Тепло

      Миша приходит домой поздно, едва ли не трясется от холода, стягивает шарф и куртку, обувь, закидывает в шкаф, совершенно не заботясь об аккуратности. В коридоре темно и тихо. Бледные полосы света фонаря за окном появляются лишь ближе к комнатам, и Мише кажется, что темнота уже окутала его своим тяжелым плащом, насылая какое-то чувство одиночества, опустошенности и слабого страха зверя, который еще не заметил охотника, но уже почувствовал его.       Миша даже не смотрит на выключатель, а сразу заворачивает в ванную, быстро ополаскивая руки и лицо горячей водой и нисколько не согреваясь. Он весь вечер прогулял по городу, наблюдая за наступлением ночи, а затем несколько часов просидел в кафешке у моста, нарочно не обращая внимания на порывы ветра, сжимая чуть трясущиеся ледяные пальцы и глядя на снующих за окном, закутанных в мягкое и вязанное людей. Позади него проходили смеющиеся парочки, одинокие юноши и девушки, спешащие куда-то женщины, заказывающие лишь горячий кофе с собой. Он сидел за самым близким к выходу столику, стоящему так же прямо у окна, и с каждым новым приходящим или уходящим новый порыв ветра врезался в спину, забираясь под кофту и ледяной волной прокатываясь по коже, заставляя мелко дрожать. На самом деле Миша мог бы пересесть за другой стол или же надеть куртку, но… Он не хотел. Этот холод словно замораживал мысли, делая их прозрачными и неподвижными, и именно в такие моменты Миша мог ясно рассуждать. До новой волны дрожи и обжигающего глотка, растапливающего быстрый поток в голове.       Кинув взгляд в сторону кухни, где можно было бы сварить чего-нибудь обжигающе-согревающего, он морщится. Несмотря на покалывание мороза под кожей, который не собирается исчезать даже в теплой квартире, ему совсем не хочется чего-то такого. Он хочет…       Миша раздраженно фыркает, отгоняя мысли и твердым шагом идет к себе в комнату, однако взгляд все равно цепляет и задерживается на чужой двери, где уже, должно быть, несколько часов спит один видеоблогер.       В своей обители он наскоро стягивает одежду, оставаясь в футболке и плавках.       — Что за херня? — повторяя эту фразу, кажется, раз пятнадцатый за эту ночь, он падает на кровать и прикрывает глаза.       И стоило ему вновь оказаться в неподвижном положении, как мысли сворой накидываются на сознание, больно вцепляются челюстями и разрывают когтями. Они пируют: в эту ночь его мысли более раскрепощены немалой дозой алкоголя, выпитой на пару с кофе, разум редко выползал с какими-то робкими доводами, но, разумеется, его тут же когтистыми ударами лап заглушали. Мысли вновь приводят к тому, с чего начался этот вечер, — к Дане.       Он понял, что его тянет к другу в ином смысле не так давно. И как только это осознал, стал все больше отдаляться от Дани: терялся среди улиц города — благо, в Питере это было проще простого, — когда записывал и монтировал видео, действовал раза в два быстрее обычного и всегда старался иметь рядом Диму или Лизу, они помогали отвлечься, да и если Даня приходил — служили некой стеной между двумя. И, что забавно, стоило ему наконец понять, что он влюблен в своего чертова лучшего друга, как с каждым днем он все больше понимал, что это чувство появилось уже давно. Насколько? А черт знает. Он вспоминал все те оговорки, мнимые слышимые фразы, не понимаемые, но нужные прикосновения, которые неожиданно поднимали настроение, давали чувство уюта и правильности рядом с Даней, и понимал, что влип он конкретно. И что еще веселей — выбираться даже не хотелось.       Миша сползает на пол и устраивается там в полу сидячем состоянии. Подтягивает к себе рюкзак и выуживает из него небольшую бутылку, наполовину полную виски. Благо он успел забежать в магазин до десяти вечера и благо в том кафе не особо наблюдали за посетителями, потому его кофе был обжигающим не только из-за температуры. Миша даже радуется, что Лиза и Дима куда-то ушли. То ли к друзьям на стрим, то ли в клуб на чье-то выступление. Он честно пытался запомнить, но поток мыслей уносил в другую сторону.       — Влюбись и стань алкоголиком. Отличная перспектива, — Миша усмехается, морщится, но глотает прямо из горла, потому что эти несколько дней его конкретно задолбали.       Его достало то, что он просто не может находиться с Даней наедине в комнате, то, что мысли мечутся в голове и остановить их просто не удается, а еще то, что, даже находясь в теплой комнате с горячими батареями, он все равно испытывает, пусть даже и фантомное, чувство холода. Он чувствует холод пальцев и завывающий где-то в груди ветер, который не дает расслабиться и который нельзя усмирить даже жидким огнем в бутылке.       И через какое-то время все это достает Мишу конкретно.       Он запихивает бутылку с остатками в рюкзак и пинает его в сторону, словно на этом куске ткани, пластмассы и чего-бы-там-ни-было-еще можно выместить всю злость. Миша проводит рукой по волосам и рвано выдыхает, глядя на дверь перед собой. Сглатывает, и на мгновение его решимость будто испаряется под гнетом сомнений, но алкоголь уже какое-то время стабильно бежит по венам, и потому Миша выходит из комнаты, твердым шагом подходит к комнате Дани, даже заходит в нее и мягко прикрывает за собой дверь.       