Развод и девичья фамилия

Елка в блестках, со свечами, Посмеется с циркачами! Все не так! Все не всерьез, Если клоун – Дед Мороз! Петя Репнин старательно выводил чуть басящим голосом стихотворение, стоя на табурете, а Лиза, внимательно глядя на него, одними губами проговаривала текст в унисон с сыном так, будто на свете не было ничего важнее того, чтобы мальчик не сбился. Анна смотрела на них обоих и чувствовала какую-то непонятную пустоту в душе, которой не было прежде. На обе семьи Долгоруких-Репниных было уже трое детей-погодок – совершенно очаровательных карапузов. Старший – Петя, шести лет отроду. Потом Маша, дочь Андрея и Наташи, пяти. И шумный Леша Репнин – четырехлетка. - Почему бы не позволить им поиграть до боя курантов? – вполголоса спросила Анна Наташу, умело и сосредоточенно сервировавшую праздничный стол. - Они устанут и раскапризничаются, - отмахнулась Наташа Долгорукая, подмигнув своему супругу, - и тогда прощай, спокойный Новый год. Нет уж, пусть лучше почитают свои стишки, получат подарки и баиньки. - Наверное, - послушно кивнула Анна. А сама вдруг вспомнила, как дядюшка Иван Иванович разрешал им с Владимиром не спать до полуночи в новогоднюю ночь. И чем старше они становились, тем дольше можно было «продолжать встречать Новый год». Самое счастливое время. Потом Иван Иванович стал засыпать раньше их, и они с Владимиром разговаривали до самого рассвета с бокалами шампанского в руках. А утром она находила себя накрытой пледом в кресле. А он спал у ее ног. Черт! Ты пришла сюда отвлечься от этих воспоминаний, а вместо этого продолжаешь себя мучить! Хватит, Кор… черт! Платонова! - О чем шушукаемся, дамы? – раздалось из-за спины. Миша Репнин подкрался неслышно и выглядел очень довольным собой. - Не твоего ума дело. Анют, расставь бокалы, и пусть этот лентяй тебе поможет. Я сейчас вернусь, - попросила Наташа и убежала на кухню. - Вот вечно она так, - вздохнул Миша и засмеялся. - Кто-то должен руководить, - с улыбкой ответила Анна. - Как вам здесь, Аня? – спросил он без предисловия. Для празднования Нового года Миша и Лиза арендовали живописную дачу в лесу за городом с большим домом. Лиза и Наташа по очереди то занимались детьми, то бегали на кухню, Соня с новым молодым человеком, очень важным и серьезным юношей по имени Серега, уединились возле живописного камина в библиотеке (забавно, на загородной даче была неплохая библиотека, но главное – все-таки камин и чай с лимоном). Дети репетировали номера перед приходом деда Мороза. А Миша и Андрей слонялись почти без дела. "Совсем, как в старые времена" - подумала Анна. Когда-то все праздники отмечались у Корфов. В похожем доме, в похожем месте. - Очень красиво! – живо ответила она. – Так здорово вырваться из смога и этого бешеного ритма. - Да, все почти, как раньше, - сказал Миша и замолчал. Потому что как раньше уже не будет никогда, - жаль, елку не успели во дворе нарядить. Дождь пошел. Это ужасно, когда в новогоднюю ночь идет дождь. Анна пожала плечами и сказала: - В жизни не должно быть все идеально. На том банальном основании, что это всего лишь жизнь, – сказала и прикусила себе язык от досады. Миша нахмурился. Оба почувствовали неловкость. - Так где у вас бокалы? – пискнула Анна. - Должно быть, в серванте… Я сейчас посмотрю… - пробормотал Миша и спешно ретировался. Молодец, Кор… Платонова! Мало того, что у самой настроение на нуле, так и остальным его решила испортить? Продолжай в том же духе. Или ну его к черту? Вызвать такси и поехать домой – реветь дальше? И в самом деле. Вышла из дому, накинув на плечи пальто. Дождь уже почти прошел. И, кажется, температура начала понижаться. Прекрасно! Ко всему еще и гололедица! Анна посмотрела на небо. Совсем черное. Ни единой звезды. Ну, где ты? Та, которая была самой главной новогодней звездочкой? Новый год без него, и ты спряталась? - Ну и куда собралась, на ночь глядя? – Голос Лизы был