожкам. — … я не об этом. Хохотнув, Найджел выцепил с тумбы сигареты и закурил, взяв в свободную руку кружку-пепельницу. — Сказки не рождаются на пустом месте, Эйден. Ты что-то там ваял о стае и охотниках — ну, почти так и есть, нас теперь раз и обчёлся. Только кто бы об этом знал. Сам понимаешь, не светимся. Эйден с недоумением вскинул брови. — Но мне засветился, — поймав его ладонь, он расправил её на своей, словно пытаясь найти отличия. — Из-за рисунков? — Из-за твоей мордашки. А потом так звёзды сошлись. И на вопросы ты отвечал, как мне нравилось. Про человечность там, хуё-моё, — он отложил сигарету в чашку и усадил художника на колени, уткнувшись носом в кудряшки. — Но ладно бы картинки и взгляды на жизнь, так ты ведь и трахаешься как Эшлинн Брук. И если до твоего явления из ванной я был готов свалить до рассвета, то после понял: нет. Мы обязательно попробуем снова. Эйден запрокинул голову, и Найджел расплывчато чмокнул его в шею. После продолжительной тишины художник, наконец, улыбнулся, по-видимому осознав всю степень везения. Настоящий, живой Homo lupus. — Хочу рисовать тебя вдвойне, — заключил он с нескрываемым вдохновением, сжав руку Найджела в своей. — И так, и волком. Никаких домыслов, а прямо с натуры. Найджел усмехнулся и перешёл поцелуями на позвоночник. — За натуру оплата натурой. Художник не возражал — оставлять Бухарест он всё равно пока не планировал. Да и волки любили наверняка. Через время на прилавках появилась новая новелла в картинках — продолжение серии от загадочного автора AWG, "Красная Шапочка". А Эйден по-прежнему жил в своей студии. Только утро встречал в шерстяных объятиях, тесно переплетая ноги и руки с лапами и хвостом, и на людях появлялся с мужчиной в забавных рубашках.