Welcome To The Masquerade.

...пока не бечено... *** Линали неуверенно переминается с ноги на ногу, несколько вымученно оглядываясь по сторонам. Она все еще не понимала что делала в этом городе, но обратный поезд был только через несколько часов, а провести их в придорожном, сомнительного вида, кафетерии девушка не желала. Поправив сумку на плече, она не глядя достала из бокового кармана очки, надевая их. Солнце, несмотря на сезон, жарило нещадно и она успела лишь перебегать из одного места в другое. Разговор с Кандой все еще казался ей бредом собственной фантазии. Несколько раз Линали сбрасывала короткие сообщения с пометкой уточнения о предстоящем задании. Канда ответил лишь на одно, удивительно четко предугадав сомнения девушки и развеяв их. Парень перед ней поражал бледностью кожи и чуть глуповатой улыбкой. Он кривил лицо, стараясь показать свою вину и что-то бубнил себе под нос с жутким акцентом. Линали неосознанно поправила на себе очки, буквально выдавливая благодарную улыбку, когда незнакомец подал ей рассыпавшиеся бумаги. Он столь же неловко поправил бандану на лбу и взлохматил неестественно белые волосы на макушке, ссутулив плечи. - Вы не могли бы мне подсказать где дом... Беседа между ними завязалась на непринужденной ноте и Линали несколько раз про себя отметила, что теперь смеялась искренне и перестала следить за происходящем вокруг. Она более не оглядывалась назад, не сканировала взглядом здания и шла не урывками, а плавно, позволяя парню время от времени соприкасаться с ее ладонью своей и указывать дорогу перехватывая за тонкое запястье. Линали на мгновение и вовсе позабыла, что делала в городе и куда шла. Просто сейчас она прогуливалась с этим необычным парнем и слушала его не менее невероятные истории. - Пришли. *** Аллен старался не улыбаться так откровенно, но Роад на экране его телефона выглядела до неузнаваемости веселой. Она говорила на перебой, взмахивала руками и почти отбивалась от Шерила, который с нескрываемым старанием укладывал ее короткие волосы и поправлял ворот платья. - Всплакнуть только не забудь, - в который раз предупреждает она и подмигивает, растягивая обескровленные губы в насмешливой улыбке. Аллен же старается урвать до последнего происходящее на его экране. Он знает, что при любом желании не сможет продлить полученную запись, но надеялся что сможет увидеть весь процесс - как Роад, разодетая под старину, с аккуратной прической и легким макияжем ложиться в барокамеру и напоследок посылает ему воздушный поцелуй, прикрывая глаза. Шерил без какой-либо наигранности более смотрит в камеру долгие секунды и сжимает тонкие губы в одну линию, а после отворачивается и принимается набирать что-то на панеле. Аллен знал, что после все это поместят в гроб и закопают глубоко под землей. Спектакль начался и Уолкер не мог позволить себе провалиться на этой постановке. Потому он запоминал все до мельчайшей подробности, прокручивал видео несколько раз и останавливал, когда камеру подносили ближе к прозрачному стеклу через которое можно увидеть мертвенно бледное лицо Роад. От этого зрелища неприятно сжималось сердце и Аллену казалось что вот сейчас он действительно и сам разрыдается. Но было слишком рано. Он запоминал все до глубочайшей подробности - позже это понадобиться для предстоящей игры. Поначалу Аллен не верил, что Канда сидел в его палате. Уолкер был уверен, что Канда не будет даже навещать его, возможно, он мог бы оставить свои контакты, чтобы быть проинформированным насчет состояния Аллена, но не более. А тут, когда врач поинтересовался, что за молодой мужчина так часто посещал его палату, Аллен почему-то сразу подумал о Тикки. Ведь тот действительно мог заявится и если не просто так, то по настоянию Неа, которая, Аллен был уверен, уже продумала как будет отрабатывать свои навыки стрелка на младшем брате. Забота Неа была специфичной и весьма странной, но Аллену было даже интересно, что она придумает в следующий раз. А еще было приятно после выслушивать ее тихое бормотание и ощущать, как бережно Неа обрабатывает его синяки и ссадины, обещая, что в следующий раз не будет сдерживаться и выстрелит глупому мальчишке прямо в сердце, как и следовало, чтобы перестал тратить и так скупые запасы нервов. Вот только это был не Тикки и не Шерил, который, как оказалось пытался отговорить Роад от использования барокамеры. Тогда то Аллен и представил, как Канда сидит рядом с его койкой и проедает свирепым взглядом его осунувшийся профиль, вслушиваясь в хриплое дыхание и вздрагивая каждый раз, когда приборы на секунду замирали, чтобы переустановить системы. Аллен знал что последнее было бы самым неожиданным и забавным поворотом, но не мог не помечтать и пофантазировать на эту тему. Приборы записывали каждое изменение в состояние больного, но ограничения в памяти системы и не давали возможности бесперебойной записи и раз в несколько часов необходим был небольшой перерыв, когда файлы отправлялись на главный компьютер и запись начиналась с самого начала. Именно тогда-то