Он человек. Он любит по-людски, Безудержно. Он даже плакать может. Он, как и я, нечаянный заложник Своей вины и раб своей тоски. Мы - словно берега одной реки, Нас память равно мучает и гложет, Когда, наполовину уничтожив, Судьба играет с нами в поддавки. (Ханна)
Почему жизнь обернулась таким образом, что единственной реальностью стали пугающие мысли, а любые перемены влекут за собой опасные последствия? Наверное, я слабая, и если кто-нибудь узнает о моих раздумьях, то конечно же скривится от отвращения, или просто попытается уверить, будто всё в порядке, думая, что сделал добро, тогда как я сделаю только ещё один шаг в пропасть. Сказать честно, раньше я вообще мало думала по делу, а этим проклятым летом вдруг начала развивать в себе такую «шикарную» черту, как самоедство. Зачем-то стала размышлять о цели жизни, о смысле существования, о будущем… О Будущем. Мерлин Всемогущий! Кажется, будущее, которое всё время пугало нас и маячило впереди, наконец настало. С того дня, как все скептики магического мира смогли лично удостовериться в существовании Того-Кого-Нельзя-Называть, минуло почти два месяца, а мне кажется, прошло уже несколько лет… Жуткий груз осознания неизбежного, страшного и такого близкого конца, тяжесть необратимой войны немилостиво обрушились на меня. И словно бы по какой-то жестокой иронии камнем преткновения этой войны был один единственный человек, именно тот человек, которого я люблю… Смотрю вниз. Мысочки моих старых туфель висят в пространстве. Сыплется и сыплется земля с отвесного берега пустого тёмного карьера. Сегодня жутко холодно. Совсем не по-летнему. Северный ветер несёт с собой дыхание осени, и оно пугающе близко, практически на том берегу. Я вдыхаю этот холодный поток, и горло слегка саднит. Воздух такой свежий и густой, что его можно резать. Если бы я только могла, я бы вернула назад всё бессмысленно потраченное время, и тогда жизнь сложилась бы по-другому. Я, конечно же, лгу себе, но такие мысли успокаивают. Мне уже давно пора забыть о Гарри, давно пора понять, что такие, как он, всегда чужие. Кажется, будто знаешь, а на деле и представить не можешь, что у него в душе таится. Необъяснимое одиночество сжигает меня изнутри. Его так много вокруг - этого опустошающего, отчаянного чувства. Кажется, что оно передаётся с отчаянным взглядом, и пахнет зимой, шелестит, как засохшая трава. У него белый-белый цвет. И оно холодное, как подтаявший весенний лёд, замораживает, парализует… Ну скажите, какое может быть одиночество, если у тебя шесть братьев?! Бред несусветный, но я хорошо знакома с потерянностью и отчуждением. И это так страшно! Это совсем не тот страх, что охватывает в тёмные безлунные ночи, когда есть только ты и твоя кровать, под крышей воет и ворчит упырь, а тень в углу так похожа на чей-то силуэт. Когда жутко боишься просто заснуть, а затем, спустя годы и годы осознаёшь, какой была счастливой, думая, что страшнее той тёмной комнаты в жизни ничего не будет. Это страх навсегда остаться непонятой и чужой даже для тех, кто тебе небезразличен. Красное солнце тяжело перевалилось через далёкий зелёный холм и затаилось где-то в роще, рисуя сети тонких ветвей прямо на земле длинными, неаккуратными штрихами. И тихо, так тихо вокруг. Только изредка где-то встрепенётся и унесётся в небо птица. Неведомые, неописуемые эмоции рождаются внутри, от них перехватывает дыхание, словно мало им места и хотят они больше жизни вырваться, как та птица, и улететь за северным ветром. Солнечный луч режет глаза и греет мои замёрзшие губы слабым теплом. Но слишком мало этого тепла, чтобы снова, хоть ненадолго, вернуться в безмятежное детство и избавить себя наконец от затянувшегося, словно ночной кошмар, чувства.1
Тем утром растрёпанная и взбудораженная Гермиона ворвалась к Джинни в комнату с особенно лучезарной улыбкой, которую можно было даже не видеть – радость звенела в голосе. - Угадай, кто к нам приехал?! – воскликнула она. Джинни промычала что-то неразборчивое и перевернулась на другой бок. - Знаешь, а Гарри так изменился… - игнорируя полнейшее безразличие со стороны младшей Уизли, выдала Гермиона. Джинни высунула рыжую голову из-под одеяла и попыталась разглядеть подругу сквозь сетку из растрепанных волос. - Ты хоть знаешь, сколько сейчас времени?! – протянула она, бросив взгляд на старенькие настенные часы. - Да какая разница, Джин?! Ты же так хотела, сама просила… - Хотела, но не в восемь же утра, - решила повредничать девушка. Стрелка еле-еле перевалила через отметку двенадцати, оповещая о том, что уже восемь часов и одна минута. Гермиона пожала плечами: - Я собираюсь на завтрак. Твоя мама сказала, что сегодня он будет в полдевятого, то есть, - она всмотрелась в циферблат, - уже через двадцать девять минут. - Может, ещё про секунды скажешь? Гермиона хмыкнула, решив, что младшая Уизли сегодня определённо не в лучшем расположении духа, и вышла. Стоило ей отворить дверь, как до ушей Джинни донеслись знакомые голоса. «Значит, все встали», с