Снег

Слепой не праздновал Новый Год. Так и заявил, жёстко, безапелляционно "я не праздную". И улыбнулся своей откровенно наглой улыбкой, словно этой репликой лишний раз проверял терпение Сфинкса. Сфинкс терпел. Он уже один раз съездил кулаком по этому тонкому безразличному лицу. Тогда лучший друг вздумал припереться в их с мальчиком дом, спокойно открыв дверь, и едва не сказав дурацкое: "сюрприииз". Сфинкс думал, что убьет его. Потом, конечно, легче ему не стало, стало хуже, потому что, чёрт, отвратительно яркая красная кровь заляпала джинсовку, ее пришлось стирать, а раздетый и избитый Бледный ехидно скалился. Прекрасно знал, что ему-то плевать на собственное физическое состояние, а вот Сфинкс ещё долго будет припоминать собственную несдержанность и присохшие бурые пятна. Слепой бесил. Очень бесил. Он пришёл в то время, когда старый друг только-только начал привыкать к пустующей половине кровати. К полному отсутствию в своей жизни молодой женщины с глазами морской воды. К тому, что она больше не будет смеяться как серебряный бубенчик. К тому, что не будут вторить ее смеху колокольчики в волне кофейных волос. Русалка решила уйти, когда впервые увидела мальчика. Язык не поворачивался называть его Слепым. Они ведь совсем не похожи, но жена, видимо, так не думала. Улыбнулась новому члену семьи, ласково потрепала его за щечку. Отвела Сфинкса в сторону, сказала, что трудно быть парой, когда между ними все время стоит неопределенность. На следующее утро Русалка схлынула куда-то, оставив тесниться в квартире Сфинкса, его прошлое и названного сына. Через месяц в их дверь постучался Бледный. Сфинкс и сам до этого не праздновал Новый Год - так и не привык. В Доме годы текли спокойными водами. Русалка тоже не стремилась перенимать еще одну традицию Наружности, поэтому они просто валялись в постели, смотрели фильмы, пили какао и радовались внеочередным выходным дням. Мужчина был бы рад и сейчас так же провести праздничное время, но. Но Новый Год отмечал мальчик. Взахлеб рассказывал о елке, украшенной яркими гирляндами, о дедушке с белой бородой и мешком подарков. Описывал яркие мандарины и конфеты из подарочных упаковок. Мечтал о снеге. Новый Год был для него истинным волшебством, уютным и теплым, как снежное одеяло. Мальчик любил это праздник. Он совсем не был похож на Слепого. Искренне радовался Наружности, тянулся к ней и хотел взять от неё как можно больше. Он и не знал о существовании других реальностей, не искал для себя сказок и альтернатив. Мальчик любил мир, как учил Сфинкс. Сфинкс хотел учить, а потому неизбежно влюблялся сам, и часто шел у воспитанника на поводу. Сначала в их доме появилась елка, большая пушистая красавица, тут же заполнившая детскую запахом хвои. Сфинкс нес ее, морщась, когда колючая ветка била куда-то в ухо, а грабли едва-едва могли удержать охапку зеленого и разлапистого. Слепой встретил их на пороге, фыркнул на елку, помогать не стал, а потом и вовсе скрылся в своей комнате. Зато мальчик радовался. Собственная комната у друга появилась сразу же, как только он заявился в их дом. Слепой отвоевал ее себе сам, бесцеремонно прошествовал туда, не снимая грязных кед. Каким-то невообразимым образом заполонил спальню Сфинкса и Русалки своим присутствием, своей джинсовкой, потертым рюкзаком и парой изношенных свитеров. Сфинкс на все это посмотрел тяжелым взглядом, приладил раскладушку на пороге комнат Бледного и мальчика, считай, нейтральная территория, и молчал. Подготовка к празднованию набирала обороты, мужчина то волок на кухню килограммы оранжевых цитрусов, то они вместе с мальчиком развешивали самодельные гирлянды из цветной бумаги. Тот почему-то отчаянно хотел снегопада и каждое утро заглядывал в окна. Слепой же выводил из себя неимоверно. Выглядел насмешливым, умудренным жизнью и всезнающим языческим божком. На все посмеивался, язвительно ухмылялся. О том, что с ним случилось, и зачем он пришел, не рассказывал. Отворачивался, делал вид, что не слышит расспросов. Бесил, в общем. Однако, своих лесных зеленеющих лап оборотня в полном расцвете сил к мальчишке не тянул – и на том спасибо. Бледный практически не изменился во время всех своих скитаний. Такой же худющий, нескладный, весь из острых углов. Тень пугающего существа с нечесаными черными волосами. Все так же сидит, как-то неловко изломав себя в странную позу, в которой не было бы удобно любому из обычных людей. Впрочем, старого друга вряд ли можно