категоричен. Она выглянула из приоткрытой двери, на ходу натягивая куртку. - Никуда. Просто вышла подышать. - И что тебе среди нас не дышится? Анна пожала плечами. - Дура ты, - сердито проговорила Лиза, - я тебе это здесь, наедине, говорю. - Еще несколько лет назад ты бы не постеснялась и при всех высказать. - Это потому что Репнин на меня положительно влияет, - отмахнулась Лиза, - слушай, серьезно… Ты на черта сменила фамилию, а? Окончательно его уничтожить? Анна вздрогнула. - Это он меня уничтожил. - Ну да. Смертный грех. Обидел Аннушку. Попросил ребенка ему родить. - Да что ты знаешь? - рассердилась Анна. – Да он через неделю после скандала активно демонстрировал, что найдет бабу, которая согласится нарожать ораву маленьких корфят. - Ой, дура, - прошептала Лиза и решительно ушла в дом, захлопнув дверь. Анна вздрогнула и сердито посмотрела ей вслед. Конечно, в чем-то Лиза была права. Но ведь не знает она всего, совершенно не знает. Они выросли вместе. В одном доме, под крылом его отца, ее любимого дядюшки. Тот приютил Анну у себя после смерти ее родителей – его близких друзей. Анна стала пианисткой. И недурной пианисткой, что стоило упоминать отдельно. Владимир – военным летчиком, которому так невероятно шла форма. Они не виделись несколько лет, а увидевшись, сошли с ума друг от друга. Потом была свадьба в джинсах. Два года счастливого брака, когда он делал карьеру, а она каталась с гастролями за границу. И вот нужно же было ему однажды сказать перед очередной ее очень важной поездкой, что пора и честь знать – он вдруг захотел детей. И такую жену, чтобы ждала его дома. Все это было изложено в свойственной ему сдержанной манере, словно бы он просил принять его мысли к сведению. А Анна тогда только лишь отмахнулась, сказав: позже. После этого долгие месяцы он спрашивал, не наступило ли ее позже, но она старалась избегать этих разговоров. Музыка ее жизнь. А дети – дети будут! Когда-нибудь. И однажды, после очередного их незавершенного разговора, Корф не пришел ночевать. Вернулся домой под утро, пьяный, наорал, говорил гадкие вещи. «Ты никогда меня не любила…» - как-то горько заключил он прежде, чем уснуть. А она металась весь день, как в горячке. И в ближайший понедельник подала на развод – раз не любила, значит, незачем продолжать ломать комедию. Он ходил к ней, просил прощения, клялся, что «пересмотрит свое поведение». Однажды она его даже впустила. Но он снова завел разговор о том, что семья – это не только муж и жена. Упомянул, правда, что готов ждать, пока она будет готова. Теперь уже ее возмутило то, что он снова ставит условия и просит принять к сведению. Развели их быстро – отсутствие детей облегчало задачу. Ирония судьбы. Потом она неделями сходила с ума, отменяла репетиции, рыдала в подушку. И, наконец, решила идти мириться. А обнаружила в их бывшей квартире чужую бабу в ее тапочках. Классика жанра. Обидно было за тапочки. После этого сменила фамилию. Но самое смешное, самое дикое… Она стала присматриваться к малышам на детских площадках, к детям Долгоруких-Репниных. И вдруг поняла, что завидует их родителям. Завидует самой что ни на есть черной завистью – ей даже снились сероглазые карапузы в разноцветных ярких одежках. Но каждый раз она просыпалась от его голоса, произносящего: «ты никогда меня не любила». Хотелось курить, хотя в жизни не курила. Но что-то в ней перестало сейчас противиться неизбежному – осознанию, что все, что произошло, произошло по ее вине. Это не Владимир, это она сама натворила. А он… Он слишком гордый. Он никогда не простит. И это первая встреча Нового года без него, не считая тех лет, когда оба учились в разных городах. Так, хватит, Платонова. Кончай эти сопли. Жизнь, конечно, то еще дерьмо. Но у других-то праздник. Она тряхнула головой. И зашла в дом. - Что у нас на очереди? – беззаботно спросила Анна, увидев в гостиной хлопочущую Наташу, окончательно