И тут вся решимость улетучивается.       У Дани в комнате темно. Лишь свет дальнего фонаря блекло освещает очертания мебели, предметов, вещей. Приходится несколько раз поморгать, прежде чем Миша различает сонное, расслабленное лицо на подушке и накачанные — по крайней мере относительно его собственных, — руки поверх одеяла.       У Дани в комнате тепло. Миша чувствует, как его тело согревается просто от нахождения здесь и, наверное, в любой другой момент он бы этим и довольствовался, но не сейчас. Миша тихо выдыхает и делает осторожный шаг к кровати. Закусывая губу, он еще раз глядит на лицо Дани: безмятежность чуть подергивается дымкой напряжения, но это едва ли заметно, особенно в темноте.       В животе что-то скручивает, словно в него вонзают вилку и накручивают, пальцы начинает колоть. И Миша, не тратя времени, залезает на кровать друга, занимая свободное место у стенки.       И замирает.       В горле сухо так, словно уже утро и вечером он выпил, по меньшей мере, бутылок пять виски, сердце отбивает какие-то призывные ритмы, разгоняя кровь, но совсем не отрезвляя рассудок, а напротив, затуманивая его. Оказавшись в такой близости с Даней, Миша попросту не может контролировать свои действия и потому, до боли закусив губу и зажмурившись, наверняка став похожим на какого-то напуганного зверька, аккуратно обнимает Даню поперек груди, мягко ведя холодными пальцами по коже.       И стоит Мише только коснуться груди друга, как он чувствует, что все его тщательно воздвигаемые им же ограждения и стены рушатся, падают и больно колотят камнями, ранят осколками, раздирают колючей проволокой. В голове всплывает не так давно произнесенная Даней фраза: «Миш, что происходит? Я волнуюсь». И когда он отмахнулся, то Даня не стал прикапываться, он лишь кивнул и несколько секунд смотрел прямо на Мишу, словно пытаясь что-то найти. Может, он пытался тогда найти в нем настоящего Мишу? Того, кем он был раньше? Потому что за эти несколько дней он выстроил вокруг себя столько всего, что сам порой не мог там себя найти.       И вот сейчас все нагромождения трещат, грохочут, со скрежетом разрываются и падают, то ли желая освободить Мишу от них, то ли наоборот — похоронить под кучей камней и обломков.       — Какого х… Миш? Ты какого черта здесь делаешь? — Сонный и недовольный голос раздается сверху, но Миша едва ли может ответить, кажется, один из угловатых больших камней застревает прямо поперек горла. — Ты плачешь?..       Он вздрагивает и понимает — да, плачет. Щеки влажные и горят, а перед глазами плывет. Ему невероятно стыдно и мерзко за себя, резко хочется забиться в какой-то угол, подальше от этой комнаты и, уж тем более, кровати. Что за херня происходит? Он же… Он просто хотел тепла, почему все обернулось так?       Но не смотря на секундное желание, он не может и на сантиметр отпрянуть от теплого тела, лишь сильнее и отчаяннее вцепляется худыми пальцами, наверняка оставляя там пятна. Он хватается так крепко, так яро, словно Даня — его единственный шанс уцелеть, единственный шанс не быть погребенным под обломками собственного сознания.       — Я не… Не могу… Пожалуйста, я не могу… — собственный голос звучит так тихо и сипло, что может даже показаться, что Миша все же из-за своих прогулок простудился, но это было не так.       Он, судорожно вдыхая воздух и подрагивая, утыкается Дане в плечо и слышит удивленный выдох. Он должен уйти. Он. Должен. Уйти. Но он не может. Пальцы, ладони, руки, все тело, словно изголодавшееся по теплу и хоть какой-то близости Дани, не желает отдаляться от того. Это не в силах Миши. И он понимает, что, скорее всего, это его последний день вместе с Даней. Из него херовый друг.       И через секунду он чувствует, как чужие руки сначала осторожно, а затем крепко обнимают его, прижимая к себе. Одна ладонь ложится на затылок, перебирая длинные волосы пальцами.       — Тш-ш-ш, тише. Миш, все в порядке. Я здесь, слышишь? Если тебе нужна поддержка, то я здесь, я рядом, — тихий, успокаивающий голос со скрываемыми нотками тревоги заставляет взорваться еще сильнее. Хочется закричать, какого черта Даня не посылает его куда подальше, но с горла срываются лишь сиплые, рваные извинения. — Все в порядке, Миш. Все будет хорошо. Ты расскажешь завтра, а сейчас спи. Я буду рядом.       Миша, кажется, до боли сжимает пальцы и сильнее прижимается к Дане. По волосам все еще скользит ладонь, перебирая темные пряди, а на спине то место, где лежит другая ладонь, горит. И через какое-то время это убаюкивает. Даня что-то шепчет в поддержку, а Миша наконец ослабляет хватку и уже в полудреме шепчет:       — Будь со мной.       И, обессиленный, окончательно проваливается в пучину снов. И он не замечает, как дернулся кадык Дани, а рука на несколько секунд замерла в темных волосах.