было отнести к разряду таких людей. Сфинкс часто думал, а изменился ли он сам. В зеркала заглядывал, но с осторожностью, не разрешая себе потонуть в рассматривании и раздумьях. Иногда ловил на себе руки друга. Тому, наверное, тоже было интересно, как теперь выглядит Сфинкс, что прибавилось, а что навсегда ушло с его лица. И конечно, он хотел бы все эти изменения потрогать, ощупать, запомнить. Но Сфинкс игнорировал юркие пальцы, стряхивал с плеч навязчивые узкие ладони, словно сухие осенние листья. Мужчина делал это без раздражения, равнодушно и смирившись, продолжая их со Слепым игру в негласную войну. Бледный правила принял и после десятка попыток тянуться к Сфинксу перестал. Их необъявленные битвы точились своим чередом. Самое странное происходило по ночам. Бледный, как и раньше, спал мало, но крепко, – вероятно уходил туда, в Лес. Охотился, загонял добычу, восторженно впитывал запахи и звуки бушующего жизнью места. Сфинкс же в это время просыпался, бесшумно снимался со своей раскладушки-насеста и подходил к спящим. Проверял мальчика, мельком дотронувшись до лба, убрав мешающую прядь волос. Потом склонялся над другом, для удобства включив фонарик на мобильнике и подолгу разглядывая в дрожащем пятне света спокойное лицо. Мужчина мог просидеть так и час, и два, вслушиваясь в ровное дыхание, стараясь угадать, что же происходит где-то там, далеко за пределами Наружности, по подрагивающим пальцам, по углубившейся складке между бровей. Бледный спокойно спал, укрываясь одеялом, которым когда-то укрывалась Русалка. Был совсем рядом, на расстоянии вытянутой руки. Расхаживал по той же квартире, смотрел-не смотрел серебристо-молочными глазами, много курил и заполнял спальню клубами едкого дыма. Сфинкс не верил, что Слепой не уйдет. Сфинкс не верил, что он пришел просто так. Все становилось очень запутанным. Как ни странно, Слепой подружился с мальчиком. Сфинкс даже оскорбился немного – он-то считал, что эти искры раздражения и ярости не одного его пронимают, прошивают до самого сердца. Но нет, эти двое читали книги на Брайле и пытались на ощупь играть в шахматы. Бледный не лез к нему с россказнями про Изнанку, только Новый Год не праздновал, вот и все обиды. А мальчик и не подозревал о всех страстях, от нового жителя не чувствовал опасности, жил привычной жизнью. Он был слишком Наружным, чтобы уловить отпечаток Дома. Это, наверное, к лучшему. Это, наверное, говорило о плодах работы его опекуна. А еще, как-то раз, названный сын с Бледным вдвоем испекли на завтрак оладьи, и на душе у Сфинкса немного потеплело. Новый Год наступил совершенно внезапно и как-то ошеломительно быстро. Сфинкс зашивался на работе, один за другим штампуя полугодовые отчеты. Мальчишка писал контрольную за контрольной, вечерами просиживая за учебниками. Слепой читал книги на Брайле, курил, завел себе мобильник и кому-то строчил сообщения. Совершенно адаптированный, привыкший, почти что Наружный, Бледный вызывал у Сфинкса едва ли не ярость. Когда близился выпуск, Слепой был одним из тех, кто никогда и ни за что не привык бы к Наружности, из тех, кто выбрал для себя только один путь. Бледный был хорошим вожаком – он-то и открыл тот самый единственный путь на Изнанку, и повел за собой других, даже тех, кто вполне мог бы остаться. Слепой любил Изнанку, любил Лес, и Дом, наверное, тоже любил. Он любил те места за то, что там он может многое, очень многое. И ни слепота, ни отсутствие толкового образования не значат там практически ничего. Наплевать, есть у тебя корочка о законченным высшем, или нет, главное, сумей найти и опознать лечебные травы. Жертве важна острота твоих клыков и нюха, а вовсе не глаза, которые никогда ничего не видели кроме непроницаемой черноты. Слепой сумел оставить Сфинкса, хотя и его он, скорее всего, тоже любил. Вернее, как, Сфинксу всегда казалось, они успели почти что срастись, подобно Сиамцам, настолько едины они были в своих действиях и желаниях. Бледный заменил ему руки, а тот Слепому – глаза. Между ними не было ни стыда, ни недопониманий, кроме одного-единственного вопроса: Изнанка или Наружность. Перед выпуском Сфинксу казалось, что расстаться с Бледным, не видеть его пару часов, день, неделю, годы – что-то невозможное. Это как руку себе отгрызть, только рук у него и так не было, а от того потеря ощущалась много больше. Но Слепой смог. И руку, и ногу, и еще что-то, но в Лес ушел, уведя половину общих друзей и знакомых за собой. Друг