в палате и становилось непозволительно тихо, словно находящийся под наблюдением не выдержал и испустил последний дух. И Уолкер хотел увидеть то, как менялось выражение лица Канды, когда вместо размеренного пощелкивание приборов в палате наступала тишина. Он готов был поспорить, что вероятней всего оно было непередаваемым, первые несколько раз, когда состояние незыблемой тишины повторялось и прекращалось в считанные секунды. О противоположном варианте Аллен старался не думать. Не мог ведь Канда быть действительно столь равнодушным к его состоянию? *** Канда никогда не считал себя собственником. Ровно до того момента, как его буквально не ткнули носом в несусветный факт. По крайней мере так думал Канда, а вот Лави был уверен в своих суждениях. Возможно, именно тогда Канда и задумался над невзначай брошенными словами. Это было на первых курсах университета, когда к нему и Альме прилип Лави и его извечно не затыкающийся рот. Он говорил с невероятным энтузиазмом и Канда каждый раз обещал себе что приобретет кляп или же и вовсе возьмет и вырвет язык парня с рыжими волосами и путаницей в мыслях. Лави напоминал ему сбежавшего из клиники наркомана, который спит в заброшенных домах и одевается вещами с помойки, по-другому странный стиль нового друга Альмы он объяснить не мог. А еще он нравился почти всем и сразу, а Альма почти влюбилась, но у нее уже был Канда и потому она просто предпочитала поговорить с Лави и рассказать, как ей надоело это скитание из разных сторон к малоизвестным точках и их отношениях. Всем было известно как Канда относился к Альме, но вот самой Альме не хватало слов и она терпеливо игнорировала негласные намеки и откровенные ухаживания, дожидаясь когда же наконец терпение Канды иссякнет и тот не скажет обо всем вслух. Об этом Канда узнал от того же Лави, который попросту заявился к нему домой и вывалил все на душу, даже не требуя чтобы его пустили на порог. Тогда он фривольно облокотился на косяк двери, привычным жестом сложил руки на груди и принялся говорить и говорить. Что тогда остановило Канду и почему он слушал, до сих пор брюнет и не смог бы назвать причины. Но он был уверен, если бы в том монологе с недозволительной частностью не звучало имя "Альма" Канда его бы просто прогнал. И тогда Канде было все равно, что творилось в голове у Лави, как и было по сей день, но именно после той односторонней беседы в их отношениях с Альмой что-то да изменилось. Это было лишь началом сменяющихся на раз отношений. А Лави более не смел подходить к Альме, говорил лишь по средством телефонных звонков и непродолжительных бесед в очереди за обедом. Тогда к Канде и приклеили это клеймо, вот только сам Канда этого не понимал. Не мог вовремя осознать каким взглядом он смотрит на любого кто заговорил, подошел или прикоснулся к Альме, как их друзья и знакомые пытались обходить девушку стороной, то и дело бросая боязливые взгляды на хмурого брюнета. Азиатская внешность только придавала ему большей опасности и Канда неосознанно, но пользовался этим. Лави бросил те слова вскользь, а после смотрел так, словно и не ожидал от себя такой откровенности. Альма тогда рассмеялась, а вот Канда никак не мог выкинуть из головы то колкое замечание, пускай и брошенное между слов. С годами это чувство лишь усилилось и распространялось не только на Альму, но и многие предметы, принадлежащие брюнету. Это принадлежало лишь ему и никто не имели ни малейшего права это трогать, а у кого находилась смелости, то тогда Канда позволял спустить себе всех демонов, которыми была переполнена его душа. Мальчишка не стал исключением. И сейчас, когда весьма откровенно краснел и пытался сдержать слезы, когда позволял родственникам той девчонки себя обнимать и что-то одобрительно нашептывать. Тикки Микк не понравился ему с первой же минуты. Как только они с Уолкером пересекли порог церкви и Аллен приветливо кивнул дяде погибшей. Тикки не сводил с них взгляд всю службу, а после оказался первым в очереди на утешение свидетеля сей трагедии. Канда понимал, что думать об этом было бы слишком глупо, как-то по-детски глупо, но вот прогнать мысли окончательно не мог. Потому что объятья длились слишком долго, а шептал Тикки наклонившись непозволительно низко, почти касаясь губами хрящика, а пальцами водил за воротом черной рубашки. Канда отворачивался, пытался вспомнить о предстоящей ночи за документами, но все время возвращался к подрагивающим плечами мальчишки и склонившимся к нему Микком. И ведь не было ничего в том, что происходило, но Канда почему-то не мог сдержать зарождающегося раздражения, змеей сомкнувшееся на груди. Уолкер принадлежал ему, как бы он сам не пытался несколькими днями отрицать это. Пускай только телом, лишь плотскими утехами, которыми они казалось отдавались всецело, забывая о том, что это ниже всякой морали. Но это было и было только для них двоих. А после Тикки поднял на него взгляд и самодовольно усмехнулся, напоследок обнимая за плечи и вжимая в собственную грудь до ломоты в ребрах. Канда почти