захватившую власть в доме. – Я готова к свершениям, мой генерал! В этот момент Лиза вышла из кухни, занося в гостиную блюдо с весьма любопытной елочкой из овощей, возвышающейся над моченой клюквой с зеленью, которой блюдо было заполнено. - Ты серьезно? – в ужасе спросила Наташа. - А что не так? – невозмутимо ответила Лиза. - Я с ней полчаса мучилась. Там еще две – с сыром и с фруктами! Миша, ты Деда Мороза заказал? Где он? Он курил на крыльце подъезда, глядя, как капли дождя по одной, словно желая досадить посильнее, срываются с козырька на асфальт. Черт дери такую зиму, когда хочется взвыть на луну, да луны из-за туч не видно. Сколько теперь должно быть времени? Восемь? Девять? Плевать. Вернется домой, выпьет таблетку аспирина и завалится спать. Проснуться бы только сразу пятнадцатого, чтобы не видеть, не чувствовать… одиночества… Как же все-таки отвратительно сыро. Приподнял воротник куртки. Поморщился. Ну что, Корф, с Новым годом? С Новым счастьем? Всем доволен? Добился, чего хотел? Новый год с любимой женой в ожидании пополнения семейства? Идиот. А ведь влюблен был как мальчишка. Кажется, и был мальчишкой, когда влюбился, так давно это было. Хотя и не понимал этого. А потом вернулся из Питера, уже летчиком. «Первым делом, первым делом самолеты, ну а девушки, а девушки потом». Потом… Увидел ее, барышней… И будто обухом по голове. Навсегда. Окончательно и бесповоротно. Как все это произошло? Нет, в самом деле, нужно же как-то ответить себе на этот вопрос. Как, когда, почему? Ему было почти тридцать. И он вбил себе в голову – пора становиться настоящей семьей! А настоящая семья – это дети. Но вот ей так не казалось. Он упорно стоял на своем, и в какой-то момент пришло в голову, что все это только повод – повод освободиться друг от друга. Потому что такая любовь пугала его. Любила ли она? Пожалуй, она верила, что любит. И только получив штамп в паспорте о разводе, он вдруг понял, что они натворили оба. Разозлился – на себя, на нее. Устроил недельный загул. А оборвалось все просто – он был в душе, когда раздался звонок в дверь. Сердце заколотилось, понял все в ту же секунду. Ломанулся из ванной прямо в полотенце. «Не открывай!» Но было поздно. Увидел потом лишь в окно, как она бежала прочь от подъезда, будто за ней гналась стая волков. Вот когда он потерял последний шанс. Вот, когда действительно все было кончено. Оставалось разрешить лишь один, но самый важный вопрос. А на это не было ни сил не смелости. Как жить дальше? Времени не было тоже – в кармане противно завибрировал телефон, отвлекая от такой трудной темы. Хотя он и рад был отвлечься. Репнин. - Я Деда Мороза заказал, а он в аварию попал. Лизка убьет. Корф, выручай! - Ты что, сдурел? - Дурак! Платонова твоя здесь. - Чего? - Она фамилию сменила. А мы, так уж и быть, готовы испортить себе Новый год ради вас, двух придурков. Через пять минут майор военно-воздушных сил Владимир Корф в бешенстве заводил автомобиль, а еще через полчаса мчался по ночной трассе за городом. И даже не заметил того, что противный дождь сменился редким мокрым снегом. Фамилию она сменила! Фамилию! Твою мать! Чтобы никогда! Чтобы ничего! Чтобы даже не вспоминать! Будто отмылась от него. Будто и не было. Черт дери… Просто заглянуть в глаза и спросить: за что ты меня возненавидела? Возненавидела? Когда он, наконец, нашел нужный поворот на грунтовую лесную дорогу, то уже толком не знал, что ему делать у Репниных/Долгоруких. Деда Мороза изображать, - с сарказмом посоветовал ему внутренний голос, но Владимир от него отмахнулся. Чтобы быть Дедом Морозом, нужно было прихватить костюм, посох и бороду. А такого скарба у майора не водилось. Вот и спрашивается, зачем было нестись на эту чертову дачу среди ночи? Ведь были такие заманчивые перспективы в виде аспирина и сна. Ну, Репнин, ну удружил, спасибо! Репнин и Долгорукий встречали его на крыльце. С объемным мешком странного