Заварушка

Вся заварушка с разрушителями случилась с четверга на пятницу. Очень, очень уместно, думал Галахад, проверяя запасы спиртного. В «Бастарде» веселились: насилие и ощущение пиздеца всегда располагает. В задних комнатах зашивались на шелковую нитку, используя запасы самого крепкого алкоголя в качестве сначала обезболивающего, потом — дезинфицирующего средства. Галахад полировал кастеты и залакировывал эспрессо коньяком. Его тянуло к справедливости и навалять кому-нибудь. Выходные прошли тихо. Однажды пришел Марко с глазами совершенно удивительными: яркая, будто подмороженная радужка и белки все в полопавшихся капиллярах. На удивление человеческим голосом справлялся о здоровье госпожи Лоретты и «что за нахуй вокруг творится». «Нахуй» звучал как научный термин. Галахад принял терминологию по умолчанию и ответил, что «все нормально, пиздец». Марко успокоенно кивнул, залез в их общий тайник, достал последнюю бутылку годной, очищенной водки — Галахад трубно вздохнул — и сгинул. Сам Галахад все воскресенье пил базиликовый лимонад и думал о тщете жизни и размерах выручки, которую будто с поводка сорвавшиеся клиенты оставляли у ошалевших девочек во всех местах, похожих и не похожих на кошельки. Кризис грянул через неделю. Галахад пришел домой под утро и печальные завывания юного газетчика на углу. Переоделся. И едва не слег с инсультом, когда диван похвалил его физическую форму. «А ничо так задница», — на диване лежал некто смуглый, в темном жилете и белых штанах. Штаны как будто фосфоресцировали, как и улыбка. «А волосы отбелить забыл? — проворчал Галахад, стараясь не показывать собственного смятения. — А постучаться?» «Зачем нам церемонии? — Страйкер потянулся с соблазнительным влажным хрустом. У Галахада немедленно заломило затекшие плечи. — Я едва не укокошил твоего товарища, ты — моего покоцал. Считай, познакомились». Страйкер улыбался. Галахад знал, кто он. Марко рассказал как-то, упившись до хрустального звона. Галахад потер веки. В зеркале отразилось его несвежее, помятое лицо. Дреды пора было подновлять. «Кофе? — спросил он, — чаю? Нахуй?» Имея в виду некий абстрактный, условный «нахуй», тот, который подразумевает неограниченную свободу в выборе направления тотчас после выхода за порог этого жилища. «Чаю, — ответил Страйкер. — Я печенюшек принес. На хуй — чуть позже. Тебе надо бы помыться. Так куревом провонял, я к тебе без перчаток не притронусь». Галахад открыл рот. Галахад закрыл рот. Галахад пошел заваривать чай. Благо уходить-то было и некуда: кухню отделяла от комнаты барная стойка. Утро было блаженное, каким только и бывает утро после того, как дымная скользкая ночь закончилась, открыв призрачный шанс следующего дня. Соседка в доме напротив вытрясла в окно полотенце, поджав губы при виде Галахада, одетого только в видавшие виды штаны, шрамы, татуировки, жетоны и дреды. Галахад ей кивнул, ненавидя себя за кривую, заискивающую улыбочку. Страйкер позади него хмыкнул. С чаем возиться было меньше, чем с кофе. Галахад принес красный чайник в белый горошек с надколотым носиком — треснувшая посуда из «Бастарда» отходила персоналу. Марко как-то досталась сине-золотая пара чашек с еле видной трещиной на блюдечке. Страйкер сидел, развалясь, на диване: руки лежат на спинке, лодыжка одной ноги покоится на колене другой — босая ступня нависла над низеньким столиком. «Спасибо, что уважаешь мой дом», — сказал Галахад. Страйкер пожал плечами: «Я решил, что это будет и мой дом, так что…» Галахад спрятал лицо в ладонях. «Мне кажется, я что-то упускаю». «Ты можешь, — у Страйкера был веселый, но напряженный голос. — Ты дохрена всего упустишь, если будешь рыпаться. Не надо». «Что происходит?» Страйкер чем-то зашуршал. Галахад посмотрел на стол. В небрежно разодранном пакете лежали сахарные печенюшки. «Ты же друг Спаса?» — спросил в ответ Страйкер, произнеся слово «друг» таким тоном, каким девочки в борделе обсуждали лимитированный выпуск элитной обувной коллекции. «Друг». Галахад едва не сказал «Дуг» и осекся. «Я не умею дружить, — сказал Страйкер. — Но умею много всего другого». Галахад слушал. «Все это время мы работали на господина Корсику. Мы выросли. Его цели меня больше не устраивают», — сказал