слышал, как тонкие косточки мальчишки хрустят, а сам он сдавленно охает, размыкая руки на чужой спине. Девушка перед ним появляется, словно из воздуха, протягивая стакан с виски. - Как тебе этот фарс? – она кривит тонкие губы в пренебрежительной улыбке, одним глотком выпивая свой напиток и поправляя тонкий платок на плечах. – Такое ощущение, что попала на спектакль с актерами-однодневками. Канда с ней согласен, но в ответ только кивает, необдуманно выпивая одним глотком предложенный напиток. Осознание приходит лишь после, но он тут же отмахивается от навязчивой, несколько параноидальной, мысли – Не каждый пытается предать или же стать предателем. Линали говорила нечто подобное, как и Альма зачастую упрекала его в подозрительности. Но именно эта мнительность позволила вычислить предателя, устранить проблему и навсегда посеять в собственном рассудке мысль о цепочке неизбежного разочарования в действительности. И пускай на тот момент Канда испытал истинную боль от предательства, он не мог не гордиться своей девочкой – она оказалась намного сильнее, нежели он предполагал. Альма приняла смерть, оставляя после себя сосущее чувство небывалой тоски. Альма оставила отпечаток в его личной истории, своеобразный след, от которого Канда не может избавиться и спустя несколько лет. Более воспоминания о ней не вызывают должного отклика, вот только теперь Канда испытывает и недовольство – как мог он так просто позволить чувствах взять вверх над разумом? Проходит еще целая вереница минут, в течение которых Уолкера попросту обходили стороной. Канда горой возвышался над мальчишкой, с нездоровым блеском в глазах следя за каждым. Плечи Аллена подрагивали и все то время он стоял опустив голову столь низко, что почти соприкасался подбородком с собственной грудью. Волосы застилали лицо и проходящие мимо люди лишь трепали его по плечу, сочувствующе кивая. И как только это стало напоминать заправскую мелодраму, без лишних разговоров Канда дернул Уолкера на себя, выводя его из церкви. Хватит на них обоих этого представления. Улыбку Аллена он так же не замечает, но отчетливо улавливает звук гулких шагов позади себя. *** - Так Вы репортер? - Джинджер смущенно улыбается, пододвигая чашку с чаем ближе к Линали. Та лишь кивнула, невзначай пробегаясь взглядом по комнате и вновь возвращаясь к женщине - привлекательной шатенке с мягким округлым лицом и добрыми глазами цвета молочного шоколада. Линали смотрела на нее и не могла не улыбнутся в ответ, смотря на неловкие попытки Джинджер скрыть подрагивающие руки и широкую улыбку. И почти сразу же Линали одергивает себя, с досадой памятуя о том, что сейчас все лишь разыгранный фарс. Она и не могла представить, что придуманная легенда станет такой проблемой и сейчас готова была подняться из-за стола и уйти как можно дальше от этого дома и Джинджер. Такой мягкой и теплой, источающей свет Джинджер. В мыслях тут же всплыл образ собственной матери - прямой, как натянутая струна и столь же резкой, но тут же рассеялся, когда Джинджер снова улыбнулась. - Простите за ожидание, - а вот Рудольф Линали не понравился. Возможно, потому что слишком сильно понравилась Джинджер. Хотелось забраться к женщине на колени и расплакаться, крепко обнять за плечи и рассказать обо всем, что только придет на ум, а потом, Линали была в этом уверена, Джинджер ободряюще улыбнется и потрепет волосы. В своих мечтах она всегда представляла себе маму именно такой - теплой, ласковой и любящей. Ни жалающей ничего для своего ребенка. Линали рисовала этот образ в своем сознание, надеясь что когда-нибудь ее мама одумается и перестанет кричать на братика и нее. Она готова была простить мать, лишь та просто попросила, но Чао словно наслаждалась ее слезами и отчаянием Комуи. А Джинджер была другой, той матерью, которую Линали воображала в своих мечтах. А вот Рудольф был будто иссушенным изнутри, напоминая не живого человека, лишь его подобие. Красота его давно увяла и Линали искренне не понимала, что могло связывать этих людей. Словно два антипода, который и вовсе не дополняли друг друга. Но видя каким влюбленным взглядом на него смотрит Джинджер, Линали словно сдувалась. И пока она придавалась своим мыслям Рудольф поставил перед ней небольшую коробку с фотографиями и скрепленными вместе листами. Даже почерк красивый и плавный - словно невзначай отметила Линали, доставая потрепанные листы и аккуратно складывая в небольшую стопочку. Видит Бог, ей не хотелось разочаровывать эту женщину и она готова была вытерпеть выговор Канды, но... - Мы нашли старые документы, - голос ее нещадно хрипел, а на глаза наворачивались слезы, как только она заметила беспокойство во взгляде Джинджер. Мама, прости, - так и рвалось с языка, но Линали лишь крепче сцепила зубы и одним залпом выпила предложенный чай прокашлявшись. - Файлы были отложены на утилизацию, но когда один из сотрудников перебирал, мы не смогла не обратить внимание, - она несколько пристыженно улыбнулась, принимаясь доставать фотографии, но к сожалению на них были