вида – расшитом блестящими звездами, полумесяцами и пушистой мишурой. «А вот и костюм» - с отвращением подумал Владимир. Таким идиотом он себя не чувствовал никогда в жизни. - Вы это серьезно? – спросил он, припарковав машину во дворе и выйдя навстречу двум отцам семейств. Взгляд его был прикован к мешку. - Более чем, - безапелляционно ответил Репнин и протянул мешок. - На улице я переодеваться не собираюсь, - рявкнул Владимир. - Там всего лишь шуба, борода, шапка и посох, - тихо проговорил Андрей, который, казалось, едва сдерживал смех, - можно на свое. - Ладно, - покорно вздохнул Корф, - а подарки? - Все подписано и все в мешке. - И последний вопрос. Вы в курсе, что вы придурки, и завтра вас ваши жены повыгоняют из дому? - Поправка, - вставил Долгорукий, - они повыгоняют нас уже сегодня. - Это следовало уточнить. Значит, после всего едем ко мне бухать. В прихожей было зеркало. Заглянул в него и невольно улыбнулся. Когда-то давно в их жизни был Дед Мороз – Петр Михайлович, отец Андрея, Лизы и Сони. Они собирались в старом доме Корфов. И это, пожалуй, были самые счастливые годы в жизни. С тех пор многое изменилось. Не стало хуже. Просто иначе. Просто так должно было произойти. Миша женился на Лизе. Андрей – на Наташе. Владимир – на Анне. Но успел с тех пор развестись. Дом давно был продан, еще отцом – за долги. И теперь была чужая дача, чужие семьи и уже чужая женщина, которую он все еще любил. - Она одна? – шепотом спросил он у Репнина. - Думаешь, была бы не одна, я стал бы тебя звать? На черта нам еще и драка? Корф пожал плечами, набрал в грудь побольше воздуха и вошел в гостиную, откуда доносился детский смех, и где, наверняка, была Анна. Не учел одного. Кроме Анны там были еще Лиза, Наташа и Соня со своим молодым человеком. И, несмотря на костюм, все присутствующие его немедленно узнали, кроме Сониного кавалера, с которым он был попросту незнаком. Далее следовала немая сцена сродни картине Репина «Не ждали». Лиза бросила свирепый взгляд на мужа. Наташа буравила взглядом новоявленного Деда Мороза. Соня хихикнула. А Анна… резко опустила глаза и стала рассматривать собственные ладони. А он увидел ее, и весь гнев испарился куда-то. На смену ему пришло почти обжигающее холодом чувство вины и невыразимой нежности. Все это отразилось на его лице немедленно, да так, что и борода едва ли скрыла бы. «Анечка…» - Де-ду-шка Морооооз! – завопил Петр Михайлович Репнин и бросился ему под ноги. Следом за ним взвизгнул его младший брат Леша. И только очень серьезная девочка Маша Долгорукая скептически смотрела на мальчишек из-под очков, делавших ее точной копией отца. Нужно было произносить какой-то текст, но слова застряли в горле. Да, собственно, он даже и не представлял, что говорить. Стишки, что ли, читать? Так он не знал ни одного. В голове роились стихи из школьной программы, но было бы, по меньшей мере, странно начать декламировать сейчас «Зима! Крестьянин, торжествуя, на дровнях обновляет путь…» Черт дери Мишу и Андрюшу! - Ань, - громким шепотом проговорила Лиза, - забудь все, что я тебе сказала о положительном влиянии Репнина. Кажется, все с точностью до наоборот. Положение спасла Наташа. Сразу после слов Лизы она передислоцировалась поближе к Корфу, став между ним и Лизаветой. Репнин и Долгорукий в ужасе топтались в дверном проеме. Взгляд Наташи скользнул по обоим, но был довольно спокоен. - А вот и… Дедушка Мороз – борода из ваты! Он подарки нам принес. Раздавай ребятам. Владимир откашлялся и пробубнил в ответ что-то нечленораздельное, требуя, чтобы дети рассказали стишок или спели песенку. Сам же, почти не отрываясь, смотрел на Анну. Петя Репнин решительно влез на стул и принялся старательно выводить стихи, отрепетированные с Лизой. Пару раз сбился от волнения, но все-таки сорвал аплодисменты. Владимир рассеянно вручил ему грузовик, заранее упакованный в блестящую бумагу. «Да посмотри ты на