You're my everything

Однажды у меня спросили, почему из всех парней, окружающих меня, я выбрал Ивана Брагинского. И, знаете, я не смог ответить. Скорее, он выбрал меня, выпустив в свой маленький и хрупкий мирок. Мое имя Артур Керкленд. Мне восемнадцать, и я выпускаюсь из школы. А еще я открытый гей. Что, на самом деле, все еще редкость. Когда я раскрылся три года назад, на меня посыпались тонны оскорблений. Я стал одним из тех, кого «крутые» парни избивали в туалетах и старались испортить жизнь. Это продолжалось год. А потом я нашел в себе силы восстать. До сих пор помню выражения лиц моих обидчиков, когда они увидели, что я сломал их главарю нос и пару ребер. После этого меня уже почти не трогали. У меня даже друзья появились. Взять, например, Франциска из параллельного класса. Он француз. Его семья переехала в Англию пару лет назад, правда, я не знаю причины этого. В школе его все игнорировали первый год, как впрочем и всех остальных, кто переводился. Наверное, только из-за того, что он был один, я смог начать общаться с ним. Ему никто ничего не рассказал про меня, но даже если бы до Бонфуа и дошли какие-то слухи, при недостатке общения начнешь общаться с кем угодно. Он до сих пор остается моим единственным другом, хотя сам при этом стал довольно популярной личностью в школе. А еще у нас есть общие интересы. Например, красивые парни. Франциск действительно дорожит мной. Он столько раз говорил это, столько раз доказывал это. В какие-то моменты мне кажется, что я просто не достоин его. Правда, сильнее всего его волнует моя личная жизнь. Ну, не важно, это уже хорошо. Этот парень постоянно предлагал мне познакомиться с одним из своих многочисленных приятелей. Но, конечно, это было до появления Брагинского. Иван — это вообще отдельная история. Я уже говорил, что у меня всего один друг. Я не беру свои слова назад. Ведь этот парень — моя жизнь, я не могу назвать его просто другом. Его родители русские, и лет в пять Брагинский оказался в Лондоне вместе с двумя своими сестрами. Мы встретились в последний год средней школы. Вернее, просто увидели друг-друга, когда я снова подрался с этими идиотами, все еще пытавшимися оскорблять меня. Тогда я предстал ему явно не в лучшем виде. И в тот раз он просто прошел мимо, а я никак не мог забыть аметистовые глаза, которые с укором смотрели на меня во время потасовки. Вторая наша встреча произошла в начале десятого класса. Нас оставили на отработку, и я даже не помню, за что. Кажется, он тогда сказал «О, так это ты тот парень, который дрался.», а я просто кивнул. За каникулы он сильно изменился. Еще и в росте вымахал, хотя раньше был с меня! С того дня мы начали постепенно общаться. Сначала просто здоровались друг с другом, потом сели за одну парту… И я явно пропустил момент, когда мне понравились эти пепельные волосы, аметистовые глаза и постоянная улыбка. Я не заметил, как влюбился в Ивана Брагинского. В школе он преуспевал. Редкость, что бы он получил С за какую-то работу. Может показаться, что он просто идеальный. И, да, я соглашусь с этим. Иван действительно идеален. Но я не могу сказать этого про его жизнь и семью. Я, и только я знаю, сколько боли и страха скрывается за его милой улыбкой. Россия — гомофобная страна. Отношение к людям с нетрадиционной ориентацией там, в большинстве своем, просто ужасное. Нет, меня и самого избивали, но это был скорее предлог. Я просто бесил одноклассников своим существованием, а на то, кого я предпочту видеть своей постели, им было совершенно плевать. В случае Брагинского это совершенно противоположная ситуация. Он не ладит со своим отцом и часто ссорится просто так. Если учесть, что тот один раз чуть не сел в тюрьму за то, что избил гомосексуальную пару, Иван боялся его. И, в принципе, я мог это понять. Когда он ссорится с отцом, он всегда приезжает ко мне. Даже не предупреждает. Зато когда я вижу его на пороге, без привычной улыбки, я уже рефлекторно обнимаю его. Мне так хочется, чтобы часть его боли ушла ко мне. Да хоть вся, лишь бы он снова улыбался. Мы на автомате идем в мою комнату, предварительно заварив себе чай. Иногда просто сидим, не произнося ни слова. Иногда он рассказывает, что произошло на этот раз. Но Брагинский никогда не плачет. И я просто не понимаю, как ему это удается. Я часто пою ему. Хоть мой голос и не очень хорош, я не могу устоять, когда он просит меня. И тогда я пою ему нашу песню. Хоть она и звучит довольно весело, нам всегда становится только хуже. Такое ощущение, что он просит меня добить его. Это так страшно, видеть, как твой любимый человек смотрит пустыми глазами в никуда.