запечатлены лишь знакомые уже Линали улочки и сама Джинджер. - Да, я отправляла несколько глав в редакцию, но так и не дождалась ответа, - женщина смущенно улыбнулась, складывая руки перед собой. Она осторожно водит короткими ногтями по ажурным подставкам, поправляя их и смотрит словно сквозь Линали, от чего у последней по спине пробегает холодок. - Как оказалось их убрали, - Линали старается говорить как можно более непринужденно, но недовольный взгляд Рудольфа словно жжет ей кожу, - даже не заметив, а после не стали разбираться, - лишь на короткое мгновение она позволяет себе прикрыть глаза, задерживая дыхание. - Потому я здесь, чтобы внести ясность и кое-что узнать. - Интервью? - Предыстория. Или же история создания. Что натолкнуло на мысли об этом рассказе? - На самом деле мы... - Вы ведь не думаете, что это все будет бесплатно? – мужчина поспешно прерывает ее, откидываясь на спинку стула и скрещивая руки на груди. На его потрескавшихся губах появляется самодовольная усмешка, а лицо искажается в гримасе презрения. Линали невольно дергается в сторону, надеясь что в ее взгляде не так отчетливо видно опасение и брезгливость. Пожелтевшее, будто скукоженное, лицо вызывало настоящее отвращение, но отвести взгляда Линали не могла. Отмечая каждую почти невидную, но все же выделяющуюся черту проступающей болезни. - Рудольф! – Джинджер возмущенно взмахивает руками, переводя недовольный взгляд на мужа. - Что? Если бы она выполняла приказ главного редактора, то он сам бы оповестил нас о визите одного из его подчиненных. А за личный интерес следует неплохо приплатить. - Я выпишу чек, - тут же отчеканила Линали, демонстративно доставая из сумочки небольшую записную книжку. - Продолжайте, - согласно кивнул Рудольф смотря на девушку с превосходством. Линали судорожно вздохнула, пряча руки под столом и сжимая кулаки – такое поведение она никогда не терпела, привыкшая всякий раз отвечать с полна, но сейчас ей следовало сдержать рвущуюся наружу ярость. - Благодарю, - в ответ она сдержанно кивнула, вновь обращая все свое внимание на Джинджер. - Так на чем Вы остановились, Джинджер? - Я не могла родить, - с прискорбием сообщила она и на ее лице вновь отразилась глубокая печаль. - Точнее из-за болезни в детстве, у выявили бесплодие. Чтобы мы не пытались сделать, ничего не выходило, а суррогатную мать Рудольф не желал и рассматривать как вариант, - она не глядя нашла руку мужа, сжимая его пальцы. - Мы тогда впервые поссорились за десять лет и я на эмоциях сказала, что тогда следует кого-нибудь усыновить или удочерить пока не поздно. И Рудольф согласился. - Вы решили взять приемных детей? Очень смелый ход. - Ты зубы не заговаривай нам! – тут же вспылил мужчина, но Джинджер вовремя вмешалась, сжав его ладонь обеими руками. - Рудольф, прошу тебя. Она просто поддерживает вежливую беседу. - Знаю, что она хочет "поддержать", - хмыкнула мужчина, но руку не выдернул, лишь подсел чуть ближе, прислоняясь плечом к плечу своей жены. - Ты думаешь ей это хоть интересно? Да я сам в этой сфере крутился лет двадцать, так что поверь мне, дорогая, это... - Давай мы закончим с Мисс Ли и решим этот вопрос одни, - поспешно шепчет Джинджер, принимая его поддержку и прижимаясь ближе, позволяя свободной руке мужа зарыться в ее волосы, растрепав прическу. - Как пожелаешь. - Так вот на чем я остановилась? - Вы решили взять ребенка из интерната. - Точно! Мы решили долго не думать и буквально на следующие сутки отправились в ближайший интернат. Вот так, собственно говоря и начался мой рассказ. - Это как автобиография? - Скорее наблюдение. У меня был период когда я как ненормальная скупала всевозможные принадлежности для беременных и, конечно же, не могла пройти мимо альбома для беременных. - Простите? - Там ведутся записи во время беременности, как для врача, так и для себя. Этакий психологический тренинг, а после еще дополнительные страницы есть, как бы после рождения. - И Вы вели свои записи ориентируясь на этот альбом? - Первое время - да, а вот после это больше начало напоминать рассказ, как сказал Деби. - Деби? - Дебитто. Старший. - Был еще один? Конечно же, Линали знала это, но сейчас следовало отыграть роль, а от пронизывающего взгляда девушке становилось не по себе. Она поспешно записывает в блокнот имена и небольшие заметки, надеясь что это именно то, что понадобилось Канде. И она точно знает, что пока не узнает правды будет единственным, кто знает эту правду. Пускай для нее это и было чем-то совершенно незначительным, но она помнила тот взгляд, которым Канда одарил ее – ему было не все равно. - Да. Младший - Джасдеро. - Простите, конечно, но это весьма странные имена. - Мы знаем, - Джинджер словно невзначай бросает взгляд в сторону комода и Линали только тогда замечает небольшие фотографии, выставленные в ряд на самой верхней полке. Женщина ласково улыбается, чуть сощурив глаза. А Линали вновь переполняет это необъяснимое желание обнять Джинджер. - Но мальчишки были уже довольно взрослыми и имена менять не хотели. Да