Страйкер. «Молодцы. При чем тут я?» Страйкер виделся Галахаду асоциальным маньяком. Кем-то вроде него самого, только еще и асоциальным. «Ты мне понравился. Очень. Любовь с первого взгляда», — Страйкер, кажется, не моргал, как снайпер, держащий цель на мушке. Галахад хохотнул и откинулся на спинку стула, сложив руки на груди. «Не тошнит? От сумеречного-то?» «Ты замечал, чтобы Спас от тебя блевал?» — Страйкер пожал плечами. Галахад зажмурился. Весь разговор был абсурден. Он бы списал все на галлюцинации, подброшенный кем-то в воду веселый порошочек — как только ни шутили над барменами. Галахад внимательно к себе прислушался. Нет, ничего такого. Он открыл глаза. Страйкер терзал печенье. Солнце косо светило в окно, тень согрелась, голые предплечья Страйкера казались темно-медовыми. Сумеречные понесли потери. Разрушители понесли потери. Тогда, теперь. Галахад не мог просто встать, достать кастеты и пойти на Страйкера. На самом деле мог бы… Но не мог. Эргастулум снова вырос. Еще одна группа подонков плюс. Это дно притягивало столь многих… нуждающихся. «Ты же все обо мне знаешь», — Страйкер слизнул крупинку сахара из уголка губ. Все его колени были в крошках. Во многом это было так. Знакомство на расстоянии одного рукопожатия, что-то сродни непрямому поцелую. Чужие воспоминания про какую-то крышу и то, как пах зацветший миндаль, и Страйкер как-то залез слишком высоко и навернулся, заработав тонкий белый шрам под коленкой. «…и тонкий белый шрам под коленкой», — сказал Галахад. Глаза Страйкера вспыхнули, руки напряглись — словно он собирался выхватить тонфы. Он чуть наклонился вперед и так и застыл. Галахад поежился. «Вдруг ты не в моем вкусе?» «Значит, дерьмовый у тебя вкус». Галахад рассмеялся, хотя ему было не смешно. «Я тебе не верю». Все это время он сидел и слушал: не раздадутся ли крики, сирена, топот? Тишина. На соседний карниз прилетел дрозд и принялся чистить перышки. Страйкер составил на пол чайник, чашки и печенье. Галахад внимательно следил за ним со смутным ощущением подвоха. Страйкер покачал столик, попробовал его на прочность, встал на него коленями, взялся обеими руками за край и потянулся к Галахаду. Тот не делал ничего, сидел, все так же сложив руки на груди, и наблюдал. Страйкер поцеловал его. Ресницы его оказались неожиданно длинными и изогнутыми. Это стало видно только после того, как он закрыл глаза. Темная кожа — светлые ресницы. Галахад, не дыша, ждал, когда Страйкер вырвет у него из груди сердце, голыми руками проломив грудную клетку — Страйкер мог, он знал. Его лицо цвета светлого гречишного меда маячило перед Галахадом, такое близкое. Ровные брови, длинные глаза — не большие, а именно длинные, как прорези в забрале — ровный нос и длинный, как и глаза, рот. Лицо, сделанное для человека хищного, человека жадного: много увидеть — шире обзор, еще шире, многое попробовать. Страйкер не подглядывал. Такое его лицо, лишенное взгляда, казалось иным. «Правда, что ли?» — шепнул Галахад ему куда-то в переносицу. Страйкер ощерился, но было поздно. Галахад уперся ступней в край столика, между его рук, взял лицо в ладони, наклонил голову, глубоко лизнул Страйкера между губ, поцеловал, задев сережку. Раздвоенный язык дрожал у Страйкера во рту. Страйкер засосал нижнюю губу Галахада, их сережки глухо, едва слышно стукнулись друг о друга. Галахаду хотелось смеяться. Когда боги смеются над тобой — смейся вместе с ними, пусть даже смех будет горьковатым. Ничего другого не остается. Галахад потащил Страйкера на пол, в другую сторону от чайника, чашек и печенья. Тот не сопротивлялся, двигаясь согласно и послушно, и лег, странно согнувшись из-за тонф за спиной. Галахад, обняв его, почувствовал под ладонью стальное кольцо. «Я же невкусно пахну», — сказал он между поцелуями. «Ага, — Страйкер поморщился, принюхиваясь, — что-то горькое, три вида табака, металл и лимон, пыль, розмарин, коньяк, лаванда…» «Я варил кофе», — отчего-то захотел оправдаться Галахад. «Наверняка ты хороший варщик, — Страйкер взял паузу и мерзко добавил, — кофе». «Лучший», — Галахад не врал. «Разумеется. Иначе и быть не могло», — Страйкер смотрел своими длинными хищными глазами и улыбался, высокомерно и удовлетворенно. Галахад подумал, что пропал.