некоторым раздражением подумала она. О спокойном сне можно было забыть. Противоречивые чувства в виде жгучего интереса и желания выпутаться из тяжких сетей эмоциональной зависимости создавали путаницу в голове, которая страшно раздражала Джинни. Она канючила и кокетничала с Гермионой, как распоследняя стерва и теперь ощущала себя виноватой. Она определённо нервничала, и причиной тому было почти недельное муторное ожидание приезда Гарри. Она, кажется, немного «перегорела» и была морально не готова. Ей хотелось отгородиться ото всего мира, спрятаться в своей комнате и, одновременно с этим, снова увидеть Гарри. Второе, определённо, перевешивало. Джинни закусила губу. Сердце в груди колотилось, как сумасшедшее, когда девушка решительно отбросила одеяло. *** Как всегда по утрам, в кухне царила неразбериха. Шум голосов, скворчание масла на сковородках, беготня вокруг стола. Спросонья Джинни казалось, что по кухне шастают какие-то рыжие пятна. Она протёрла глаза, хорошенько зевнула, отгоняя приставучую сонливость, и огляделась. Близнецы самозабвенно носились вокруг стола, наматывая километры на свой новый прибор. «Энергия плюс пространство творят чудеса» – периодически объясняли они. По большому счёту, присутствующим было совершенно без разницы; чем бы дитя ни тешилось, лишь бы не плакало. Только мама по обыкновению, бросала на них предупреждающие взгляды от плиты. - Так, Фред, Джордж! Поели, выматывайтесь отсюда и делайте что хотите! – наконец не выдержала она, останавливая мельтешение только что вымытой сковородкой. - Что хотим?! – хором воскликнули они, вмиг забыв и о километрах и о сковородке, которая всё ещё была наготове. - Выметайтесь! – крикнула миссис Уизли. Рон состроил гримасу, воткнув ложку в кашу. Столовый прибор, естественно, не удержался и стукнулся о край тарелки, порядочно забрызгав стол. - Нет. Ну всё. Я так есть не могу! - Кушай, кушай, Ронни. Ложечку за папу, ложечку за маму… Фред подскочил к брату и потрепал его по голове, отчего вид у Рона стал совсем невменяемым. - Ма-а-ам! Какого чёрта! - Так. Ты тоже ещё чего вздумал?! Это тебе не забегаловка, чтобы выражаться! А вам я уже сказала… - Хорошо, хорошо, мамуль. Мы же это так… - близнецы обернулись у самого порога ведущей в сад двери, махнули всем рукой и поспешно ретировались. Рон надулся и принялся брезгливо вылавливать собственную ложку из каши, мельком поглядывая в сторону устроившейся напротив Гермионы. Та делала вид, что ничего не замечает, аккуратно отламывая кусочек хлеба. В этой какофонии Джинни даже не сразу заметила молчаливого Гарри. Всё это время он просто сидел и наблюдал за происходящим с тёплой улыбкой, напрочь забыв про свою остывающую еду. - Привет, Джинни, - приветливо кивнул черноволосый юноша. Все присутствующие мигом обернулись в её сторону и пожелали доброго утра. Гермиона махнула рукой, подзывая к себе. Уже через пару минут перед ней тоже стояла полная тарелка дымящийся каши. - А где флегма? Кто-нибудь знает? – делать совершенно независимый вид и говорить о том, что в действительности её совсем не интересует, Джин приноровилась уже довольно давно. - Тш-ш-ш-ш… - прошипел Рон и гневно уставился на сестру, - ты что, специально это?! Миссис Уизли позади них резко напряглась. Гермиона закатила глаза. - А это вы про Флёр… что ли? - Гарри слегка нахмурился и едва успел договорить, как его уже прожигало сразу несколько суровых взглядов, и последние два слова он практически проглотил. - Для чайников, Гарри… - начал Рон, и сделал такое умное выражение лица, словно собирался выдать лекцию о разведении соплохвостов. Девчонки не выдержали и тихо засмеялись. - А это у вас считается неприличными словами? – Гарри лукаво посмотрел на давящихся смехом Гермиону и Джинни. - С нынешнего лета – да. Я говорил тебе, что поведал обо всём, случившемся за те пару недель, которые мы не виделись? - Да. - Забудь. Я был слишком самонадеян. - Рон вошёл в раж, - шепнула подруге Джинни и они снова засмеялись. - Хватит вам! Я о серьёзных вещах тут говорю! О свадьбе, а не о каком-то там девчоночьем сборище, между прочим. - Между чем-чем? Джинни попыталась сделать серьёзное лицо и изобразила, будто записывает за братом каждое слово. - Между пр… Ведёшь себя, как маленькая! Как тебя вообще на пятый курс допустили?! - А ты сам вспомни как. Не так уж давно был на её месте, Рон, - Гермиона мягко улыбнулась. Щёки парня предательски порозовели. - Совсем недавно, - добавил Гарри и посмотрел на Джинни, будто припоминая себя. А она больше не боялась его взгляда. Но, хотя привыкнуть к нему было не так уж просто, время заметно способствовало. - Гарри, дружище, если тебе интересно, то у нас тут развернулась своя маленькая война. Рон дотронулся до плеча друга, и Гарри отвернулся. - Р-рон! Сколько раз я просила не болтать за едой! - Извини, мам… - парень скорчил рожу. Его лицо, совершенно точно, могло объясняться самостоятельно и в этот раз оно уверяло: «Вот видите! Я же говорил, что это запретная тема!»