и их вечные игры в этих близнецов. - Близнецов? – Линали удивленно вскидывает брови, вновь переводя взгляд на фотографии. Пускай она и не могла как следует рассмотреть их, но была уверена, что изображенные на пленке мальчишки были мало чем идентичны. - На самом деле они были не похожи. Совершенно не похожи. Дебитто был довольно высоким для своего возраста, брюнет, одевался конечно странно, но подростки, что с них взять? А вот младший, ну просто маленькая куколка. Волосы светлые и длинные, он их отпускал, а еще мягкие были. И никого кроме брата к ним не подпускал, даже расчесать. А еще глаза у него были красивый и взгляд наивный такой, но в то же время... - Что-то не так? - Мы думали они просто играют, а оказалось Джасдеро был аутистом, - добавила она мгновенно охрипшим голосом. Линали пораженно замерла, смотря на Джинджер и словно видя ее впервые. Женщина виновато опустила голову, старательно вытирая воспаленные глаза. - Молчал все время, только на брата реагировал и... – она негромко всхлипнула, позволяя мужу увлечь себя в мягкие объятья. Но тот и не думал ее перебивать, чему Линали была даже больше удивлена, - мы с Рудольфом предполагали, что будет сложно, что мальчишки не сразу станут нам доверять, но вот когда Дебитто... Мы наверно и не заметили бы. - И что произошло? - Очередная ссора, а Дебитто как с цепи сорвался. Все кричал и кричал, говорил, чтобы мы отстали от Джасдеро со своими разговорами и уговорами. Мы тогда впервые его к врачу отвели, просто чтобы проконсультироваться, а Деро начался приступ паники. Я тогда сама с сердцем не слегла. Вот тогда все и прояснилось. - Но разве он не должен был проходить курс лечения? – растеряно произнесла она. - Линали, я могу Вам верить? – от пронзительного взгляда она вздрагивает и поспешно кивает, вцепившись пальцами в блокнот до боли. - Мы скрыли это. Скрыли тот факт, что у Деро есть психические отклонения. Дебитто не хотел с ним разлучаться и я просто не могла сделать этого. - Но, а как же лечение. - Для этого нужны были деньги. Большие деньги, а у нас их не было. Врачи говорили, что без оплаты это будет просто присмотр. Ничего большего. А без брата Деро не мог. - Я понимаю Вас. - Спасибо, - Джинджер благодарно улыбнулась, выпрямляясь на стуле. -Так, что ты хотела еще узнать? - Этот рассказ. О чем он? - О жизни. О том, какими были мои мысли пока мы пытались зачать ребенка, о том, как было больно узнать про свой недуг, как было противно от собственного тела и как стало спокойней когда я узнала что выход все-таки есть. Были еще несколько маленьких историй о том, как мы пытались наладить отношения, о том, как мальчишки заводили дружбу, как учились в школе и как уехали. - Они были довольно известны в округе, - бездумно шепчет Линали, перекатывая карандаш с одного пальца на другой. Но тут же замирает, ловя на себе подозрительный взгляд тут же напрягшегося мужчины и она поспешно добавляет: - Академисты? - Если бы. - Рудольф! Не слушайте его. Наши мальчики были самыми лучшими, но никто не идеален. - Плохие компании? Линали чуть прикрывает глаза, старательно избегая взгляда Рудольфа – так опростоволоситься могла только она и девушка дает себе мысленную оплеуху. Если ничего не получится, Канда попросту со света ее сживет – с этой идеалистичностью она никогда не могла соперничать, но надеялась, что старая дружба сыграет свою роль. - Они сами одна большая плохая компания. - Задиры? - Просто подростки, у которых не было толкового детства. Конечно, они держались особняком в школе и особо ни с кем не общались. Были и драки, и выговоры, и прогулы, но они все равно оставались моими маленькими ангелочками, которые просто пытались выжить в том мире, в который их окунули с головой. - У Вас красивый слог. - Спасибо. Я по образованию филолог, так что иногда могу завернуть предложение так, как будто текст цитирую. - Это Вам спасибо. Я заберу? - Конечно-конечно. И вновь Джинджер провожает ее ласковой улыбкой, желая удачи в написание статьи. Линали старается подавить чувство стыда, в ответ растягивает губы в какой-то комичной улыбке и прячет альбом в сумку, плотно закрывая ее. Линали плотно прикрывает за собой дверь, прислоняясь к ней спиной. Она все еще слышит, как шелестят шаги Джинджер по коридору, как она что-то говорит Рудольфу и еле сдерживает всхлип. Это был определенный минус ее работы, но Линали уже давно решила для себя и не смела отступать от задуманного. Очередная жертва, которую необходимо было принести, переступив через собственные принципы, но теперь у нее была нужная информация. Вот только правильно ли она поступила? Вновь обманула, чтобы выудить как можно больше и узнать то, что люди хранили под залогом секрета. Роль сыграла и теперь небольшой спектакль превращался в настоящий фарс. Линали пытается убедиться, что поступила верно, что это поможет другим… но тут же обрывает себя. Кому это может помочь? Канде? Его прогрессирующей паранойи? Его недоверию даже тому человеку с которым он возможно делит свою постель, переходило все видимые