меня!» Следом на стул взобрался Леша. Стихов он не выучил, но спел какую-то жуткую песню, так и не узнанную никем из присутствующих – ввиду того, что исполнитель ужасно фальшивил. Но подарок Леша очень хотел и действовал по принципу «чем громче, тем лучше». Терпения дослушать у Владимира не хватило. Он вынул из мешка упаковку с каким-то ужасающим не менее, чем песня, роботом, подписанную для Леши, и отправил ребенка с коробкой к Пете. «Кажется, все-таки кончено». Следующая была Маша Долгорукая. Девочка долго с сомнением смотрела на Деда Мороза и, наконец, сказала громким шепотом: - Я тебя узнала. Ты – дядя Володя, а не Дедушка Мороз. - Что? Так все плохо? – таким же шепотом спросил Владимир. И та кивнула. На стул не полезла. Но послушно поплелась к роялю. И исполнила на нем какую-то простенькую мелодию – довольно бегло и чисто. Наташа даже покраснела от гордости. В подарок ей была приготовлена нереальной красоты фарфоровая куколка, почему-то сейчас напомнившая Владимиру Анну в детстве. Те же ясные синие глазки и золотистые локоны. Маша очень вежливо сказала: - Спасибо, Дедушка Мороз. Но настоящие благодарности тут же вслух высказала родителям. А Владимир так и остался стоять посреди гостиной, пристально глядя на Анну. Она словно и не замечала его. Не сказала ни слова. Не бросила ни взгляда. - Ну что, Дед Мороз? – сердито спросила Лиза, успевшая, однако, немного поостыть. – На праздничный ужин останешься? Владимир, не отрывая взгляда от Анны, отрицательно покачал головой. Вот так, наверное, и прощаются с надеждами. - В самом деле, Владимир, оставайтесь, - сдержанно проговорила Наташа, - если, конечно, вы больше ничего на сегодня не планировали. Ну да… Всех планов – аспирин и отоспаться. - Меня ждут… - зачем-то солгал Владимир, - я спешу. Позади раздалось недовольное сопение Репнина. Плевать. Попрощался и вышел, на ходу стаскивая дурацкую синюю шубу. И так и не увидел, что Анна резко оторвала глаза от пола и посмотрела ему вслед. Сердце ее колотилось, как бешеное, стремясь пробить грудную клетку и броситься следом за ним. В то время как ее тело словно бы приморозило к этому проклятому креслу. - Так и будешь сидеть? Он же уйдет, бестолочь, - прошипела Лиза. И Анна словно бы проснулась. Сама почувствовала, как от напряжения болят костяшки пальцев на руках, вцепившихся в поручни. Услышала стук закрывшейся входной двери. Вскочила и стремглав, совершенно забыв про пальто, бросилась за ним. А на улице шел снег, словно сама природа сжалилась над ними. Он стоял на крыльце без шапки, нервными движениями отвязывая бороду на затылке. - Кто тебя ждет? – тихо спросила Анна, глядя на его спину. Владимир резко обернулся. - Разве тебе есть до этого дело? - Разве обязательно грубить? - Я не грубил. Это нормальный вопрос. Анна опустила голову. А потом резко подняла, встретившись взглядом с его глазами цвета льда. Голова закружилась от нахлынувших эмоций, главной из которых была надежда. - Зачем ты приезжал? Только не говори, что хотел выручить Мишу, пожалуйста. - С языка сняла. Жаль. Хорошо, не скажу. - Господи, да сними ты эту дурацкую бороду! – не выдержала Анна. Владимир рассмеялся, но как-то странно рассмеялся, будто со злостью. Только он один умел вот так зло смеяться. - Не развязывается, - пожаловался он. Анна решительно подошла к нему, стала за спиной и принялась распутывать узелок. Владимир резко развернулся, и она оказалась в его объятиях. Злых объятиях. - Значит, Платонова? Анна густо покраснела. Странно – краснеть от волнения на таком холоде. И при этом быть такой… счастливой? - Я не буду тебя целовать, пока на тебе эта борода, - с непонятно откуда взявшейся хрипотцой в голосе заявила Анна. - Ты еще и замерзла! – возмутился Владимир. И тут мир вокруг пришел в движение, закружился, и она поняла, что он подхватил ее на руки и несет в дом. И этот кружащийся мир замер, сосредоточился на одном его дыхании – взволнованном и горячем, опалявшим кожу и согревающим самую душу. Пришла в себя лишь в прихожей, когда он бережно поставил ее на пол, чтобы плотно прикрыть за собой дверь. Из гостиной слышалось бормотание телевизора. Ждут курантов – догадалась Анна. Ждут курантов, но прислушиваются к тишине во дворе и в доме. Смешные. Родные. А детей спать все-таки не отправили – до того ли им было? - Ну так что? Платонова? – Владимир буравил ее взглядом. Бороды уже не было. Чудесным образом он стащил ее сам. - Это была величайшая глупость, совершенная с целью твоего перевоспитания, - с улыбкой ответила Анна. - Хорошо. Считай, я усвоил урок. Твои тапочки я больше посторонним не отдаю. Анна задохнулась от возмущения. Вот, спрашивается, к чему напоминать. Будто ударил. - Так значит, она была посторонней? – уточнила Анна. – А ждет тебя сейчас еще какая-нибудь посторонняя? Или все та же? И еще… А она в курсе, что она посторонняя? И... Закрыл ей рот жестким поцелуем – губы вдавливались в губы почти совпавшими контурами. Дыхания ей не хватило. Сил вырываться не было. Было другое – была покорность, была обреченность. И была… любовь. Он отстранился и так близко смотрел в ее глаза. - Да никто меня не ждет, Аня, - шепнул он. - Так вот о твоем воспитании, - словно не слушая его, проговорила она, но так и не смогла скрыть промелькнувшую в глазах лазорево-синей звездочкой радость, - сменой фамилии я надеялась перевоспитать тебя. Но так оказалось, что и у самой рыльце в пушку. И я также нуждаюсь в хорошем воспитателе не меньше твоего. Вдавил в себя, сжал ее так, что почти хрустнули кости. Но это все равно. Теперь все, что угодно, - и то будет мало. - Я хочу ребенка, Володя, - шепнула она почти без сил. И снова требовательные губы прижались к ее губам. Она обвила руками его шею, почти сойдя с ума от затопившей сердце радости. И облегчения. Все, как должно быть. С самого начала. Провела ладонью по затылку, ероша густые черные волосы – как она соскучилась по этому затылку, по этим волосам. - Вам шампанское наливать? – раздался голос Долгорукого из гостиной. – Или вы все еще заняты? - Сейчас тут очередной доклад о том, как хорошо мы живем, а скоро будем жить еще лучше, закончится, - вслед крикнул Миша. - Наливай! – отозвался Владимир, оторвавшись, наконец, от ее губ, и, понизив голос, добавил. - Ань, пальто надень. Когда били куранты, они стояли на крыльце дома, глядя на падающий и плавно ложившийся на землю снег, серебрившийся тысячей звездочек в свете, лившемся из окон. Стояли, обнявшись, и сжимая в руках ножки бокалов. Слушая то ли ветер, то ли смех, доносившийся из дома, то ли дыхание друг друга. А потом он тихо спросил: - Так что мы будем делать теперь, а? Платонова? - Какая я тебе Платонова? – деланно сердито спросила Анна. – По-моему пару минут назад, когда мы с тобой целовались, ты утвердил, что я все-таки Корф. - Замолчи, а… Хоть бы что умное сказала, - лениво улыбаясь, проговорил Владимир. - Например? – включилась в игру Анна. - Что любишь меня, - теперь его голос звучал очень серьезно, почти торжественно. Анна долго-долго вглядывалась в его глаза. А он глядел так, словно от этого зависела вся его жизнь. - А ты не знаешь? – спросила она, но голос ее сорвался. - Есть некоторые сомнения. - Ах ты! – возмущенно взвизгнула Анна. - Я люблю тебя, - крепче прижимая ее к себе, проговорил Владимир, - бог мне свидетель… я так тебя люблю, что дышать больно. На ее глаза выступили слезы. И она шепнула: - Уедем домой? - Домой? - Домой. Из-за туч выглянула звезда. Та самая, которая скрывалась от них, когда они были порознь. Но теперь она вернулась на небосвод, сверкнула, привлекая к себе их взоры. Но они и не заметили. Они были слишком заняты – им так много следовало друг другу сказать. Следующий Новый год встречали в составе Корфы/Репнины/Долгорукие. И детей на три семьи было уже пятеро. А в какой семье прибыло, не скажу. Конец