его, наверное, даже простил – это же Бледный, он же не сможет в Наружности. Как оказалось, и это он смог. В ночь Нового Года та тревожная петля затянулась, казалось, окончательно. Сфинкс крошил продукты на оливье, чертыхаясь и надеясь уследить за запекающейся курицей в духовке. Телевизор мерно цедил праздничные концерты, мальчишка путался под ногами, ждал чуда. Весь извертелся, успел разбить игрушку и пораниться, собирая осколки. Сфинкс хотел уже подойти, но не успел отставить миску с салатом с колен – Слепой подоспел быстрее. Присел рядом с мальчиком, тронул руку, то ли что-то наговорил, то ли и вправду перевязал, но воспитанник заулыбался и ушел играть дальше. Бледный же замер как был – на корточках, голова низко склонена, так, что волосы закрывают лицо. Ну конечно, почувствовал на себе удивленный взгляд. Сфинкс действительно не ожидал, что старый друг все же выйдет из своей комнаты. Он же не празднует. Весь такой домовский. - Ты злишься, - говорит Слепой. Не спрашивает, утверждает. Но в голосе звучат виноватые нотки. Мужчина его игнорирует, потому что слишком много и тесно в груди причин этой злобы и этого молчания. Он возвращается к готовке. Кулинария – очень успокаивающее, медитативное занятие. Остаток вечера Бледный вел себя преувеличенно хорошо, прямо-таки паинька. Скрючился на диване перед телевизором, как будто бы смотрел концерт. В полночь ровно Сфинкс встает из-за стола с бокалом в руке и саркастично протягивает: - С Новым Годом! – косясь на друга. И добавляет уже более ласково: - С новым счастьем! – для названного сына, с восторгом поднявшего на опекуна незрячие глаза. Потом они хлопают в ладоши и с улыбками проживают первые секунды нового года. Наступает время подарков, мальчик старается нашарить коробку под красавицей-елкой, Сфинкс улыбается, прекрасно зная, что воспитанника ожидает игрушечная железная дорога. Он выбирал ее сам, очень долго и придирчиво, не по виду, а по звуку. И там действительно есть все: стук колес поезда, мощный гул паровоза, зычный бас машиниста. Мальчишке нравится: улыбается, прислушивается. Позднее, когда воспитанник уже спит, мужчина возвращается на кухню. Там осталось шампанское и Слепой. Такой же молчаливый, скрючившийся в углу, сам открыл бутылку и налил себе стакан, теперь скучает, разбалтывая пузырящуюся жидкость. Почему-то даже это действие вызывает у Сфинкса раздражение. Ведь как, Бледный же не празднует. Он, скорее, сейчас рад был бы оказаться в Доме, на очередной Ночи Сказок, где правила просты и понятны, где не надо даже пытаться проявить шаткое уважение к Наружным традициям. Сфинкс наливает и себе шампанского, цедит его, совершенно не ощущая ни вкуса, ни желанного опьянения. Все становится только хуже, потому что рядом нет Русалки, она давно ушла, не желая мешать, зато есть Слепой, к которому хочется тянуться, как подсолнух – за солнцем. Только он Бледному и не нужен, и сам Бледный стойко умудряется портить жизнь одним своим поведением или видом. - Уходи, - устало проговаривает мужчина, до последнего не отдавая себе отчет в том, что сказал это вслух. И друг подчиняется. Кивает так буднично и спокойно, словно к нему обратились с самой обычной просьбой: что-то принести из комнаты, сходить в магазин. Идет к себе, чтобы появиться уже с вещами – Сфинкс мельком отмечает, что они заранее сложены – Бледный был готов к такому повороту событий. За Слепым закрывается дверь, Сфинкс пропускает еще один бокал. … Сфинкс просыпается из-за того, что под душное тепло одеяла проскальзывает кто-то, от кого тянет холодом, а пахнет травами и молодым зверем. Из-за сна и большого количества выпитого(после шампанского в ход пошел коньяк) мужчина не сразу понимает, что происходит. А происходит вот что: Слепой сидит на полу на корточках, одной рукой вцепившись в руку друга, как утопающий – в соломинку и что-то говорит. Долетают не фразы – только обрывки слов. - Я думал, смогу. Не получилось. Хотел уйти. Может, даже, в общину. К нашим. Но и так не смог. Прости. Не уйду больше, правда, правда… Сердце заполошно бьется в груди – ни дать ни взять прямо-таки пойманный птенец, а не орган для перегонки крови. Сфинкс верит и не верит в то, что слышно, ему страшно, что все это окажется правдой, ему страшно, что все это будет ложью. Ему страшно ровно до тех пор, пока губы его почти-что-лучшего-друга касаются его губ. С того момента Сфинкс теряется, теряется в Слепом. … Утром первого января выпал долгожданный снег.