и невидимые границы. И пускай в чем-то она понимала его, не могла и словом упрекнуть, но определенно в поведение ее друга было то, что производило противоположный эффект. Линали понимала, что теперь Канда будет настороже, что теперь он будет цепляться за всякую возможность чтобы усомниться, чтобы найти изъян и бросить то, что могло бы стать чем-то большим. Решено, как только приеду потребую объяснений! - думает она, медленно направляясь к небольшому забору. Пойду сразу на вокзал, все равно ничего нового я уже… - Ты меня ждал? – удивленно произносит она, заметив знакомую выбеленную макушку перед собой. Парень виновато улыбается, поднимаясь с земли и разминая спину: - А не должен был? - Это просто неожиданно, - неожиданно для самой себя смущенно бубнит Линали, поправляя лямку сумки на плече. - Сюрприз. *** …Канда никогда не умел делиться и этот раз не был исключением. Их приключение, как про себя называл происходящее Канда не закончилось один единственным походом в церковь на отповедь. Сам он никогда не понимал любого рода верующей, которому привычней обвинить в неудачах божий промысел, а не собственную лень. И сейчас видя слезы на глазах женщин и искривленные лица мужчин, он испытывал своего рода отвращение. Возможно, главным фактором этого чувства играла отсутствие под боком Уолкера, но в итоге все сплотилось в один единственный комок оголенных нервов. Канда любил просчитывать собственные действия, искать истинную причину во всем. Вот только что-то пошло не так, дало сбой. Механизм перестал здраво функционировать и Канда снова возвращался к тому состоянию, от которого так стремился избавиться. Он ненавидел те годы, когда он жил лишь приземистыми инстинктами, исполняя каждую свою прихоть. Правильно это было или нет. Звание лучшего студента открывало перед ним дороги и Канда позволял себе слишком много, не боясь когда-либо ошпариться. Он плыл по течению не боясь коряг и сильного порыва ветра, все казалось ему таким низменным и не значимым, что просто не попадало под внимание и возможность к рассмотрению. Самый из ужасных периодов его детства, когда правда навалилась и привычный устой перестал быть значимым. Когда родители потеряли свой не просто авторитет, но и грань доверия. Когда он случайно услышал правду, распрощавшись с выдуманной реальностью. К чему были те совершенства, когда они не значили ни гроша? Он лишь пагубная ошибка лаборатории, которую исправили и почти что удалили, но сердобольные люди решили использовать возможность. Канда и не человек вовсе, лишь копия того лица с фотографии, которую желали воссоздать и реконструировать. Солдат что-то знал, а может был кому-то столь необходим, что проект был одобрен в министерстве. Об это вспоминать Канда не любил, но что-то сегодняшним днем заставило вновь окунуться в прошлое. Когда они переступают порог квартиры Уолкера Канда срывается моментально. Ему не нравится то, как привычный парфюм мальчишки смешивается с еле ощутимыми нотками табака, как тот благодарил Микка за поддержку и смущенно смеялся на откровенные улыбки. Что-то требовало немедленные ответы на вопросы, но задавать их Канда так и не посмел. Это развяжет мальчишке руки и он не мог этому позволить произойти. Впервые Аллен не поддавался на откровенные провокации, замер столбом. И когда его припечатали к стенке, приподнимая за бедра и отрывая от пола и когда буквально разорвали рубашку. Что-то шло не так с самого начала. Их недо-отношения строились лишь на взаимном желании воспользоваться чужим телом. Уолкер сам предложил эту перспективу, а Канде было проще брать предлагаемое, нежели каждый раз искать новую ночную бабочку. Взаимовыгодная сделка в которой каждый из них был в выигрыше, но, Канда знал, что так и произойдет, что-то пошло не так. И если сам Канда мог с легкостью загнать прорывающиеся симпатии к парнишки, как можно дальше, то вот сам Уолкер не страшась демонстрировал свой прорывающий нрав. Продолжать незатейливо делить одну кровать, развязно улыбаться и отдаваться при любой возможности, получая в замен нескрываемое удовольствие, теперь более не казалось таким примечательным. И Канда не мог смириться и с таким поведением. Они заключили своего рода пакт, который могли разорвать лишь при обоюдном соглашение, но он сам, пока не мог с уверенностью сказать, что вот так вот просто готов отказаться. Необходимо было вернуть все к первоначалу, но именно это казалось непосильной задачей. - Канда, я не хочу… - привычное мнимое сопротивление впервые походило на искреннее нежелание, но Канда сейчас был в одном из наихудших своих состояний. Он словно и не слышал Уолкера, укладывая того на стол и припечатывая к прохладной поверхности. Любования могли занимать слишком много времени, но Канда не мог отказать себе в таком маленьком жесте – весь раскрасневшийся с побелевшими губами от острых зубов и с тяжелым дыханием, от которого грудь словно ходила ходуном. - Я не хочу, - сбивчато шепчет мальчишка, но Канда не слушает его. Не воспринимает слова и будто не чувствует