***

Сегодня выпускной. Я всю жизнь ждал этот день, но сейчас это так раздражает. Океаны фальшивых слез, обещания еще раз встретиться… Даже про меня вспомнили, клялись, что никогда забудут. Чистейшая ложь. Лицемерие. Как же это бесит. На сцене постоянно меняются люди, выступающие с речью. Среди них будет и Брагинский. Он очень волновался, и несколько раз просил меня послушать его репетиции, чтобы потом ему было не так страшно выступать перед толпой. И вот, ведущая наконец-то называет его имя. Вижу неподалеку от себя мужчину и женщину, которые гордо улыбаются, посматривая на сцену. Родители Ивана. Тоже перевожу взгляд на сцену, и перед глазами все плывет. Он просто идеальный. Этот чертов костюм так идет ему. Но, конечно, он остается верен самому себе, я вижу на его шее шарф. Становится почему-то смешно. — Доброго всем вечера. Мое имя Иван Брагинский, хотя вам уже сказали это, — вижу, что он волнуется. Но не запинается. Это хорошо. Аметистовые глаза выискивают меня в толпе, и понимая это, я подхожу как можно ближе к сцене. Он сразу же становится спокойнее, и это так мило, на самом деле, — с самого детства я ходил в эту замечательную школу. Здесь прошли все лучшие годы моей жизни, и за это я должен поблагодарить наших прекрасных учителей и моих одноклассников. А еще… — он внезапно запинается, сминая в руках бумажку с текстом и смотря на меня. Что-то идет не так, — э-это было чудесно обучаться тут и я… я хочу сказать кое-что одному человеку, который находится сейчас здесь, — внезапно заявил он, сжимая кулаки, — нет, я хочу сказать это всем вам. Вы когда-нибудь влюблялись? Только честно, — я никак не мог понять, что он творит. Учителя громко шептались, похоже, решая, дать ли Брагинскому договорить или попросить спуститься, — думаю, с каждым это хоть раз случалось. А вам доводилось влюбляться в человека своего пола? — мне словно зарядили стальным кулаком в живот. Буквально не могу дышать. Вижу, как лицо его отца вытягивается от удивления. Боже, он все же решился на это. Да еще каким образом! Зал зашумел, но голос Ивана перекрывал все остальные, — Я заявляю, этот секрет не из тех, что надо хранить. Твоя любовь, словно пламя, распространяется от моего сердца к ногам. Ты дал мне новую жизнь, когда я умер. — этот мотив. Эти слова. Он действительно поет нашу песню перед всей школой. В зале воцаряется тишина. И я не могу сдержаться. — Я вознесу тебя, собрав все свои силы. Мне все равно, кто слева и кто справа, ты — все, что у меня на уме. — я пел негромко, но слова эхом разносились по всему залу. Не особо понимая, что делаю, я подошел к сцене, и толпа расступалась передо мной. Перешагнув через край, я медленно подошел к нему, заглядывая прямо в глаза. Брагинский смотрел прямо на меня, улыбался и плакал. — Реально плевать на то, что говорят и думают. Я чувствую себя по-настоящему живым. — столько взглядов, устремленных на нас. Это страшно. Очень. Но зато мой Ваня улыбается, пока поет. Искренне. — Мне стыдно, я не осмотрителен. Не стану скрывать и отрицать, что ты — мое все. — мы спели вместе эти две строчки, и это звучало так… правильно. Люди в зале зашевелились. — Ну, на этом все, спасибо за внимание. — Брагинский спрыгнул в толпу, потянув меня за собой к выходу. Я будто находился в густом тумане, который так часто бывает в Лондоне. Словно через слой ваты я слышал ругательства на русском. Голос отца Ивана. Кто-то хлопал, кто-то кричал что-то неразборчивое, и все, чего я хотел — выбраться из этой чертовой толпы и поцеловать чертового Брагинского, который пожертвовал всем ради этого. Когда мы наконец-то выбрались на улицу, то остались одни. Уселись на асфальт, и, откинув головы на стену школы, засмеялись. Мы смеялись и плакали, держась за руки. Я еще никогда не чувствовал себя таким счастливым. Но, конечно, наша идиллия не могла продлиться долго. К нам подбежал раскрасневшийся отец Ивана. И я знал, что за этим последует. — Иван, это что ты, блядь такая, устроил?! Немедленно отпусти руку этого пидора, и чтоб я вас рядом больше вообще никогда не видел! Ты услышал меня? Никогда! — парень на мгновение слишком сильно сжал мою руку, отчего стало больно. Так хотелось прошептать ему, что все хорошо, что все наладится и мы сможем, наконец-то, быть счастливыми. — А ты услышал меня, отец? Я люблю этого человека, и… — договорить ему не дали. Звук мощной пощечины разнесся по всему школьному двору. Я хотел было закричать, ударить этого ублюдка, но Брагинский снова сжал мою руку, не давая сдвинуться с места. На его щеке алел красный синяк, который явно пройдет не скоро. Он молча встал, отряхивая одежду, и помог встать мне. Его отец явно собирался сказать что-то еще, но Иван его перебил. — ладно, тогда просто иди нахер, хорошо, папочка? — он показал отцу средний палец и, развернувшись, направился к школьным воротам, взглядом позвав меня за собой. Я в последний раз оглянулся на Брагинского-старшего, который сейчас находился в глубочайшем шоке, и пошел за ним. И мне совершенно плевать, что нам в спину доносится отборная русская брань. Меня так же не волнует, куда мы идем. За ним я готов пойти хоть на край света. Это новая глава в нашей жизни. И я сделаю все, чтобы она была счастливее предыдущих.