усилившегося сопротивления и напряжения в руках Уолкера. Перехватывая запястья одной ладонью, заводя тонкие руки за голову и наклоняясь ближе, Канда довольно скалится, когда чувствует чужое возбуждение. Сейчас главное лишь удовлетворить это паскудное желание, остальное переходит на второй, совершенно не значимый, план. Дрожь чужого тела он так же идентифицирует в удовольствие, как и блестящие глаза и непрерывно шепчущие губы. Канда попросту не разбирает слов, даже не старается прислушаться. Сейчас в нем доминирует тот парень со студенческой скамьи, которого, когда-то, путем усиленных тренировок, Канда смог загнать в самые дальние углы подсознание. - Канда! – мальчишка срывается на крик, бьется трепещущим птенцом в чужой хватке, но все безрезультатно. Горячая широкая ладонь ведет заведомо ласковым прикосновением вниз, обводит пупок и ловко расстегивает ремень, а после резко срывает штаны, одним легким движением. Уолкер замирает, непривычно стыдливо сжимая колени и стараясь вывернуться из-под Канды. Но его вновь перехватывают, заваливают на стол и прикладывают спиной о столешницу с такой силой, что Аллен в течение нескольких минут пытается сосчитать мелькающие силуэты лампочек перед глазами. Он помнил что их было три, прямо над столом, но сейчас картинка перед глазами двоилась и расплывалась, а в сознание его приводит уже столь привычное удовольствие. Канда обхватывает его член ладонью, водит рукой то медленно, то ускоряясь, то сжимая, то разжимая пальцы почти полностью, касаясь лишь самыми огрубевшими кончиками, заставляя неосознанно тянутся за лаской. Уолкер как никогда проклинает собственную чувствительность, когда заводится от легких касаний, когда даже тяжелые мысли в голове не позволяют побороть физический дурман и несмотря на слова протеста, что срываются с его губ, он выгибается в спине и все его тело просит еще более прикосновений. - Мне прекратить? – горячий шепот обдает мочку уха и Аллен неосознанно вздрагивает, распахивая глаза и смотря в потолок совершенно ошалелым взглядом. Он уже не понимает, что именно делают с его телом, но это слишком хорошо. Вот только все равно не вызывает в нем желание. Он действительно не хотел. Желал только добраться до кровати и завалиться спать, укутавшись в несколько мягких одеял и подкатиться к Канде под бок. Пускай не прикасается, но его присутствие рядом каким-то невообразимым способом меняло все настроение. Хотелось смеяться и шутить, вести себя глупо, словно человек с последней стадией гебефрении*. - Давай не сейчас, - голос его напоминает хриплое поскуливание и слова вновь остаются без ответа. Канда продолжает шарить ладонями по его телу, отпустив покрасневшие запястья. Хвост шелковистых волос придает особого контраста и Аллен несдержанно стонет, выгибаясь в спине, когда Канда подавшись чуть вперед, впиваясь зубами в его плечи, перекидывает волосы через плечо. Пряди словно по собственной воле обволакивают плоскую грудь Уолкера. Эта мимолетная обманчивая ласка позволяет неосознанно расслабиться, наконец доверительно раскрыться. Но Аллен почти сразу же приходит в себя, стоит ладоням Канды опуститься на его бедра, разминая кожу и сжимая ягодицы. - Только не делай мне больно, - непослушными руками он обхватывает Канду за шею, привлекая к себе и впервые за вечер целует сам, стараясь сделать это как можно более мягко, осторожно. Но тот не позволяет и столь незначительных своеволий, толкается языком и размашисто вылизывает губы Уолкера. - Только не делай мне больно… только не делай мне больно, - как заведенный шептал Аллен, стараясь расслабиться когда пульсирующая плоть проникала в его тело. Перед глазами одна белая пелена, а тишину комнаты разбивает лишь всхлипывания Уолкера и дыхание Канды. Все происходящее словно и не с ним было, и пускай Аллен до сих пор чувствовал, как Канда судорожно водит ладонями по его телу, как ласкает поцелуями грудь и грубо толкается, наваливаясь всем телом, Уолкер словно и не понимал, что происходит на самом деле. Он ведь не хотел. Мысль набатом бьет в голове, а страх впервые прорывается откуда-то из глубин подсознания. Аллен и представить себе не мог, что возможное повториться, а в главной роли будет Канда. Каким-то совершенно несуразным образом Уолкер хотел верить Канде и помыслить не мог о том, чтобы остерегаться этого человека. Хватило и тех нескольких дней особой близости и коротких разговоров, из которых Аллен что-то да узнавал для себя. Это было своего рода ритуалом, который он не мог не совершать – задать незначительный вопрос, развязать разговор, а после либо наблюдать за реакцией Канды, либо же впитывать его слова, прокручивать в голове, как заведенный и складывать в воображаемый ларец. Это было только для него, для Аллена. А сейчас было что-то иное. Нечто невозможное и несмотря на реальность происходящего Уолкер все равно отказывался верить. Даже когда рыкнув что-то Канда кончил в него, а после накинув собственную же рубашку на распластанного Уолкера на столе, ушел в спальню. Сколько Аллен пролежал вот так вот без движения, смотря немигающим взглядом в потолок, он не знал. Но когда в квартире вновь наступила кромешная тишина, ловко соскользнул со стола. Боль отразилась в спине и ногах, но он только нахмурился, поправляя чужую рубашку и закатывая рукава. Такого обращения простить он не смог бы, при любом раскладе. Оружие в руке возвращается крупицу здравомыслия, но Уолкеру требуется еще несколько минут, чтобы хаотичные мысли превратились в связные слова. Как в старых фильмах, он выхватывает подушку, вытягивая ее в руке вперед и приставляет к ней дуло пистолета. Дыхание не сбито, а цель намечена – слишком спокойная и расслабленная. Аллен все пытается найти причину столь странного порыва, но объяснения ускользают как песчинки сквозь пальцы. Он ведь не думал, что после такого я рядом лягу и усну? Но злость испаряется почти сразу же, как только Канда переворачивается на спину, раскидывая руки в разные стороны. Слишком спокойный - повторяет про себя Аллен и впервые у него начинают дрожать руки. Перед глазами появляются картинки, как прекрасно будут смотреть алые разводы на фарфоровой коже и разметавшихся волосах цвета смолы. Что, черт возьми, происходит? Он прокручивает из раза в раз то, что сделал Канда, пытаясь найти нечто, что служило бы подсказкой – расшифровкой действий японца. Скольких Аллен лишил и шанса на жизнь? Почти что бесчисленное множество, но вот выстрелить в собственного насильника не мог. Он выпил один чертов бокал и... - Черт! – шипит Уолкер сквозь зубы, отточенным движением пряча пистолет под наволочкой декоративной подушки и откладывая ее куда-то в сторону. Оружие исчезает из его рук и слабость вновь возвращается в тело, но Аллен попросту не обращает внимания на ломоту, на то как трясутся его руки и колени разъезжаются, стоит ему только опуститься на кровать, но все же принимается шарить вспотевшими ладонями по шеи Канды. - Сука, - беззвучное движение губ и Уолкер заваливается на бок, подтягивая колени к груди, но все еще прижимая пальцы к бешено бьющейся жилке на шее мужчины. *** - Надеюсь оно того стоило, - недовольно произнесла Роад, как только ее подхватил на руки Тикки, вынимая из гроба. - Безусловно. - Чего такой недовольный? - буквально срывая с макушки бант и выкидывая его в раскопанную яму, без особого интереса спрашивает Роад. Своего дядю она знала слишком хорошо, чтобы не догадаться об истинных причинах столь хмурого настроения. Причиной могли быть только две личности, одна из которых всякий раз доминировала то ли за счет исконно женской природы, то ли имея на Микка своеобразный механизм давления. Роад каждый раз только забавляли подобные игрища, в который так и не определилось кто управляет, а кто подчиняется. - М? Что опять сотворила Неа? – беззлобно усмехнувшись, произносит она. - Использовала на том япошке V/5. - А? – Роад настороженно замирает на месте, переводя взгляд на Микка. - Подожди, это случаем не... - Оно самое, - хмуро отзывается тот, не глядя доставая сигареты и прикуривая. - А мы все знаем, кто сейчас находится в непозволительной близости от него. - И что с Алленом? – в миг осипшим голосом произнесла Роад. - Не знаю. - Так позвони ему! – она резко подалась вперед, схватив мужчину за рубашку и сжав кулаки, потянула на себя, заставляя тем самым его наклониться. - Он нам все завтра сам расскажет, - от резкого голоса Неа Роад невольно вздрагивает и отшатывается в сторону, чудом не заваливаясь в раскопанную могилу. – Оказывается, все еще хуже, чем я могла представить. - Ты зачем это сделала, Неа? – девчонка кричит, совершенно не заботясь о том, что может быть обнаруженной. Она готова бросится на старшую, совершенно забывая о том, что преимущество были не на ее стороны, но Тикки вовремя перехватывает ее за плечи и прижимает к себе. - Затем, что такие связи нам не нужны, - Неа отворачивается, стараясь не встречаться с недовольством во взгляде Роад и не читаемым выражением Тикки. Не хватает мне внутреусобных разборок! - Что? - Канду он не убил, - слова она буквально выплевывает. - Делайте выводы. - Но... – Роад пораженно замирает, переставая виться ужом в руках Тикки, - погоди, разве он не... – она запрокидывает голову вверх, надеясь найти подтверждение во взгляде Микка. - Я ни черта не понимаю! - Мой глупый братец должен был убить Канду, но - увы и ах! - он не сделал этого, - Неа раздосадовано хмурится, раскидывая руки в стороны. - Догадался, но даже если бы и не догадался проверить пульс, все равно бы не выстрелил. И что они в нем находят? Сначала Альма, теперь мой брат. Кто следующий? Я? Или Роад? А может Близнецы? Это как раз было бы в их духе! - Успокойся. - О, я бы с удовольствием последовала твоему совету, если бы мы не оказались по уши в... - В могильном субстрате, да мы поняли. - Если об этом узнает Адам, то войны не миновать. А что мы ему противопоставим? Я вам отвечу - ничего. Даже не ничего, а нечего нам ему противопоставлять. И все из-за бездарной влюбленности. Ну, просто Ромео и Джульетта в радужном свете. Шекспир с ума бы сошел.